Тысяча благодарностей, Дживс - Вудхаус Пэлем Грэнвил (читаем полную версию книг бесплатно txt) 📗
Я кивнул в знак солидарности. Когда она разорвала помолвку со мной, я почувствовал себя на седьмом небе и ходил всюду, распевая, как беспечный соловей.
Однако одно обстоятельство озадачило меня и, казалось, требовало разъяснений.
- Почему Флоренс потащила тебя в кулуары, намереваясь перейти на личности? - спросил я. - Проявить столько такта и уважения - это на нее не похоже. Обычно, когда она говорит человеку все, что о нем думает, присутствие публики только подхлестывает ее. Помню, как она чехвостила меня в присутствии семнадцати девочек-скаутов: девочки слушали развесив уши, а она высказывалась свободней, чем когда-либо.
Он разрешил мои недоумения поданному вопросу. Он сказал, что ввел меня в заблуждение.
- В кулуары меня потащила не Флоренс, а Бингли.
- Бингли?
- Он когда-то служил у меня.
- У меня он тоже когда-то служил.
- Серьезно? Как тесен мир.
- Да уж. Ты знаешь, что он получил богатое наследство?
- Скоро он еще больше разбогатеет.
- Но ты говорил, что он потащил тебя в кулуары. Зачем?
- Потому что он хотел сделать мне одно конфиденциальное предложение. Он... но сначала надо кое-что разъяснить, чтобы дать должное обоснование. Помнишь, как в книжках про Перри Мейсона [Адвокат Перри Мейсон - герой детективных романов американского писателя Эрла Стэнли Гарднера (1889-1970)], когда Перри допрашивает свидетеля, окружной прокурор вскакивает и кричит: "Протестую, ваша честь. Этот сукин сын не дал должного обоснования". Ну так вот, ты должен знать, что этот Бингли состоит в лондонском клубе дворецких и камердинеров "Подручный Ганимеда", а каждый член этого клуба согласно уставу обязан заносить в клубную книгу отчеты о поведении своего хозяина.
Я сказал бы ему, что все это мне хорошо известно, но не успел я открыть рот, как он продолжал:
- Такая книга, как ты понимаешь, содержит массу компрометирующих материалов, и Бингли сказал мне, что ему тоже пришлось написать туда обо мне несколько страниц, которые, стань они достоянием гласности, так сильно повредят мне во мнении избирателей, что победа на выборах достанется моему сопернику даром. Он добавил, что другой на его месте продал бы книгу оппозиции и заработал большие деньги, но так поступать он не намерен: это было бы низко, и за тот короткий срок, что мы были вместе, он успел привязаться ко мне. Я и не знал, что он такой замечательный парень. Я всегда считал его немного невежей. Видишь, как легко ошибиться в людях.
Я снова хотел вклиниться, но он мне и пикнуть не дал.
- Мне следовало сказать раньше, что комитет клуба, признавая важность этой книги, передал ее на хранение Бингли, чтобы он берег ее пуще зеницы ока, и он все время боится, что злые люди пронюхают об этом и попробуют украсть книгу. Так что, сказал он, я сниму тяжкий груз с его души, если возьму книгу в свое распоряжение. Тогда я смогу быть в полной уверенности, что содержащиеся в ней факты не будут использованы против меня. Я возвращу ему книгу по окончании выборов и, если пожелаю, присовокуплю пару фунтов в знак благодарности. Он говорил это, а я, как ты можешь понять, еле заметно улыбался. Ему было и невдомек, что первым делом я пошлю книгу с нарочным в редакцию "Маркетснодсберийского Аргуса", преподнося таким образом Мак-Коркадейл победу на блюдечке и освобождаясь от своих почетных обязательств перед Флоренс, которая, прочитав этот материал, разумеется, в ужасе отшатнется от меня. Ты знаешь, что представляет собой этот "Аргус"? Крайне левая газета. На дух не переносит консерваторов. На прошлой неделе она напечатала карикатуру на меня, я изображен с обагренными кровью пролетариата руками. Не знаю, как этим газетчикам пришло такое в голову. Если я и проливал чужую кровь, то исключительно на ринге, где лилась и моя, значит, все было по справедливости. Так что мы с Бингли ударили по рукам. Он не мог тогда отдать мне книгу, потому что не взял ее с собой, и он отказался выпить со мной из-за того, что торопился: он думал, что Дживс может прийти и не застать его дома. Оказывается, Дживс - его приятель, так сказать, старый товарищ по клубу. Завтра мы встретимся. Я награжу его по-царски, он отдаст мне книгу, и через пять минут, как только раздобуду оберточную бумагу и бечевку, материал будет отправлен в редакцию "Аргуса". Номер выйдет в свет послезавтра утром. Через час или около того он попадет в руки Флоренс, минут двадцать уйдет на выяснение отношений после того, как она с ним ознакомится, значит, еще до обеда я стану свободным человеком. Как ты думаешь, каким должно быть царское вознаграждение? Суммы не назывались, но, думаю, фунтов сто, по крайней мере, честность и благородство Бингли, безусловно, этого заслуживают. Как он сам сказал, другой на его месте продал бы книгу оппозиции и отхватил бы приличный куш.
