Интернет-издание авторов рунета «Портал» (СИ) - Орех Серж (читать лучшие читаемые книги .txt) 📗
— Чего это вдруг?
Инна остановилась на полпути к кофе-машине и на мгновение задумалась.
— И с какой стати мне становиться страшной?! Да я буду ещё красивее! — залихватски ответила она, по привычке делая ударение на первое «е».
— КрасивЕе! — передразнил её Семён. — Дурочка ты у меня, Инка! Но красивая…
Семён закатил глаза и нежно притянул жену.
— Такая красивая, что с ума сойти можно! Все мужики завидуют. И пусть! Хочу, чтобы всегда так было! И чтобы до слюней! Как у взрослых!
Семён нежно поцеловал жену и заглянул ей в глаза.
— Я хотел тебя попросить… То есть, хотел сказать… Давно уже…
— Ты чего? — Инна отстранилась. — Нашкодил? Ты мне изменил? Прибью!
— Дурочка! Я только тебя люблю! Инка, ты только не смейся и говори сразу нет. Я… Ин, я сына хочу. Смешно, да?
Семён сказал это и смущённо отвёл взгляд, словно хотел чего-то неподобающего сильному мужчине.
— А потом и дочку, — добавил он, смущаясь ещё больше. — Только именно в таком порядке! — шутливо нахмурил брови Семён, пытаясь хоть как-то побороть смущение. — Что скажешь? Родим?
Вот так — планово, не особо отвлекаясь от полноценной жизни молодой красивой женщины, Инна родила сына. А ещё через два года и дочь.
Указания мужа она выполнила полностью — и очерёдность детей соблюла, и внешне ничуть не подурнела — даже напротив: как и обещала, похорошела ещё больше.
Словом, жизнь её складывалась, как пазл для дошколёнка у пятиклассника.
Глядя на Инну, я откровенно завидовала. Впрочем, как и все её подруги. Ни тебе обременительного поиска истинного жизненного пути, ни изматывающего стремления к высокой цели, ни утопических идей о всеобщем благоденствии. Живёт себе счастливо — и в ус не дует (если можно про женщину так сказать).
Сейчас мне чуть стыдно за ту, хоть и не чёрную, но зависть: надеюсь, в том, что случилось с Инной позже, нет моей вины.
В какой-то момент жизни у Семёна появились параллельные женщины: сначала одна, потом другая, потом несколько одновременно. Я, случайно узнав, обиделась было за подругу, но тут неожиданно выяснилось, что у Инны тоже есть в загашнике, как она выразилась, Семёнозаменитель. Время от времени подруга рассказывала мне о воздыхателе, но как-то мимоходом. Даже в рассказах Инна не тратилась на него ни чувствами, ни временем.
Шли годы. Семёнозаменители приходили и уходили, гостя в Инкиной инкрустированной золотом спальне на правах провинциальных командировочных, пущенных нелегально, — то есть без прав. Со слов подруги, протекали измены «по умолчанию» до неприличия обыденно. Впрочем, похоже, Семёна «параллельные» тоже особо не трогали, а потому разрушениями и апокалипсисом семейному счастью не грозили. Инна мне как-то даже рассказывала о похождениях Семёна — мир не без добрых людей, донесли. Но она очень не расстраивалась по этому поводу:
— Куда он от меня денется?! Семён же без меня больше недели прожить не может — с ума начинает сходить. Да и мне так удобнее. У него интрижка, у меня романчик, он в форме, я хоть куда — все при своих интересах. Кому от этого плохо?!
Плохо оказалось всем.
Семён и сам не понял, как в его жизнь пришла другая — такая же красивая, только моложе и желаннее.
— Ничего, — сказала Инна, позвонив мне однажды поздним вечером.
Она говорила спокойно, была рассудительна, но по тому, как долго она меня убеждала, что всё у них будет хорошо, я поняла — не меня, себя уговаривает.
— Семён же без меня и недели не может — начинает с ума сходить…
Всё стало окончательно ясно, когда бывшая параллельная, а с этого момента единственная, родила Семёну дочь. Он собрал вещи и ушёл.
Инна заболела. Всё, что в ней было истинно женского, что так прежде любил и даже боготворил Семён, возмутилось, взбунтовалось, набухло злокачественной опухолью и… бухнулось вырезанной ненужностью в таз.
— Ничего, — сказала мне Инна, когда я пришла в разорённый осиротевший дом. — Справлюсь.
