Золотой характер - Ардов Виктор Ефимович (читать книги онлайн полностью без сокращений TXT, FB2) 📗

А Матрена, выскочив из двери, прочитала на вывеске: «Подписные издания».

Магазин «Трикотаж» был рядом и, как всегда, никто не ломился в него.

2. Объяснение в любви

Андрей Ильич Миронов, пожилой человек с блестящими рожками залысин, сидел за столом рядом с Ией Петровной, молодой женщиной, у которой красиво сияли золотистые глаза. Эти глаза и сгубили Миронова, едва он выпил третью рюмку. Жена его уехала отдыхать к матери, и он, почувствовав себя одиноким, вдруг принялся настойчиво предлагать молодой соседке то сыр, то конфеты, то капусту, которую, как выяснилось, Ия Петровна очень любила. Миронов тут же сообщил ей, что в Древнем Риме капусту потребляли в сыром виде и считали, что она повышает бодрость духа. Затем Андрей Ильич пошутил:

— Между прочим, существует гипотеза: у людей, любящих капусту, отдаленными предками были зайцы.

Ия Петровна звонко рассмеялась. Миронова это окончательно сразило.

— У вас чудный смех, — сказал он, и ему стало грустно, ибо он влюбился и, подобно всем влюбленным, жаждал ответного чувства.

Когда гости начали расходиться, Миронов присоединился к ним, так как тоже был гостем, и навязался Ие Петровне в провожатые. Судя по всему, молодая женщина не догадывалась о его чувствах или делала вид, что ничего не понимает.

Миронов был мрачен и поэтому заговорил о непрочности человеческого бытия.

— Вы слышали о взрывах на солнце? — спросил он.

Ия Петровна изобразила на своем прелестном лице удивление, хотя читала о солнечных взрывах: отвлеченный разговор ее устраивал.

— Об этом писали газеты, и журналы, — сенсационно продолжал Миронов. — На солнце произошло два колоссальных взрыва. Ничего похожего до сих пор не наблюдалось. — Миронов говорил таким уверенным тоном, словно был ровесником солнца или постарше его лет на десять. — Еще один-два подобных взрыва, и светило погаснет. Человечество, со всеми его стремлениями, муками, радостями и, я бы сказал, колебаниями, погибнет. — После слова «колебаниями» Миронов устремил многозначительный взгляд на Ию Петровну.

— Но люди, вероятно, придумают какое-нибудь другое солнце! — возразила она, не замечая его красноречивого взгляда. — Ведь теперь есть атомная энергия.

— Ничего не придумают! — решительно отрубил Миронов. — Человечество беспомощно перед космическими катастрофами, поверьте мне.

— Значит, мы погибнем?

— Неизбежно! Мне жаль вас, Ия Петровна. Вы молодая, красивая. У вас чудесное имя: Ия! Оно звучит, как тонкая музыка…

— Ия — сокращенно, а полное имя — Продукция.

— Пусть Продукция, — сказал Миронов после некоторого замешательства. — Вам пойдет любое имя. Вы нравитесь мне! Я отметаю неискренность в такой момент, когда, возможно, угасает солнце. И я говорю прямо: люблю вас! Люблю нежно, чисто, сильно. Позвольте поцеловать ваш мизинец!

Миронов облобызал теплую, мягкую ручку. Ия Петровна спросила:

— Извините, Андрей Ильич, вы женаты?

После минутного молчания Миронов ответил:

— Не буду скрывать: женат… Вы, наверное, сейчас думаете, что женатый человек не способен на сильное чувство? Ошибаетесь. Как еще способен! Хотите верьте мне, хотите нет, но идти рядом с вами, видеть эти далекие мерцающие звезды, чувствовать тепло вашей милой руки — счастье, неповторимое, радостное счастье!

— Скажите, а дети у вас есть?

— Да, и дети есть. Редкий брак, Ия Петровна, обходится без детей. Цветы жизни — правильно и мудро сказано. Их ни в чем нельзя обвинять… У меня дочки.

— Наверное, миленькие такие!

— Да-а, — расцвел Миронов. — Дети у меня хорошие. Старшая — Верочка — в четвертый класс перешла. Отличница! Умница! Вышивает, учится музыке. Ей-богу, исключительно способная она у нас! Вы, может быть, подумаете: обычное родительское преувеличение? Нет, нет. Я человек объективный, говорю то, что бесспорно.

