Брачный сезон - Вудхаус Пэлем Грэнвил (читать книги бесплатно полные версии .TXT) 📗
– Известно ли тебе, – продолжал он, – какой ты пользуешься здесь репутацией? Чтобы ты не строил иллюзий, позволь уверить тебя, что твое имя покрыто позором. Женщины за завтраком как одна подбирали подолы, когда я к ним обращался. Иногда я ловил на себе их взгляды, которые обидели бы уличного налетчика. Но мало того, за один вечер ты умудрился и мое имя покрыть позором. Я слышал, ты вчера вечером в пьяном виде пел охотничьи песни?
– Я вовсе не был вчера вечером пьян, Гасси. Просто приятно расслабился, так сказать. А охотничьи песни я пел потому, что этого желал хозяин дома. Желания хозяина для гостя – закон. Так, значит, они об этом говорили?
– Говорили, не сомневайся. Это была главная тема застольной беседы во время завтрака. А что будет, если дойдет до Мадлен?
– Я советую все отрицать.
– Не поможет.
– Как сказать, – возразил я, потому что об этом я уже подумал и теперь оценивал положение не так мрачно, как поначалу. – Доказать-то они ничего не могут.
– Крестная мать Мадлен говорит, что, войдя в столовую, увидела, что ты стоишь на стуле с графином в руке и распеваешь «Поскачем на охоту мы».
– Верно. Не будем этого отрицать. Но откуда известно, что содержимое графина было выпито не в одиночку Эсмондом Хаддоком, который, со своей стороны, как ты помнишь, стоял на столе и тоже распевал «Поскачем на охоту мы», нахлестывая коня бананом? Я убежден, что, если эта история дойдет до ушей Мадлен, полное отрицание вывезет тебя как дважды два.
Он задумался.
– Возможно, ты прав. Но все равно тебе следовало быть осторожнее. Вся эта история крайне досадна и огорчительна.
– Что сделаешь, – решил я попробовать, – это ведь все часть одной великой цепи,
– Какой цепи?
– Каламбур Марка Аврелия. Он сказал: «С тобой что-то случилось? Очень хорошо. Это часть общего предначертания Вселенной и назначено тебе испокон веков. Все, что случается с тобой, – часть одной великой цепи».
Он так горячо и нелицеприятно послал Марка Аврелия к черту – сразу видно было, что, как и в случае со мной, эта штука не принесла успокоения. Да я и не особенно надеялся. По-моему, данное сочинение Марка Аврелия не годится подсовывать когортам, когда они только что расшибли нос об стенку Судьбы. Надо подождать, пока утихнет боль.
Чтобы спустить на тормозах, я решил переменить тему и спросил у Гасси, не удивился ли он, обнаружив в «Деверил-Холле» Китекэта. Тут же оказалось, что я не сбил пламя, а только подпил керосину. Как ни горячо он отозвался о Марке Аврелии, в сравнении с тем, что выпало на долю Китекэта, это звучало просто как похвала.
Понять его, конечно, можно. Если тебя заставили, вопреки голосу твоего рассудка, в пять утра перебраться вброд через фонтан на Трафальгарской площади, из-за чего погибли твои брюки, а ты сам был схвачен, брошен за решетку и вообще пропущен через мясорубку Закона, ты, несомненно, начнешь склоняться к мысли, что человеку, который сотворил сие, следует вспороть брюхо тупым кухонным ножом. Именно это, если все будет хорошо, Гасси надеялся, наряду со многим прочим, проделать с Китекэтом, и, как я уже говорил, своя логика в его рассуждениях определенно была.
Наконец, исчерпав все, что мог сказать по поводу Китекэта, Гасси, как я и предполагал, обратился к скетчу, создателем и постановщиком которого был Китекэт.
– Я слышал, Перебрайт говорил что-то про скетч с диалогом невпопад, как он это назвал, – сказал Гасси вопросительно, и я почувствовал, что настало время для нежного и медоточивого слова.
– Да-да, он тебе говорил? Это один из номеров в программе концерта, который организует в деревне его сестра. Я должен был исполнять в скетче роль Пата, но в связи с переменой обстоятельств теперь меня в этой роли заменишь ты.
– Вот как? Посмотрим еще. Что это за штуковина такая, черт подери?
– А ты разве не видел? Понго Твистлтон и Барми Фипс показывают ее каждый год в курилке «Трутней».
– Я не бываю в курилке «Трутней».
– Да? Ну, это… как бы тебе объяснить?.. сценка с так называемым диалогом невпопад. Герои – два ирландца, Пат и Майк, они выходят, и… У меня с собой есть текст, вот, прогляди – и поймешь, в чем суть.