По странному, на мой взгляд, совпадению в этот момент он сделал паузу и спросил, почему у меня такой вид, словно меня принесла в зубах кошка, то есть задал тот же самый вопрос, что и пожилая родственница после моего разговора с мамашей Мак-Коркадейл. Не знаю, что приносят в зубах кошки, но скорее всего что-то не слишком радующее глаз, и, по-видимому, когда я нахожусь во власти сильного чувства, я бываю похож на их драгоценные находки. Не было ничего удивительного в том, что я сейчас так выглядел. Противно, когда приходится разбивать надежды и мечты старого друга, а если на сердце такое, то и снаружи заметно.
Не было смысла ходить вокруг да около, надо было доводить дело конца. И снова захотелось воскликнуть: "О, будь конец всему концом, все кончить могли б мы разом".
- Медяк, - сказал я, - к сожалению, у меня для тебя плохие новости. Клубной книги у Бингли больше нет. К нему заходил Дживс, подмешал ему в питье "микки финн" и унес ее. Сейчас она хранится в архиве Дживса.
С первого раза он не понял, и мне пришлось объяснить.
- Бингли не такой кристально честный человек, как ты думаешь. Напротив, он гнида из гнид. Его можно назвать скверным скользким слизняком. Он украл клубную книгу и пытался продать ее Мак-Коркадейл. Она вышвырнула его поганой метлой, потому что хочет победить в честной борьбе, и он попытался продать книгу тебе. Но тем временем к нему заглянул Дживс и завладел книгой.
Наверно, целую минуту он переваривал мое сообщение, но, к моему удивлению, нисколько не расстроился.
- Ну что ж, хорошо. Тогда пусть Дживс отнесет ее в редакцию "Аргуса".
Я грустно покачал головой: я-то знал, что на этот раз его надежды и мечты обречены на провал.
- Он не станет этого делать, Медяк. Для Дживса клубная книга священна. Я десятки раз приступал к нему с просьбой уничтожить страницы, касающиеся меня, но он всегда артачился, как валаамова ослица, которая, если ты помнишь, упиралась и напрочь отказывалась пойти на уступки. Он никогда не выпустит книгу из рук.
Как я и предвидел. Медяк принял мои слова близко к сердцу. Из него выплеснулся целый поток слов. Он также пнул ногой столик и сломал бы его, не будь столик мраморным. Удар, должно быть, оказался очень болезненным, но страдания Медяка, как можно было понять, были главным образом душевными. Глаза у него блестели, нос дергался, и если он не скрежетал зубами, то я не знаю, что такое зубовный скрежет.
- Не станет? - переспросил Медяк, снова приобретая сходство с гималайским медведем. - Он не станет, говоришь? Ну, это мы еще посмотрим. Отчаливай, Берти. Мне нужно подумать.
Я с радостью отчалил. Когда на тебя выплескивают эмоции, это всегда изматывает.