Внешне, ничего здесь не изменилось — все вещи стояли на своих местах, но горе выглядывало из-за каждой спинки кресел, из-за каждого шкафа, даже из-за ножек стульев.
— Ничего. Поживёт без меня, помается и вернётся.
Инна поправила косынку на блестящей — без единого волоска — правильно-овальной голове.
— А я пущу, — улыбнулась она нежно, видимо уже представляя, как открывает двери по-щенячьи заискивающему Семёну. — Прощу и возьму назад. Даже ничего не скажу — не упрекну ни разу. Он ведь без меня и недели прожить не может, начинает с ума сходить.
Потянулись страшные дни пути в никуда. Повзрослевший сын оловянным стойким солдатиком дежурил у кровати изрезанной вдоль и поперёк Инны и вытягивал… вытягивал её из темноты, в которую она периодически всё глубже проваливалась.
— Мне сейчас даже умереть нельзя, — как-то жаловалась мне Инна, когда ей стало чуть легче, и появлялись силы, чтобы позвонить. — Аннушка маленькая ещё… я имею в виду… для одиночества.
Инна трудно и аккуратно подбирала слова, чтобы они не были очень страшными.
— Надо её хоть немного ещё подрастить. Семёну некогда — у него, говорят, новый бизнес… да и ребёнок… Нет. Мне сейчас никак нельзя умирать. Аннушка слишком мала.
Молчаливая любовь сына, помноженная на неюношеское упорство; мольбы облучённой умирающей Инны к Господу о судьбе недорощенной Аннушки — что в последний момент перетасовало карты в несчастливой колоде с единственным козырем, ведомо одному Всевышнему. Но однажды утром что-то оттолкнулось от точки невозврата и маятником качнулось в сторону жизни.
— Я выхожу на работу.
Сначала мне показалось, что у меня галлюцинации, и голос Инны в трубке звучит прямо с того света.
Последние месяцы подлый страх услышать «мамы больше нет» не позволял мне позвонить сыну Инны. Полгода назад врачи столичной клиники сказали ей: «Не ездите. Мы вас не хотим обманывать. Надежда, конечно, есть всегда, но… Не ездите».
— Ты меня слышишь?! Я выхожу няней к малышу. У него мама совсем молоденькая — ей ещё погулять хочется. Вот отец Тёмушки мне и предложил няней поработать. А я рада. Мне же ещё Аннушку доучить надо, а одежда да обувь столько сейчас стоят…
— Инна, ты как себя чувствуешь?!
— Всяко. Но… ты же знаешь, мне Аннушку не на кого оставить. А пока я жива — сделаю всё, чтобы она ущербной себя в школе не чувствовала. Вот завтра на работу выйду — начну на обновки ей зарабатывать. Не всё же на лекарства тратить!
Инна засмеялась. По-настоящему. Я отчётливо слышала на том конце провода смех и боялась верить своим ушам, но ещё больше боялась не верить.
— Какая ты молодец, — сказала я, судорожно подбирая слова, чтобы сказать что-то очень правильное и уместное в такой ситуации.
— Я стараюсь. Жаль только, что у Семёна дела не очень. Говорят, с бизнесом у него что-то не заладилось. И ещё сказали, что пьёт. Жалко. Он ведь талантливый. И умный. Очень умный.
Как это часто случается, жизнь, диктуя бешеный ритм, вычеркнула из моего списка дел встречи с друзьями. Хорошо, хоть милостиво оставила пункт «звонок другу».
— Инна, привет! Как дела?
— Нормально. А у тебя?
А потом страну захлестнул кризис. Или не он виноват… Но времена настали такие, что большинство из нас, чтобы создать хотя бы видимость благополучия, бились в хлопотах-судорогах.
Инна звонила всё реже. Я каждый раз радовалась, заслышав её голос: жива.
И вот однажды меня разбудил ночной звонок:
— Ты про этот кошмар уже слышала? Она отравилась!
Инна, видимо, пребывала в шоке, потому что до этого момента позже десяти никогда меня не набирала, даже когда ушёл Семён.
— Кто она? Ты хорошо себя чувствуешь?
— Мать Тёмушки! Мальчика, которого я нянчу! Она отравилась! Написала записку и выпила таблетки! Сегодня похоронили.
— Инна, ты где? Тебе нужна помощь?
— Нет. Я дома. С Тёмушкой. Он, хоть и живёт у меня третий месяц, но, видно, почувствовал что-то: капризничает третий день. И сегодня спать никак не ложится. Бедный Тёмушка. Бедный мой мальчик.
