Собачьи радости - Альтов Семен Теодорович (читать книги онлайн полностью без сокращений txt) 📗
— У меня журнал «Здоровье» есть. Принести?
— Нет-нет! Это уже статья, правда, товарищи? Да возьмите конверт, а то подумают, что я с посетителей конверты беру.
Максим Петрович сунул конверт из ящика обратно Лене в карман.
— Ну, вы жук! — старший сотрудник погрозил Максиму Петровичу пальцем.
— Все свободны, хотя, конечно, жаль.
Наконец Леня выбрался из проклятого кабинета и помчался домой.
Влетев в комнату, не раздеваясь, Леня схватил жену в охапку и закружил по комнате:
— Люська! Трехкомнатная! Держи! — Он царственным жестом протянул ордер.
Прочитав текст, Люся заплакала:
— Любименький! И нам повезло наконец. Господи! Такая удача и ты на свободе! Садись есть, радость моя!
Леня уплетал обжигающий борщ и, давясь, рассказывал, как все было.
— И представляешь, жук, говорит: «Чтоб вы ничего не подумали, я возвращаю вам конверт», — Леня бросил на стол мятый конверт. Люся подняла его, и вдруг оттуда посыпались песочного цвета ассигнации. Сторублевки. Десять штук.
— Ленечка, это тысяча рублей! Ты кого-то нечаянно убил? — Люся приготовилась плакать.
Леня медленно лил борщ из ложки на брюки, не отрываясь глядя на невиданные деньги.
— Может, это он тебе взятку дал за то, что ты его спас?
— Погоди, Люсь, погоди! Вот, значит, как оно. У него в ящике лежала чья-то взятка в таком же конверте. Он побоялся, что станут искать и сунул конверт мне в карман. Жулик! Не отдам! Это нам на новоселье от ОБХСС.
— Ленчик! — Люся привычно опустилась на колени. — Верни! Узнают, что ты трехкомнатную получил и за это взятку взял. В законе еще статьи для тебя не придумали!
— Не отдам! — Леня смотрел на жену исподлобья. — В кои-то веки мне дали взятку. Когда я еще получу? Не все взятки давать нечестным людям, пора уже и честным давать.
— Ой, Ленчик, не гонись за длинным рублем, дороже выйдет!
Они бранились целый день и даже ночью.
К утру Люся убедила мужа, что не в деньгах счастье. И чтобы воровать, надо долго учиться. Квартира трехкомнатная с неба свалилась, и не надо гневить боженьку.
В конце дня Леня вошел в кабинет Максима Петровича и сказал:
— «Советский спорт» стоит три копейки. А здесь немного больше. Возьмите сдачу!
Максим Петрович, воровато закосив глаза за спину, протянул руку. В тот же миг в кабинет откуда-то сверху впрыгнули два человека, дышащих так тяжело, будто они сутки гнались друг за другом. Это были все те же работники ОБХСС. Лица их были по-ребячьи радостны и чумазы. Фокус таки удался!
Старший сказал: «Попрошу ваш конверт и ордер, дорогие товарищи!»
Леня съежился: «Вот он, его, Ленин, шанс. Шанс, который его, Леню, в этот раз не упустит».
Старший дрожащими руками открыл конверт, затряс им в воздухе. Максим Петрович упал в кресло. Леня зажмурился. Тяжкий стон заставил его открыть глаза. Из конверта выпадал «Советский спорт»!
У работников ОБХСС было такое выражение лица… Максим Петрович окосел окончательно, его глаза смотрели уже не наискось, а вовнутрь. И тут Леня начал смеяться. Перегнувшись пополам, держась за живот, Леня хохотал. Он-то понял, в чем дело. По рассеянности он взял вместо конверта с деньгами тот запасной конверт с газетой, который Люся приготовила в прошлый раз.
Леня смеялся как ненормальный.
Выходит, конверт с тысячей, который лежал рядом, он по ошибке вместо конверта с газетой бросил утром в мусоропровод! Вот повезло так повезло! Я же все время говорил Люське: со мной не пропадешь. Если человек родился под счастливой звездой, это надолго.
Набрать высоту
Самолет взревел, дрожа от возбуждения, дернулся, сатанея, побежал вприпрыжку, наконец прыгнул вверх и сразу же успокоился.
Земля кончилась, началось небо.
Толстые облака самолет резал запросто и уходил вверх, к солнцу. Вот оно. Круглое. Слепящее. Новенькое.
