Расстрелять! - Покровский Александр Михайлович (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений txt) 📗
И ещё я знаю, что лодки гибнут порой от копеечного возгорания, когда чуть только полыхнуло, замешкались – и уже все горит, и из центрального дают в отсек огнегаситель, да перепутали и не в тот отсек, и люди там травятся, а в тот, где горит, дают воздух высокого давления, конечно же тоже по ошибке, и давятся почему-то топливные цистерны, и полыхает уже, как в мартене, и люди – надо же, живы ещё – бегут, их уже не сдержать; и падает вокруг что-то, падает, трещит, взрывается, рушится, сметается, и огненные вихри несутся по подволоку, и человек, как соломинка, вспыхивает с треском, и вот уже выгорели сальники какого-нибудь размагничивающего устройства, и отсек заполняется водой, и по трубопроводам вентиляции и ещё чёрт его знает по чему заполняется водой соседний отсек, а в центральном все ещё дифферентуют лодку, все дифферентуют и никак не могут отдифферентовать…
Воскресенье
Воскресенье. Сегодня воскресенье. А чем оно отличается от других дней недели? Все равно с корабля схода нет. И сидят все по углам, а в кубрике идет фильм, а завтра понедельник, и опять все затянется на неделю. Вот так вот, лейтенант Петрухин. Стук в дверь.
– Да.
Входит рассыльный:
– Товарищ лейтенант, вас к старпому.
По дороге он думал: за что? Сосало под ложечкой.
Вроде бы не за что. Хотя кто его знает. Он уже год на корабле, а старпом только и делает, что дерёт его нещадно за всякую ерунду, а при встрече смотрит, как удав на кролика. Может, он опять в кубрике побывал и нашел там что-нибудь?
– Разрешите?
Старпом сидел за столом, но, несмотря на массивный взгляд, лейтенант понял: драть не будут. Сразу отпустило.
Старпом пихнул через стол бумагу:
– На, лейтенант, читай и подписывай, ты у нас член комиссии.
Интересно, что это за комиссия? Акт на списание сорока литров спирта. За квартал. Из них три литра и ему, лейтенанту Петрухину, лично выдавали. Он их в глаза не видел. Ясно. Все сожрано без нас.
Стараясь не смотреть на тяжкое лицо старпома, он подписал этот акт. После этого ему подсунули ещё один. О наличии продовольствия. Краем уха доходило: недостача девяноста килограммов масла, а здесь все гладко, как в сказке; а на дежурстве в прошлый раз видел: интендант в несколько заходов выносил с корабля в вещмешках что-то до боли похожее на консервы. Выносил и укладывал в «уазик». Да чёрт с ними! Пусть подавятся. В конце концов, что творится в службе снабжения – не нашего ума дело. По акту все сходится. Правда, матросы вторую неделю жрут только комбижир, а утренние порции масла тают, родимые; а вместо мяса давно в бачке какие-то волосатые лохмотья плавают, но на этом долбаном корабле есть, в конце концов, командир, зам и комсомольский работник (вот, кстати, и его подпись). Тебе что, больше всех надо? Да катись оно… закатись. Что там ещё? Акт о списании боезапаса. За полгода – сто пятьдесят сигнальных ракет! Вот это бабахнули! Куда ж столько? Друг в друга, что ли, стреляли?
Старпом проявляет нетерпение:
– Давай, лейтенант, подписывай быстрей. Чего читаешь по десять раз? Не боись, я сам проверил. Сам понимаешь, времени нет вас всех собирать. Время-то горячее.
Ладно. Оружие? Так его же каждый день считают. Куда оно денется? Боезапас? Так стрельбы же были. Любой подтвердит. А случись что – всегда можно сказать, что проверяли и тогда все было на месте. Ладно.
Старпом кладет бумаги в стол и достает оттуда ещё одну.
– На ещё.
Нужно списать один из двух новеньких морских биноклей, позавчера полученных. По этому поводу и составлен этот акт. А вот и административное расследование, приложенное к акту: матрос Кукин, вахтенный сигнальщик, уронил его за борт. Лопнул ремешок, и все усилия по спасению военного имущества оказались тщетны. Вахтенному офицеру – «строго указать», Кукину – воткнуть по самые уши, остальным – по выговору, а бинокль предлагается списать, так как условия были, прямо скажем, штормовые, приближенные к боевым, и вообще, спасибо, что никого при этом не смыло.
