Юмористические рассказы - Аверченко Аркадий Тимофеевич (читать книги онлайн полностью без сокращений .txt) 📗
— Ах ты негодяй! Так-то ты рыбу удишь?! Вот же тебе! Хозяйство пропиваешь, бездельничаешь?! Вот тебе за все!
Флегматичный Матвей поднялся, сказал:
— Ничего. Мы это кончим.
Схватил жену поперек тела и бросил в воду. Потом сел на Чертову скалу, закурил трубку и стал с интересом смотреть на борьбу жены со смертью.
Но радость его была непродолжительна.
Марта вынырнула, сделала несколько энергичных взмахов и, уцепившись за прибрежный камень, стала выползать на сушу — мокрая, страшная, молчаливая.
Сердце Матвея упало. Он вскочил с искаженным от ужаса перед грядущей расправой лицом, вылил в себя остаток водки и, предпочтя лучше смерть, взмахнув руками, решительно бросился в пучину.
Тело его рыбаки нашли через три дня…
Однажды летом 1909 года на берегу Старого озера сидели два купальщика: художник Воздухов и поэт Клюнин.
— Скажи, пожалуйста, — спросил Воздухов. — У этого озера есть какая-нибудь легенда?
— Почему ты это спросил? — удивился поэт.
— По-моему, каждая такая штука должна иметь свою легенду. Я не встречал ни одного замка, ни одного порядочного озера, которое не имело бы своей собственной легенды…
— Да… — тихо вздохнув, сказал Клюнин. — У этого озера есть своя старая поэтичная легенда. Мне ее рассказали суровые прибрежные рыбаки в один тихий весенний вечер, когда природа как будто притаилась в истоме и облачко…
— Ладно, рассказывай!
Клюнин устремил взор на далекий загадочный лес и начал:
— Давным-давно, в незапамятные времена на берегу этого озера стояла деревушка… В этой деревушке жила красавица, по которой вздыхал не один окрестный парень, — такая красавица, что, где бы она ни появлялась, все озарялось прекрасным умиротворяющим светом ее лица. Но на самых богатых, самых интересных парней Марта смотрела равнодушно: она любила только своего мужа, своего Матвея Куртуляйнена, имя которого она носила и милее которого не было у нее никого… Первые годы счастье их было безоблачно, но… с некоторого времени красавица Марта начала замечать, что Матвей стал задумчивым, рассеянным и к ней как будто охладел. Он забросил работу, дела и все дни и вечера проводил один, удаляясь на Чертову скалу — безлюдное, страшное место, куда редко кто рисковал показываться… Любящее сердце Марты наконец не выдержало. Однажды вечером она тихонько последовала за мужем. И увидела она, что он сел на выступ скалы, подпер голову руками и стал пристально смотреть в воду… И по направлению его взгляда вода как будто закипела, запенилась, и показались головы женщин с рыбьими хвостами и лицами, прекрасными как луна… И они запели что-то тихое, нежное, отчего у Марты сжалось сердце, а муж ее смотрел, не отводя глаз, с лицом, пылающим любовью и счастьем… И любящее сердце Марты не выдержало. С коротким криком: «Если они тебе дороже, чем я, так я хочу сделаться такой же, как они, чтобы опять завоевать твое сердце!» — она разбежалась и бросилась с обрыва в воду. Вскочив, Матвей сразу опомнился и, издав дикий вопль, бросился за красавицей, но вода опять вскипела, расступилась, и прекрасные водяные обитательницы с криком: «Он наш» — увлекли его в пучину… На другой день утром на берегу нашли бесчувственную Марту, вынесенную на берег неведомыми руками, а Матвей — так и исчез в пучине. Но память о нем живет до сих пор!..
Клюнин замолчал.
Молчал и Воздухов, подавленный суровым величием легенды.
Молчало и озеро, поглотившее в себе мятежное сердце мужа красавицы и крепко таившее в своих пучинах эту тайну.
Молчали и деревья. Молчали и птицы.
Ужасная участь Матвея вызвала наконец вздох из груди Воздухова, и он сказал:
— Да…
Где-то тихо всходила луна. Всходила…
Мы лежали на кроватях и, повернув изумленные лица, смотрели на Костю; а он шагал по комнате и, криво улыбаясь, говорил:
— Да-с. Дуэль. Раз он считает себя оскорбленным, вы понимаете, я, как честный человек, не мог отказать. Хорошо, говорю я ему, хорошо… Только если ты, говорю, убьешь меня, то позаботься о моих стариках, живущих в Лебедине.
