Расстрелять! - Покровский Александр Михайлович (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений txt) 📗
Сколько их было, Шура, пузатых и ответственных, за мои пятнадцать лет безупречной службы. За это время я вообще поменял кучу начальства: пять командиров, двух старпомов, семь замов и помощников без числа.
Кстати говоря, Шура, сейчас как раз не вредно проверить, закатилось ли наше «солнце» (кивок на дверь зама), греет ли оно в этот момент о подушку свой юфтевый затылок, не прилипло ли оно ушами к переборке? А то, сам понимаешь, как бы не оболгать себя! Не хочется потом стоять под этой самой дверью и сжимать до пота конспект первоисточников. «Солнце» вообще-то с вечера должно было нажраться таблеток, но на всякий случай глянь, пожалуйста.
(Лейтенант поднимается, бесшумно подходит к замовской двери, нагибается и смотрит в замочную скважину, потом он осторожненько открывает дверь и заглядывает внутрь. Зам спит на коечке не раздеваясь.)
Умер? Я так и думал. Свершилось! Я присутствовал, когда он клянчил у доктора эти таблетки. Выклянчил и съел сразу пять штук. Док чуть не рехнулся. Одна такая таблетка находит в организме мозг и убивает его в секунду. А впятером они найдут мозг, даже если он провалился в жопу. Ох уж эти замполиты! Заявление зама в «каштан» вахтенному офицеру: «Передайте по кораблю: на политинформацию опаздывает только офицерье!» Замполиты! Люблю я это сословие.
Кстати о бабочках: нельзя, Шура, подглядывать в дырочку. Один зам жил на корабле через переборку с командиром БЧ-5 и все время за ним следил: просверлил в переборочке дырочку и все время подглядывал. Интересовался, кулема, пьет бэчэпятый или не пьет. А бэчэпятый тот был старый-старый и с лица тупой. И вот однажды, выпив стакан и крякнув, заметил тот бэчэпятый в той дырочке глазик. Взял он со стола карандашик и ткнул его в дырочку.
Говорят, зам выл до конца автономки. Партийно-политическая работа была завалена на корню, а глаз ему не вставил даже Филатов.
Так вот, Шура, у нас сейчас будет не просто мелкий треп, у нас будет рассказ. А у каждого рассказа должен быть свой маленький эпиграф.
Не будем, конечно, в качестве эпиграфа использовать изречение того командира БЧ-5. Он сказал: «Был бы человек, а то зам!» Его уволили в запас за дискредитацию высокого офицерского звания. Кстати, отгадай загадку: чем те комиссары отличаются от этих замполитов? Сдаешься? Те получали в первую очередь – пулю, Шура, а эти – квартиру.
А надводники говорят: «Корабль без зама – все равно что деревня без дурачка».
Люблю я это сословие. Пусть эта фраза и будет нашим эпиграфом. Итак…
Пришёл к нам молодой, цветущий зам. В замах всего семь лет, из них три года в каких-то комсомольцах, где его никто не видел. (Я как-то говорю нашему дивизионному дурню – комсомольскому вожаку: дай, говорю, твоё фото, я тебя в кубрике повешу, чтоб народ знал, кто его официально зовет и ведет.) Ну так вот, пришёл к нам этот зам, и на груди у него горит «бухарская звезда» – орден «За службу Родине».
Мы с рыжим штурманом сразу же заметили у нашего юного зама этот орден. Для рыжего это был вообще большой удар. Он как уставился заму на грудь, вылупился, задышал. Чувствую, назревает у него неприличный вопрос. Сейчас ляпнет. Решаю разрядить обстановку и говорю: «Александр Сергеич! (Зама звали – как Пушкина.) Я вас бесконечно уважаю, но вот штурман (рыжий смотрит на меня изумленно) интересуется, как это надо так служить Родине, чтоб получить от неё вот такую красивую звезду? А то у нас с ним на двоих тридцать семь календарей на „железе“ и только тридцать неснятых дисциплинарных взысканий! И все! Больше никаких наград».
Зам чего-то жует и исчезает. А потом он нам рассказал, как такими орденами награждают. Я, говорит, служил на «дизелях», и был у нас там мичман Дед. И служил тот Дед на «дизелях» ещё с войны, лет тридцать календарных. И решили мы его перед уходом на пенсию орденом Красной Звёзды наградить. Десять раз нам представление возвращали: то вставьте, что он конспектирует первоисточники, то укажите, как он относится к пьянству. (А как человек может относиться к пьянству, етишкин водопровод, тридцать лет на «железе»: конечно же, положительно, то есть отрицательно.) Потом возвращают: вставьте, как он изучает пленум. В общем, родили мы, говорит, то представление, послали, вздохнули – и ни гу-гу! Я, говорит, справлялся потом – перехватили орден.
