Начало конца комедии (повести и рассказы) - Конецкий Виктор Викторович (читать онлайн полную книгу txt) 📗
У него был усталый вид. Он приехал за мной прямо с похорон. Мой вид, вероятно, был не лучше. Мне казалось, что я тоже побывал на похоронах, но только на своих собственных. Тяжелый хлеб – публичные выступления. После них полезно бывает вспомнить какие-нибудь шедевры из сочинений графоманов типа: "Стада овцеводов спускались с гор…" Но именно тут-то такие шедевры и не приходят тебе на ум.
– Ну, нашел что-нибудь из того, что искал? – спросил Ящик, выводя темно-малиновую новую "Волгу" на крахмальную скатерть укатанного зимнего шоссе.
– Ничего я не ищу здесь.
– Ищешь. И найдешь. Что ищешь – найдешь. Не истину, а то, что найти готов и найти хочешь.
Вот уж чего мне не хотелось, так это говорить о себе самом.
– Твой самоубийца пил? – спросил я, – Он повесился? Вешаются чаще всего алкаши.
– Нет. Не пил. Здесь это не модно. У нас сто мужчин и все с доступом к спирту. Выпивают сухое винцо двое. Этот вовсе не пил.
– В какое время суток он…
– Утром. Между девятью и десятью.
– Полное нарушение теории самоубийств! Обычно это случается в любое ночное время, в крайнем случае вечером. Но утром…
– Интересно отметить, – начал Ящик тем учено-наставительным голосом, которым он обычно вещал на людях, но уже не употреблял в беседах со мной, – коллега был максималист. При слабом сложении брал в туристический поход рюкзак в шестьдесят килограммов. Самодеятельный йог. Стоял на голове в легком тренировочном костюме при открытом окне в сильный мороз. Болел ангинами. Затем стоматит. Затем бессонница. Душа с некоторым утончением, то есть с тягой к общим вопросам и искусству. Тебе это особенно интересно должно быть. Так. Подзатянул с диссертацией. Так. Квартиру получил неожиданно быстрым путем. Сразу после женитьбы помер тесть и освободил жилплощадь. Интересно отметить, что трудности с квартирой так же необходимы для современного ученого, с точки зрения естественного отбора, как поиски свободной пещеры дикарем в условиях каннибализма на заре человечества. В квартирных трудностях мужает и крепнет дух ученого… Так. Вопрос жены. Нелады были с женой. Ну, это у всех. По науке. "Нобелевская" тяга существовала. Опять максимализм. Американцы поставили опыт, наблюдали новое явление, объяснили. Коллега нашел лучшее объяснение, предложил более точные формулы. Американцы поскрипели и согласились. Эффектная довольно победа. Удача. Он ее развивал. По ходу дела потребовалось повторить сам опыт. И он повторил. И оказалось, что американцы чуть напутали в своем. Полетело к чертям собачьим новое и точное объяснение коллеги. Он, оказывается, объяснил несуществующее. Он красиво и эффектно подвел базу, фундамент теории под тухлое яйцо.
– Но он же сам создал свежее яйцо! Разве уточнение, которое он внес в опыт американцев, не научная заслуга?
– Интересно отметить, что да. И большая заслуга.
Но обнаружение чужой ошибки оказалось отрицательным результатом в его теории, а отрицательный результат не укладывается в диссертации по нашим сегодняшним установкам. Предстояло делать сотни монотонных экспериментов по развитию и определению новых результатов. Годы мути. Не для него.
– И это основная причина самоубийства?
– Нет, – сказал Ящик, отпустил руль и обеими руками обстоятельно поправил очки.
Хотя шоссе было пустынно, но мы ехали без руля и ветрил достаточно долго, чтобы я вспомнил, что Ящик попал в науку с флота. Я хочу этим сказать, что штурман подводной лодки капитан-лейтенант запаса Желтинский Сохранил в себе некоторую уверенную лихость в обращении с быстродвигающимися механизмами.
– Возьми руль, дубина! – сказал я. Он взял руль и тяжело вздохнул:
– Знаешь, Сосуд, я чувствую себя виноватым в этой истории. Ноет совесть. Парень был одинок – вот причина. Понимаешь, он раздражал: плохо умел выражать сложные мысли. Не мог объяснить кое-что из своих идей даже мне, руководителю. Пришлось прочитать курс по его узкой теме студентам, самому пришлось разбираться в каждой детали, чтобы понять, о чем он лепечет… Ладно. Как выступление? Как тебе наш народ?
