Partyzanы Полицаи - Садулаев Герман Умаралиевич (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Народ успокоился.
И уже не удивился, когда через неделю озеро и лес были поделены в собственность кулакам и их подпевалам и кругом натыканы таблички. Все, что добыто с озера и земли, считалось теперь частным имуществом владельца ресурса. А обосновали Байдаркин с Чубатовым так, что лесу с озером тоже нужен крепкий хозяин, который назначит умных приказчиков, чтобы имуществом правильно управлять.
И тоже поверили.
Хотя деревенский дурак Соломон Королицый глазами хлопал и слюну пуская медленно рек, что не может быть у леса приказчика, а то попробуй ягоде прикажи расти быстрее или грибу не прятаться! И озером никак нельзя управлять, это же не плоскодонка! Опять все перепутали! И не может никто болотом владеть, болото одеть, болото скушать. А вот болото, оно может, если что, любого владетеля заглотить…
Королицего сочли подстрекателем к классовой вражде и на всякий случай закрыли в погреб.
Помимо владения угодьями и причитающейся мзды, кулаки, которые теперь именовали себя не иначе как “споровские деловые круги” и “крупные рыбо-охото-заводчики”, хотели чтобы им обязательно кто-то прислуживал и работал на них. Жен было им уже маловато, да и неоригинально это: на каждого простого споровского мужика дома работала его жена. И сами жены крупных кругов, собираясь у самовара, теперь подолгу беседовали о том, что вот как трудно нынче найти хорошую прислугу.
Споровцы в прислугу идти не хотели. Тогда заводчики сделали своим слугой пленного итальянца. Одели его во фрак, как официанта, и сказали ему, чтобы стоял с полотенцем на руке и всячески прислуживал за столом. А поскольку господ было трое, а итальянец один, кулакам приходилось обедать по очереди.
Все это время коммунисты были в оппозиции. Миха Лапоть разочаровался в политике и окончательно погрузился в личную жизнь со своей молодой и красивой супругой. Но ячейка продолжала свою работу. Коммунисты вырыли из канавы книгу Маркса и стали ее читать. Бумага была сильно попорчена, однако “Критику Готской программы” на три четверти можно было разобрать. Маркс убедительно доказывал, что готы были не правы. А самым революционным классом является угнетенный пролетариат, среди которого надо проводить разъяснительную работу.
Последователи антигота-Маркса научно исследовали споровское общество и решили проводить разъяснительную работу среди итальянского летчика, баяниста и официанта, потому что он был самым угнетенным пролетариатом во всей деревне. Агитация была нелегким занятием, так как итальянец еще очень плохо понимал по-русски. А споровские метания и вовсе загнали его в тупик. Но он честно старался разобраться: чего хотят от него эти странные люди?
А когда понял, то весело рассмеялся и сказал: всего то? Уно моменто, мейн плезир, камарада кабальеро! И в тот же день устроил пролетарскую революцию. У Соснищева на обед были щи, так итальянец опрокинул ему на голову горшок со щами. У Чубатова на обед была уха, бунтарь надел кулаку на голову котелок с ухой. А у Байдаркина на обед была горячая каша, и наш герой свалил ему на лысину всю кастрюлю.
Тогда прозревший народ аннулировал замки и таблички. Лес и озеро снова стали ничьи. Споровцы радостно отметили свое освобождение от оков капиталистической экономики: пели хором матерные песни, плясали прямо в церкви, перед иконами, заставляя батюшку махать кадилом в такт, дурака Соломона Королицего выпустили из погреба, а итальянца объявили гегемоном и вернули ему баян.
Потом оказалось, что прежние увлечения и разногласия жителей деревни Спорово были детскими играми, по сравнению с новой бедой. На смену отвергнутому и разрушенному в ходе пролетарской революции промысловому капитализму пришел гораздо более хитрый и коварный финансовый капитализм, густо замешенный на самом беспардонном коллаборационизме. И проводником нового порядка стал бывший бухгалтер артели “Сполохи Коммунизма” Федька Овинов.
