Я — начальник, ты — дурак - Щелоков Александр Александрович (книга регистрации .txt) 📗
ЗАБЫТЫЙ ПОРТРЕТ
Почему Анатолия Волкова, подполковника, хорошего мужика, офицера-фронтовика занесло в журналистику я себе никогда не мог объяснить. Прилично писать ему не было дано и потому корреспондент из него не получился. Наверное именно по этой причине Волков быстрее других стал начальником над теми, кто умел писать. Он получил назначение на должность начальника отдела боевой подготовки редакции окружной газеты и стал руководить.
Работать с Волковым было нетрудно. «Поедем со мной в войска, — предлагал он. — Статью привезешь». И я охотно принимал предложение. Поездка в командировку с Волковым, снимала все мелкие хлопоты — о гостинице, о питании, транспорте. В паре с ним можно было, не распыляясь, работать по своему плану.
Однажды Волков, вспоминая прошлое, рассказал историю из своей офицерской молодости.
Шел второй год войны. Волков служил в Куйбышеве (в далеком прошлом и близком настоящем это город Самара). Служил в запасном полку и ждал отправки на фронт.
Однажды его назначили в наряд, и он заступил помощником дежурного по гарнизонной комендатуре.
Поздно вечером, когда дневная суета спала, молодой энергичный офицер, чтобы не томиться от безделья и не заснуть, стал, как говорится, шуровать по сусекам дежурки. И в каком-то дальнем углу в пыли обнаружил раму с портретом. Вытащил на свет, протер стекло и прочитал надпись: «Маршал Советского Союза Г.И. Кулик».
Волкову показалось, что если портрет известного сталинского маршала пылится в углу, это несправедливость, проявленная кем-то к видному военачальнику. Ее требовалось исправить.нашел гвоздь, вколотил его в стену и повесил портрет так, что он оказался рядом с таким же портретом маршала Ворошилова.
Утром в комендатуру одним из первых прибыл генерал-майор — комендант города. Он выслушал рапорт дежурного по комендатуре, огляделся и вдруг увидел портрет на стене. Генерал внезапно рассвирепел.
— Кто это?!
Волков понял, что генерал не знает изображенного и с молодой лейтенантской лихостью доложил:
— Маршал Советского Союза Григорий Иванович Кулик, товарищ генерал-майор!
— Я знаю, что это Кулик! — яростно заорал генерал. — Я спрашиваю, кто этот мудозвон, который его здесь повесил?!
— Я повесил, товарищ генерал-майор, — смело ответили Волков. — И считаю, что мудозвоном того, кто портрет снял…
— Десять суток! — все в том же тоне шумел генерал. — Дежурный, в камеру его! Отбери оружие, сними ремень и под замок! А ты, — палец генерала воткнулся в грудь Волкова как пистолет, — пока не сел, сейчас же сними портрет. Быстро!
Пока Волков лез на стул, снимал с гвоздя раму, генерал поостыл и спросил уже спокойно:
— Зачем повесил? Кто-то подсказал?
— Нет, товарищ генерал-майор. Случайно нашел в пыли. Решил, что так нельзя с портретами Героев Советского Союза. Маршал Кулик на фронте, а здесь его в угол запрятали, без всякого уважения.
— Значит, ты сделал это из уважения?
— Да, товарищ генерал-майор.
— Ладно, давай портрет сюда. Я его унесу с собой, — генерал успокоился. — Дежурный, отставить арест лейтенанта. Пусть несет службу дальше.
Генерал ушел.
— Чё это он так озверел? — спросил Волков дежурного. — Ничего ж плохого я не сделал.
Дежурный ухмыльнулся.
— Ты что, в самом деле не знаешь, кто этот генерал? Это же и есть сам маршал Кулик. Его Сталин разжаловал аж на три ступени… И попер с фронта и их Москвы.
— Не может быть! Об этом нигде ничего не писали! Откуда мне было знать об этом?
— Теперь знай. И, если портрет снят и стоит в углу, сперва подумай, почему он там оказался. Это диалектика. Понял?
Вечером комендант гарнизона генерал-майор Кулик за хорошее несение службы объявил дежурному и его помощнику от лица службы свою благодарность…
Командир роты обнаружил в пирамиде ржавое оружие…
— Чей автомат?!