Он взял из моих рук текст и стал читать, насупив брови. Наблюдая за ним, я осознал, какая неблагодарная работа – писать пьесы. Отдаешь свое создание в руки бессердечного режиссера и стоишь, переминаясь с ноги на ногу, пока он перелистывает страницы и морщится, будто у него где-то болит, а потом сует тебе обратно с кратким заключением: «Дерьмо».
– Кто это написал? – спросил Гасси, переворачивая последнюю страницу, а услышав, что автор – Китекэт, добавил, что мог бы и догадаться. Он, пока читал, то и дело презрительно фыркал и теперь фыркнул опять, значительно громче, словно в шестикратном размере.
– Полнейший бред. Никакого драматического единства. Ни мотивировки, ни формы. Кого должны изображать эти двое действующих лиц?
– Я же сказал. Двух ирландцев по имени Пат и Майк.
– Может, ты объяснишь мне, каково их социальное положение? Честно скажу, я этого понять не могу. Пат, например, судя по его словам, вращается в высшем обществе, так как говорит, что обедал в Букингемском дворце, однако у его жены в доме жильцы.
– Ты прав. Странно.
– Совершенно необъяснимо. Трудно поверить, чтобы человека его класса пригласили на обеда Букингемский дворец, тем более он совершенно не умеет себя вести. Сам же он рассказывает, что на этом обеде королева спросила, не хочет ли он картофельной похлебки, а он, думая, что больше ничего не будет, попросил шесть порций и в результате, по его собственным словам, просидел остаток вечера в углу на грани взрыва. К тому же свой рассказ он то и дело перемежает восклицаниями «Лопни мои глаза» и «Боже ж ты мой милостивый». Ирландцы теперь так не говорят. Ты не читал «Всадники скачут к морю» Синга? Нет? Достань и прочти, и если там найдется хоть один человек, говорящий: «Лопни мои глаза», дам тебе шиллинг. Ирландцы все поэты. Они говорят о душе, о тумане и тому подобном. И выражаются, к примеру, так: «О, этот вечер, он напоминает мне былое – так и хочется вновь очутиться в графстве Клэр и любоваться коровушками в высокой траве».
Гасси перевернул еще несколько страниц, хмуря брови и наморщив нос, словно от неприятного запаха. А я тоже вспомнил былое – нашу школу «Малверн-Хаус» в Брамли-он-Си, как, бывало, преподобный Обри Апджон с синим карандашом в руке прочитывал принесенное мной сочинение.
– Вот еще одна бессмысленная несуразица, – произнес Гасси. – «Моя сестра – в балете. – Ты говоришь, твоя сестра – в балете? – Да, лопни мой глаз; моя сестра – в балете. – Что же она у тебя делает в балете? – Как что, вылетает на сцену, а потом вылетает со сцены. – Чего же это она вылетает? – Да Господи ж Боже ты мой, у нас ведь вылитый русский балет». Это просто бессмыслица. И кстати, еще одна вещь, которую я совершенно не понимаю. После фразы «у нас ведь вылитый русский балет» и в других местах по всему тексту встречается слово «продел» в квадратных скобках. Мне оно абсолютно ничего не говорит. Ты в состоянии объяснить, что оно значит?
– Это сокращение от «проделывает». Здесь ты ударяешь Майка зонтом. Чтобы публика поняла, что сказанное – шутка.
Гасси встрепенулся.
– Так это все – шутки?
– Да.
– Ах, так. Понятно, понятно. Конечно, это придает несколько иное освещение… – Он не договорил и посмотрел на меня испытующе: – Ты сказал, что я должен бить напарника зонтом?
– Верно.
– И если я правильно понял Перебрайта, вторым исполнителем в этой выдающейся постановке будет здешний полицейский?
– Верно.
– Это совершенно немыслимо и недопустимо, – с чувством произнес Гасси. – Разве ты не знаешь, что бывает, если ударить полицейского зонтом? Я лично попробовал, когда вылезал из фонтана на Трафальгарской площади, и повторять попытку не намерен. – На лице у него проступил серый ужас, словно человек заглянул в прошлое, которое мечтал забыть навсегда. – Ну, так вот, сейчас я объясню тебе, Вустер, мою позицию. Я не согласен говорить «Лопни мой глаз» и «Боже ж ты мой милостивый», и я не согласен нападать на полицию с зонтом. Иными словами, я решительно и определенно отказываюсь иметь дело с этим непристойным шутовством. Погоди, дай мне встретиться с мисс Перебрайт, я ей все выскажу прямо. Объясню ей, что нельзя так шутить над человеческим достоинством.