— Ну, а он?
— Говорит: хорошо. Позабочусь, говорит.
— И все это из-за того, что ты разругал его картину?
— Да как я ее там ругал? Просто сказал: глупая мазня. Бессмысленное нагромождение грязных красок! Только и всего.
— Может, помирились бы?
— Да… так он и согласится! Эх! Убьет, братцы, этот зверь вашего Костю. А?
— Коломянкин? Конечно, убьет, — подтвердил Громов, безмятежно лежа на постели и значительно поглядывая на меня. — Или попадет пуля в живот тебе. Дня три будешь мучиться… кишки вынут, перемоют их, а там, смотришь, заражение крови и — капут. Да ты не бойся: мы изредка будем на твою могилку заглядывать.
— Спасибо, братцы. А секундантами не откажетесь быть?
— Можно и секундантами, — серьезно согласился Громов. — Тебе теперь отказывать ни в чем нельзя: ты уже человек, можно сказать, конченый.
— Да ты, может быть, смеешься?
— Ну, вот… Там, где пахнет кровью, улыбка делается бессмысленной гримасой, как сказал один известный мыслитель.
— Какой? — спросил я.
— Я.
Дверь приотворилась, и в комнату просунулась смущенная голова художника Коломянкина.
— А-а! Виновник торжества! — приветствовал его Громов. — Входи, сделай милость, скорее, а то здесь сквозит.
Коломянкин бросил угрюмый взгляд на Костю, пожал нам с Громовым руки и строго сказал:
— Я знаю, что не принято являться к противнику перед дуэлью, но не виноват же я, черт возьми, что он живет вместе с вами… Вы же мне, братцы, понадобитесь… В качестве свидетелей, а? Согласны? А то у меня здесь ни одного человека нет подходящего.
— Стреляться хотите? — вежливо спросил Громов.
— Стреляться.
— Так-с, Дело хорошее! Только мы уже дали Косте слово, что ждем в секунданты к нему. Правда, Костя?
— Правда… — уныло подтвердил Костя.
— Может, ты бы, Костя, — спросил я, — уступил одного из нас Коломянкину? На кой черт тебе такая роскошь — два секунданта?
— Да, пожалуй, пусть берет, — согласился Костя.
— Господа! — серьезно сказал Коломянкин. — Я вас очень прошу не делать из этого фарса. Может быть, это вам кажется смешным, но я иначе поступить не могу. Во мне оскорблено самое дорогое, что не может быть урегулировано иным способом… На мне лежит ответственность перед моими предками, которые, будучи дворянами, решали споры только таким образом.
— Царство им небесное! — вздохнул я.
— Пожалуйста, не смотрите на это, как на шутку!
— Какая уж там шутка! — вскричал Громов. — Дельце завязалось серьезное. Правда, Саша?
— Конечно, — подтвердил я. — Вещь кровавого характера. Стреляться решили до результата?
— Да. Я не признаю этих комедий с пустыми выстрелами.
— И ты совершенно прав, — подтвердил Громов. — В кои-то веки соберешься ухлопать человека — и терять такой случай… Правда, Саша?
— Изумительная правда.
Дверь скрипнула. Все обернулись и увидели квартирную хозяйку, с двусмысленной улыбкой кивавшую нам головой.
— Ах, черт возьми! — прошептал Костя, бледнея.
Хозяйка подошла к нему и сделала веселое лицо.
— Ну-с? Обещали сегодня, Константин Петрович.
— В чем дело? — спросил, хмурясь, Громов.
— Да видишь ли… В этом месяце за квартиру плачу я. Моя очередь.
— Ну?
— Ну, вот и больше ничего.
— То есть как же ничего? Вы на сегодня обещали! Неужели, сегодня? Непростительный легкомысленный поступок. Гм… Что это у вас, новая кофточка? Прехорошенькая.
— Новая. Позвольте получить, Константин Петрович.
— Что получить?
— Да деньги же! Пожалуйста, не задерживайте, мне на кухню нужно.
— Хозяйничаете все? Хлопочете? — ласково спросил Костя. — Хе-хе.
— Может, вам разменять нужно? Я пошлю.