— Конструктора Калашникова! Бодро ответил дежурный по роте.
ТУЛЬСКИЙ ТОКАРЕВА
Страстная любовь часто толкает людей на трудно объяснимые с точки зрения здравого смысла поступки.
Андрею Б., отслужившему срочную службу и поднявшемуся за ее годы до звания старшины, страстно захотелось стать офицером. И он им стал. Несколько месяцев провел на краткосрочных курсах подготовки командиров, получил звание «младший лейтенант» и должность в штабе мотострелковой дивизии.
Трудно представить человека, который бы так, как Андрей, гордился собой и своей формой, своим правом останавливать солдат и делать им замечания за плохое отдание чести или неряшливый вид. Сам он был всегда чисто выбрит, причесан, отглажен, перетянут ремнями.
Любовь Андрея к воинским атрибутам носила странные формы. Однажды в воскресный день всем — солдатам и офицерам — было приказано явиться на спортивные соревнования в одних трусах. Предполагалось, что заодно с занятиями физкультурой люди будут загорать.
Младший лейтенант Андрей как и все встал в строй в трусах, но от других офицеров он отличался тем, что его голое пузо перетягивал широкий кожаный офицерский пояс с пустой кобурой на боку, а спину и грудь через плечо перечеркивала портупея.
Позже все стали замечать, что особый восторг Андрея вызывало право носить на поясе закрепленный за ним пистолет — вороненый, тяжелый ТТ — Тульский Токарева. Все офицеры, имевшие оружие, держали пистолеты в сейфах. Андрей при любой возможности старался носить его на поясе в кобуре. Именно он — Тульский Токарева — однажды сыграл с Андреем злую шутку.
Однажды младшему лейтенанту, который сидел в штабе при портупее и пистолете, потребовалось выйти из помещения.
ПНШ — помощник начальника штаба капитан Резвин, был весельчак и приколист, придумывавший розыгрыши на казалось бы пустом месте. Он углядел, что Андрей украдкой осмотрелся — не следит ли кто-то за ним, потом вынул пистолет из кобуры, сунул его в ящик стола (что делать категорически запрещалось), задвинул ящик, встал, сказал: «Я скоро» и вышел. Это и стало поводом для крутого розыгрыша.
Едва дверь за Андреем закрылась, Резвин подошел к окну и выглянул из него наружу. Как и все другие окна штаба оно выходило в маленький довольно темный закуток, образованный двумя зданиями. Там высилась дощатая будка сортира на два очка с двумя дверьми, на одной из которых значилась буква «Г», на другой — «О».
История этого спецсооружения такова. Долгое время будка имела одну дверь и толчок с двумя очками. Но вот в дивизию должна была приехать комиссия из Москвы. Начальник тыла дивизии осмотрел хозяйским взглядом все, что могло вызвать у членов комиссии неудовольствие и отдал приказ срочно переделать сортир.
— Нужны две каюты, — почему исконный сухопутчик определил этим словом изолированные места для отсидки в месте задумчивости сказать не могу, но было сказано именно так. — Одна каюта для проверяющих генералов, вторая — для офицеров. На двери генеральской каюты, чтобы не путали, напишите букву «Г», на офицерской — «О».
Майор Кудрин, которому поручалась работа тут же съязвил:
— Может и яму перегородим глухим щитом, чтобы произведенный генералами продукт не смешивался с офицерским?
— Я те пошучу, — не принял шутки полковник. — Тоже еще, Аркадий Райкин!
Новое сооружение побелили, на дверях вывели буквы и повесили замки, ключи от которых находились у дежурного по штабу.
Такого попрания прав на посещение мест общего пользования местная офицерская общественность не вынесла и свой протест выразила просто: кто-то ночью между буквами «Г» и «О» на двух дверях черной краской вписал еще три буквы «ОВН», придав словесной композиции законченный характер. Конечно, крамолу тут же состругали и все сооружение побелили заново.
После того, как московская комиссия без какого-либо удивления или протеста вволю попользовалась спецсооружением — кормили проверяющих в дивизии от пуза — «каюты» открыли свои двери для всех. Но буквы на дверях остались.