С каждой секундой город внизу съеживался. Дома превращались в домики. Машины — в машинки. Люди — в многоточие.
С каждой секундой мельче становились заботы, смешнее удачи и неудачи.
Самолет набирал высоту, и глупела, удаляясь, жизнь на земле. Важней становилось небо. Пассажиры чувствовали себя умнее. Вместе с самолетом они отрывались от земли, вырывались из рук близких, не различая ни слез, ни слов.
Шорохи листьев, стук каблуков по асфальту накрыл гул моторов. За стеклом в небе — никого.
Высота, как анальгин, снимала головную боль. Мысли успокаивались, разматывались, рвались.
Вместе с самолетом люди поднимались над сложностью отношений.
Не нужно ласкать нелюбимую женщину. Не обязательно говорить кому-то правду. Не нужно лгать. Можно молчать, никого этим не обижая. Можно закрыть глаза. Открыть.
В самолете не толкали. Не кричали: «Вы здесь не сидели!» Не просили зайти завтра в то же время. В самолете никто никуда не спешил.
Наверху кнопочки. Можно зажечь свет, вызвать стюардессу. Но главное можно не зажигать свет. Не звать стюардессу. Тем более она все равно пройдет три раза на своих стройных ногах, волнуя духами, равно приветливая и недоступная, прописанная в небесах.
В воздушной яме, правда, подхватит тошнота — вспомнишь, что надо отдать сто рублей, передать привет негодяям, опять есть сырники, приготовленные женой. Но это потом. На земле. А в воздухе пристегнешь ремни и чувствуешь себя свободным как птица.
Зажженная надпись «Ноу смокинг» позволяет хоть здесь не курить. И не куришь с большим удовольствием. Отчего чувствуешь себя сильной личностью. Наверно, потому и жмет чуть-чуть под мышками этот самый «смокинг», в котором, кажется, летишь на гастроли или возвращаешься оттуда. Словом, ощущение такое, будто что-то должно произойти.
И возникает в гудении моторов мелодия, которая появляется только на высоте десяти тысяч метров над землей. С потерей высоты мелодия исчезает.
На высоте десять тысяч метров перестает действовать земное притяжение. Ощущаешь невесомость и независимость. На высоте десять тысяч метров… Рано или поздно все самолеты идут на посадку. Рано или поздно пассажиры возвращаются на землю. Прикасаясь колесами к земле, самолет вздрагивает, и дрожь его передается людям.
Прилетели.
Памятник
Человек ожесточенно рыл землю. Яма становилась все глубже, выступила вода, и под ней, наконец, показалась голубоватая глина. «Это то, что надо!» — воскликнул человек, наполняя глиной ведро.
Он поднял наверх, наверно, полтысячи ведер, пока около ямы не выросла огромная куча глины. Тогда человек вылез из получившегося колодца наверх и, отсекая от глины все лишнее, начал лепить себя.
На третий день здоровенная скульптура была закончена. Человек долго разглядывал ее и улыбался устало: «Теперь меня запомнят надолго, можно умирать».
…Прошли годы. В жаркий полдень, подняв из глубокого колодца ведро холодной воды, люди пьют до изнеможения и, опустившись на глиняный бугорок, шепчут: «Какой замечательный человек вырыл этот колодец!»
Зал ожидания
Когда-то здесь был аэропорт. Летное поле, зал ожидания, зал прибытия. Потом аэропорт перенесли на окраину города. Зал прибытия, зал отправления снесли, а зал ожидания стоит до сих пор. Здесь сутками ждут бог знает чего…
Зал ожидания — огромное желтое здание. Зал ожидания — восемь тяжелых колонн по фасаду. Зал ожидания — под потолком ласточки лепят гнезда из комочков глины, из кусочков фраз.
— Внимание пассажиров, вылетающих на Рио-де-Жанейро! Ваш рейс откладывается по метеоусловиям Жанейро.
— Нет, что там у них с погодой? — зажужжал щупленький мужчина, замолотил руками по воздуху, — получился пропеллер; он попытался взлететь с помощью тоненьких рук. — Второй год Рио-де-Жанейро не может принять двух несчастных человек. Маргарита, не спи ты! Жанейро не принимает. Марсель не принимает. Твоя тетка в Ялте не принимает. Ну и погодка! Я ведь плюну и улечу к чертовой матери, там всегда примут! — Он заметался так, что, казалось, вот-вот взлетит, закружит с ласточками под потолком. Кто-то тронул его за рукав:
