Evening, наш дорогой Арчил!
This is Артем нам поручил
Звездный отметитъ birthday,
Вручить подарок, что в London купил!
Сам он сказал: "Excuse me, please!
Дома вопрос давно завис!"
Дома… здесь для Артема,
Увы, готовят ужасный сюрприз.
Чтоб не смогли иметь его
Прямо in Sheremetjevo,
С нами, его послами,
Общаться будешь ты вместо него.
Труден был путь далекий наш:
Вместе пересекли Ла-Манш,
Вместе не спали в Бресте,
Чтоб на таможне не сперли багаж.
Вот он, подарок дорогой!
Странно, но он ровесник твой!
Дата была когда-то
Его рожденья: год двадцать шестой.
Что же хотел сказать Артем?
Все же подарка смысл в чем?
Литр, сюда залитый,
С годами лучше и крепче притом!
Darling, и ты живи вот так,
Чтобы не постареть никак!
Сила пускай Арчила
С годами крепнет, как этот коньяк!
К 10-летию театра
Григория Гурвича
"Летучая Мышь"
1999 г.
В соавторстве с М. Борисовым
Обращаясь к Директору Центрального Дома Актера Маргарите Эскиной
(На мотив песни "Помнишь, мама моя, как девчонку чужую")
Львович и Борисов:
Помнишь… мама моя! Как мальчишку чужого
Привели к тебе в дом, у тебя не спросив.
Тихо глянула ты на него… на такого,
И заплакала вдруг, обо всех позабыв,
И про нас позабыв!
Ты его окружила теплом и заботой,
Для него свое сердце рвала на куски.
Целовала его за любую работу,
Ну а нам хоть друг друга целуй от тоски,
От зеленой тоски.
На мотив трио из оперетты "Белая акация":
Мы тоже в старом зале
И пели, и плясали,
Мы тоже сочиняли,
Капустники писали,
Нам тоже был любимым старый дом.
Но ты ценила выше
Всегда творенья Гриши,
Не Бори и не Миши,
А лишь творенья Гриши,
А нас воспринимала ты с трудом.
Эскина:
Ах, Боря! Ах, Миша!
Всех детей я одинаково любила, как могла,
Но Гриша так пишет,
Я невольно за репризы ему сердце отдала
Слух ходит в народе
Будто Гурвича в «капусте» я нашла.
Львович и Борисов:
А после в Гнездниковском
При зрителе Московском,
При зрителе Московском,
Внезапно в Гнездниковском
Он театром прогремел на всю страну.
Мы сами режиссеры,
В профессии матеры,
В профессии матеры,
Мы тоже режиссеры,
А с театром до сих пор ни тпру ни ну.
Эскина:
Ах, Боря! Ах, Миша!
Было время – народилось театров целый миллион!
Ходила, просила,
Помогать таланту надо – это для меня закон.
Их много, ей-Богу,
Но летучим оказался только ОН!
Львович и Борисов:
Так в жизни не бывает —
Кто этого не знает!
Кто этого не знает —
Так в жизни не бывает,
Чтоб без завода тикали часы!
Ведь мы его не хуже
И в талии не уже!
Мы в талии не уже —
Ничем его не хуже,
Усы у нас такие ж и носы!
Эскина:
Ах, Боря! Ах, Миша!
Что же делать – я открою вам заветный свой секрет!
Пусть люди не судят —
Ведь об этом говорю я первый раз за десять лет!
Скажу я: люблю я!
Для меня средь вас дороже Гриши нет!
Львович и Борисов рыдают.
Борисов (вытирая слезы):
По законам жанра, когда слов больше нет…
Львович:
(Канкан. Исполняется руками!)
Несколько
коротких дифирамбов
симпатичным людям
Роману Карцеву:
Ты на кого другого посмотри —
Такой большо-ой – вчерашний и на три…
А вот выходит Карцев выступать —
Малэсенький – сегодня и на пять!
Александру Михайлову:
И сам большой, и твой талант большой,
И так поешь, что мог попасть в Большой…
Но ты всегда был очень скромным малым,
И потому довольствуешься Малым!
Александру Панкратову-Черному:
Не езжай ты, Саша, в Голливуд,
В логово расизма распроклятого:
Там при первом крике: «Черных бьют!»
Тут же все рванут лупить Панкратова!
Алле Суриковой:
Мне говорил знакомый рэкетир,
Мешок боксерский колотя, бывало:
"Пособия нам лучше не найти,
Чем драки в фильмах Суриковой Аллы!
Караченцев Ярмольнику – в мурло!
У Табакова нож торчит в лопатке!..
Не-ет, мы, когда наедем на кого,
Ей сумками отстегиваем бабки!"