В самом начале войны Федька скрысил артельную кассу. Он как раз должен был отвезти деньги в Березовский райкоопсоюз. И даже приехал в райцентр, где остановился у своего кума. Но как услышал канонаду и бомбежки, так деньги сдавать передумал. Вернулся в Спорово с кассой, хотя артельщикам сказал, что все сдал. И вот он сидел на сумке с мятыми рублями и трешками и поначалу не знал, что с этим богатством будет делать. Думал, скорее всего, новые власти и деньги советские отменят. А вдруг нет?
Вскоре после установления оккупационного режима Федька узнал от своего березовского кума, что, как это ни удивительно, немцы советские рубли не отменяют, а признают в качестве законного платежного средства. И даже конвертируют в собственную валюту. Вернее, в специальную валюту, установленную для оккупированных территорий.
Такой валютой для всех завоеванных земель стала “оккупационная марка”. Правильно она называлась: Reihkreditkassenscheine (“Билет имперской кредитной кассы”), сокращенно RKKS. 1 RKKS равнялся (теоретически) 1 рейхсмарке, то есть настоящей немецкой марке. Обменный курс был установлен в соотношении 1 RKKS за 10 советских рублей. Это был грабительский курс, так как покупательная способность 1 немецкой марки до начала войны соответствовала покупательной способности 2 советских рублей. То есть курс оккупационной марки был завышен минимум в пять раз.
В этом и была причина такой странной лояльности немецких властей к валюте захваченных территорий. Помимо прямых реквизиций и просто грабежей оккупанты осуществляли и “закупки” необходимого для армии провианта и прочего у местного населения. Ведь иногда купить легче, чем отобрать: продавец сам принесет к тебе свои надежно припрятанные запасы. А “специальный” курс валют гарантировал, что такая закупка по затратам не менее, а то и более эффективна, чем силовые реквизиционные операции.
Во внешней политике любого государства война, торговля и обмен валют всегда настолько тесно связаны, что порой бывает трудно понять, где заканчивается война и начинается торговля, а где игра на курсовой разнице превращается в открытый грабеж. Для капиталистического общества смысл и войны, и торговли, и обмена валют един — обогащение. Способ, который оно выбирает в каждом конкретном случае, зависит от соотношения сил и сравнения сопутствующих затрат и нормы прибыли.
Все это отлично знал бухгалтер артели “Сполохи Коммунизма” Федор Овинов, который, в отличие от споровских коммунистов, читал не только “Критику Готской программы”, но и весь “Капитал” Карла Маркса. Книга в свое время вдохновила его, но не на разрушение власти капитала на земле, а на приобретение оного капитала в личную собственность.
В распоряжении Федьки уже находилась значительная сумма присвоенных им под шумок войны артельных денег. И Федька решил умножить капитал путем игры на курсах валюты. Для осуществления своей затеи Овинов прибег к финансированию торговых операций с захватчиками. Для чего ему пригодились бывшие кулацкие подпевалы, после революции итальянца оставшиеся ни с чем.
Федька ссужал торговцев рублями из ворованной кассы. Те закупали у споровских добытчиков рыбу, птицу, прочий продукт — за обычную кооперативно-заготовительную цену, к которой охотники и рыболовы привыкли за годы советской власти. Надо понимать, что цена эта, установленная советским государством, была заниженной. Далее торговцы сдавали товар интендантам немецких войск и получали оплату оккупационными марками. Цена в марках, установленная немцами, была также ниже рыночной. Но, обменяв в тот же день в имперской кредитной кассе вырученные RKKS обратно на рубли по курсу 1 к 10, коммерсанты получали огромный барыш! Значительную часть прибыли забирал себе Овинов в виде процентов за пользование кредитом, причем по его требованию половину выручки торговцы должны были сдавать обратно свободно конвертируемой валютой — RKKS.
Валютный резерв очень пригодился финансовому предприятию вороватого бухгалтера, когда немецкие кредитные кассы перестали осуществлять обратный обмен RKKS на советские рубли. Тогда Федька смог наконец осуществить свою мечту и приступил к чистому, прямому, бестоварному извлечению дохода из денег. Его операции стали строиться не по классической формуле “Деньги—Товар—Деньги”, а по совершенно постиндустриальной и постмодернистской схеме: “Деньги—Деньги—Деньги”.