«Как это „перехватили“?» – спрашиваем мы, глупые.
«А так, – говорит, – выделяют по разнарядке пять орденов, ну и политуправление их все себе перехватывает. У них пять лет прослужил – Красная Звезда, ещё пять лет – Боевого Красного Знамени, а если ещё пять лет протянул и не выгнали – орден Ленина».
Все наши онемели. «Александр Сергеич, – говорю я тут, потому что мне терять нечего, – что же вы тут такое говорите? Вы же только что сказали, что политуправление, которое у нас висит отнюдь не в гальюне, ордена ворует! А ваша „бухарская звезда“ из той же кучи?»
Зам, бедный, становится медный, потеет и пахнет противно. Он мне потом все пытался прошить политически незрелые высказывания. А чего тут незрелого, не понимаю? Что вижу, то пою.
Моя жена как-то тоже увидела на заме то ритуальное украшение, увидела и говорит мне: «А почему у тебя нет такого ордена?» Ну, чисто женский вопрос! Я ей терпеливо объяснил, что замы служат Родине неизмеримо лучше. Ближе они. К Родине. Вот если представить Родину в виде огромного холма, то она со всех сторон будет окружёна замами. А потом думаю: вот ужас-то! Родина-то окружёна замами! Отечество-то в опасности!
И ещё нашего зама раздражали мои выступления на партсобрании. Я как выступлю! Ярко! Так партсобрание меняет тему и начинает мне отвечать. Сочно. Особенно зам с командиром. Так и рвут друг у друга трибуну. Так и рвут. И сплошные синюшные слюни кругом. А потом я замолкаю года на полтора. Сижу на партсобрании тихо, мирно, как все нормальные люди, сплю, никуда не лезу, а зама одинаково раздражала и моя болтливость, и моя молчаливость. Все угадывал в ней многозначительность. «А почему вы не выступаете? Вас что, тема собрания не волнует?» А я ему на это: «У нас, – говорю, – темы повторяются с удручающей периодичностью. Это она вам интересна, потому что рассчитана на сменность личного состава. А я – бессменный, поймите, бес-смен-ный! Вы у нас пятый зам, а я на „железе“ торчу больше, чем вы прожили в сумме в льготном исчислении, и скоро совсем здесь подохну от повышения ответственности и слышал её, вашу тему, уже пять раз, и пять раз она волновала меня до истерики, а потом – все, как отрезало, отхохотались!»
А как я ему зачёт по гимну сдавал? Это была моя лебединая песня. Я потом когда рассказывал людям, у меня люди заходились в икоте.
Решил однажды зам принять у нас зачёт по гимну. (Он у нас, у командиров боевых частей, ещё ежедневно носки проверял, сукин кот. «Командирам боевых частей построиться в малом коридоре! Командиры боевых частей, ногу на носок ставь! Показать носки!» И я знал, что если у меня носки черные или синие, значит я служу хорошо и в тумбочке у меня порядок, а если у меня носки красные или белые, то служу я плохо и в тумбочке у меня бардак. То есть критериально мог в любой момент оценить свою службу.)
И тут – гимн! Напросился я первым сдавать. Зашёл к заму, встал по стойке «смирно» и запел, а зам сидит, утомленный, и говорит: петь не надо, расскажите словами. Не могу, говорю, это ж гимн! Могу только петь и только по стойке «смирно». Пою дальше – зам сидит. Спел я куплет и говорю ему: «Александр Сергеич, это гимн, а не „Растаял в дурацком тумане Рыбачий…“, неудобно, я пою – вы сидите». Пришлось заму встать и принять строевую стойку. Он слегка подзабыл это дело, но мы ему напомнили.
А одно время у нас в замах прозябал один такой старый-старый и плешивый. Он все ходил по подводной лодке и боялся за свое драгоценное здоровье. Однажды он меня до того утомил своим внешним видом, что я сказал ему: «Сергей Сергеич, да на вас лица нет! Что с вами? Как вы себя чувствуете?» (Я не стал ему, конечно, говорить, что у него своего лица никогда и не было.)