— Я вам верю, Андрей Ильич, — улыбнулась Ия.

— Поразительные способности! — разошелся Миронов. — А Зина? Девчушка только в третий класс пойдет, а как исполняет «Турецкий марш» Моцарта, послушали бы вы, Продукция Петровна! Маршировать хочется, честное слово! Лида и Манечка пока еще не учатся, но уже буквы знают, да, да! Нисколько не преувеличиваю.

Ия Петровна уже дошла до своего дома, взялась за дверную ручку, а Миронов все говорил и говорил о дочках. Ия слушала восторженный рассказ любящего отца и улыбалась.

— Вы, вероятно, хороший человек, Андрей Ильич, — сказала она. — До свидания, мне пора.

— Дочки лучше меня! Спокойной ночи, Продукция Петровна.

Ия засмеялась.

— Андрей Ильич, меня зовут Ия. Я пошутила. Простите.

— Значит, вы не Продукция? Ну, тем лучше. Как хорошо мы с вами поговорили, Ия Петровна! Пойду, извините.

И довольный Миронов, чуть покачиваясь, зашагал домой. Он совсем забыл, что всего несколько минут назад признавался этой женщине в любви.

Ф. Кафтанов

ИСПОВЕДЬ „ОТРИЦАТЕЛЬНОГО“

Вот уже почти тридцать лет я изображаю одних лишь отрицательных типов. Да, да, всю жизнь — одних лишь трусов, негодяев, карьеристов, ханжей, предателей — все что угодно, только не честных и порядочных людей, с какими чаще всего встречаюсь, среди которых живу и дышу… Впрочем, дышу — это мало сказано. Я не просто дышу среди хороших людей, я наслаждаюсь их близостью, их лицами, их разговорами. В такие минуты, скажу без преувеличения, я всегда чувствую себя счастливым путешественником, перед которым после долгого и утомительного пути появился вдруг желанно-сказочный оазис…

Но — увы! — это чувство приходит ко мне лишь тогда, когда капризная фортуна оставляет меня неузнанным среди окружающих. А это, признаться, бывает не так уж часто. Обычно стоит выйти мне на улицу, как на меня начинают кивать, и я, торопливо проскальзывая мимо прохожих, иногда слышу такие, например, едкие реплики:

— Смотри, пошел этот… как его… из-за которого в последнем фильме ревнивый мавр задушил свою без вины виноватую Дездемону…

«Ну чем я виноват, что то и дело встречаю людей, которые смотрят на меня так, как будто я и в самом деле злодей? — рассуждаю я сам с собой. — Ведь дело доходит до чего? Бывает, поздороваешься с каким-нибудь школьником или школьницей, радостно кивнешь и улыбнешься им от души, а они на тебя посмотрят так, словно ты дубиной замахнулся… А то бывало и так: мальчишки, узнав во мне какого-то сыгранного в кино злодея, бросали в меня камнями».

Думая обо всем этом, я всегда вспоминаю, как много лет тому назад я навсегда расстался с собой и обрек себя на тернистый путь Отрицательного.

Случилось это неожиданно. Впрочем, прежде чем рассказать эту странную историю, я должен оговориться. Дело в том, что уже в пятнадцать лет я твердо решил для себя: во что бы то ни стало буду артистом! Буду наперекор всему!.. Наперекор всему — это, разумеется, вопреки желанию отца и матери, мечтавших увидеть меня врачом. Но я мечтал об ином, и не только мечтал — я украдкой учился, посещал кружки самодеятельности, изо дня в день тренировал себя. В семнадцать лет я читал, например, знаменитый монолог Чацкого так, что, когда говорил: «Карету мне! Карету!» — мое сердце разрывалось от щемящей тоски, и я плакал, забывая о себе и ненавидя тот мир, который довел моего героя до последней точки отчаяния. Плакал и верил, что, глядя на меня, содрогнутся также и души моих будущих зрителей.

И вот однажды я предстал «пред хмурые очи» главного режиссера местного драматического театра. В то время это было проще, чем теперь, поэтому, выслушав меня, он уселся в кресле и без обиняков потребовал:

— Ну, что ж… читайте. Что там у вас?

И я прочел.

Прочел так, как никогда не читал. Но не успел отдышаться, как услышал за своей спиной чужой холодный голос:

— Н-да… Не густо.

От этих слов во мне как будто что-то оборвалось. Машинально повернувшись к режиссеру, я застыл перед ним, подобно обреченному на смерть.