Старпом находит нужным объяснить:
– Нашему адмиралу исполняется пятьдесят лет. Сам понимаешь, нужен подарок. Нам эти бинокли и давались только с тем условием, что мы один спишем. Ну, ты лейтенант, службу уже понял. Вопросы есть? Нет? Вот и молодец, – бумаги в стол. – Ну, лейтенант, тащи свою бутылку.
Он вышел от старпома и подумал: при чем здесь бутылка? И тут до него дошло: он хочет мне спирт налить.
Бутылка нашлась в рундуке.
– Разрешите? Вот, товарищ капитан второго ранга.
Старпом берет бутылку, и начинается священнодействие: он открывает дверъ платяного шкафа и извлекает оттуда канистру. На двадцать литров. Потом появляются: воронка и тонкий шланг. Один конец шланга исчезает в канистре, другой – во рту у старпома. Сейчас будет сосать. Морда у старпома напрягается, краснеет, он зажмуривается от усердия – старпомовский засос, и – тьфу, зараза! – серебристая струйка чистейшего спирта побежала в бутылку.
Старпом морщится – ему не в то горло попало, – кашляет и хрипит сифилисно:
– Вот так и травимся… ежедневно… едри его… сука… в самый корень попало, – на глазах у старпома слёзы, он запивает приготовленной заранее водой и вздыхает с облегчением, – фу ты, блядь, подохнешь тут с вами. На, лейтенант, в следующий раз сам будешь сосать. А теперь давай, спрячь, чтоб никто не видел…
…Вечереет. «Звёзды небесные, звёзды далекие…» Город светится. Огоньки по воде. А люди сидят сейчас в теплых квартирах… От, сука…
Он вызвал рассыльного. Прислали молодого: низенький, взгляд бессмысленный, губы отвислые, руки грязнющие, сам – вонючий-вонючий, шинель прожжённая в десяти местах, брюки – заплата на заплате, прогары разбитые, дебил какой-то: вошёл и молчит.
– Чего молчишь, холера дохлая, где твоё представление?
– Матрос Кукин по вашему приказанию прибыл.
– А-а, старый знакомый. Ты старый знакомый? А? Понаберут на флот…
Этот и утопил бинокль, в соответствии с расследованием. А что, такой и голову свою может потерять совершенно свободно. Как нечего делать. А бинокль завтра подарят «великому флотоводцу». «От любящих подчиненных». И он примет и даже не спросит, откуда что взялось. Все всё знают. Курвы. Сидишь здесь, и рядом ни одного человека нет, все ублюдки. И это ещё, чмо, стоит. Уши оттопырены, рожа в прыщах. Чуча лаздренючая. А ресницы белёсые, как у свиньи. И бескозырка на два размера больше. Болтается на голове, как презерватив после употребления. Разве это человек?
– А ну, чмо болотное, подойти ближе. По сусалам хочешь?
Матрос подходит ближе, останавливается в нерешительности. Боится. Хоть кто-то тебя на этом корабле боится. Боится – значит уважает.
– В глаза надо смотреть при получении приказания! В глаза!
За подбородок вверх его.
– Может, ты чем-нибудь недоволен? А? Чем ты можешь быть недоволен, вирус гнойный. А ну, шнурок, пулей, разыскать мне комсомольца корабельного, и скажешь ему, чтоб оставил на мгновение свой комсомол и зашёл ко мне. Пять минут даю.
Через пятнадцать минут в каюте рядом уже сидел самый младший и самый несчастный из корабельных политработников – комсомолец – тот самый, которому доверяют все, кроме собственной жены.
Каюта заперта, иллюминатор задраен и занавешен; на столе – бутылка (та самая), хлеб, пара консервов, тяжелый чугунный чайник с камбуза с темным горячим чаем (на камбузе тоже свои люди есть).
– Откуда? – комсомолец покосился на бутылку.
Небрежно:
– На протирку выдают. Положено.
– Хорошо живёшь, – комсомолец вздыхает, – а вот мне не выдают, протирать нечего.
– Ничего, ты у нас вырастешь, станешь замом, и тебе будут выдавать. На протирку. Протирать будешь… подчиненным…
После первых полстакана комсомолец расчувствовался и рассказал, как сегодня утром зам орал на него при матросах за незаполненные учётные карточки. Помолчали, поковыряли консервы. Потом пошло про службу, про службу…
А старпом сегодня какой ласковый. С актами. Бинокль им нужен был. Когда им нужно, они все сладкие…