– Один паренек писклявым голосом предложил мне заканчивать счеты с жизнью.
– Что еще ты услышал?
– Что наука – раковая опухоль на мозгу человечества. Она ведет в тупик материальной конечности.
– А надо в бесконечность человеческой души?
– Приблизительно так.
– Молодой высказывался?
– Да.
– С бородой?
– Да. Ты его знаешь?
– Нет, идеализмом занимаются более менее откровенно только молодые бородатые.
– Ты их не любишь?
– Я им завидую. Что еще слышал?
– Такую фразу: "Я здесь четыре года и уже ненавижу Академгородок всеми фибрами".
– Кто говорил – физик, химик, биолог, историк?
– Математик из вашего вычислительного центра.
– Еще?
– Что вы – люди без родины. Вам один черт -Сибирь или Луна, только бы давали деньги на эксперименты.
– Так. А еще?
– Что пора развенчать Эйнштейна, что существует культ его личности, хотя Лоренц и Пуанкаре стоят не меньше.
– Во как! – с удовольствием высказался Ящик. – А про мусор?
– Что "мусор"?
– Про домашний, кухонный мусор не слышал? Что его ученым девать некуда?
– Нет.
– Еще услышишь!
В бюро пропаганды художественной литературы при новосибирской писательской организации бухгалтерша высчитала разницу за одиночный номер в гостинице, который мне, оказывается, не был положен; затем удержала за броню; затем вручила билет до Москвы, а не через Москву до Ленинграда, что обошлось мне еще рублей в двадцать; затем попросила оформить в Ленинграде липовую командировку, заверить ленинградскими печатями и выслать обратно заказным письмом вместе с использованным билетом.
Я поблагодарил бухгалтершу за все это и вывалился на мороз, урча от раздражения.
Ящик сидел в машине и слушал радио на французском языке.
Пейзаж вокруг был пустынный. Бюро находится возле рынка, а рынок не работал по причине воскресенья.
– Поехали, – сказал я. – И, если можно, побыстрее, а то с меня еще что-нибудь высчитают.
– Нельзя, Сосуд. Здесь платная стоянка. Надо рассчитаться. Видишь талон на стекле?
Платная стоянка в Новосибирске в разгар зимы среди арктической пустынности предрыночной площади!
– Такое ощущение, что я попал в Париж в час пик, – сказал я.
– Чтобы его укрепить, я и слушаю иностранщину, – сказал Ящик и посигналил, ибо сборщика подати не было видно. – Между прочим, французики говорят занятные штуки. На Западе уже возникла проблема создания атомной бомбы бандитами в тайне от государства. Вообще-то любой ученый среднего класса может построить сегодня бомбочку, если имеет деньги и обогащенный плутоний. Такой плутоний применяется в атомных электростанциях. Его можно украсть или перекупить на рынке радиоактивных материалов…
Подошел сильно веселый неученый бандит – сборщик подати – и в тайне от государства забрал у Ящика целковый, не дав сдачи.
– Что хочешь здесь посмотреть? – спросил Ящик. – У меня еще час свободен. А на всю ночь я сажусь на эксперимент.
– Вокзал, – сказал я.
Тридцать лет тому назад я ночевал в уютном углу огромного новосибирского вокзала. Это был чудесный уголок – на полу за мусорной урной. Каким-то чудом мать смогла засунуть меня туда. В огромном вокзале медлительно копошились полумертвые эвакуированные ленинградцы и мобилизованные киргизы. Они пытались укрыть спинами в ватных халатах труп товарища, который умер скорее всего от какой-нибудь инфекционной болезни, а может, просто от ужаса военных вокзалов. Они прятали труп товарища от начальства целые сутки. Вот вместе с этим умершим киргизом я и делил уголок за мусорной урной.
– Да, – сказал Ящик. – Самое страшное в войну – вокзалы.
– Типичное высказывание тыловика, – сказал я.
– Не тыловика, а бездомного мальчишки, который пробирается на фронт, но на каждом вокзале влипает в патруль, – наставительно поправил Желтинский и повез меня к уголку моего отрочества. Но там даже вылезать из машины не захотелось. Бог с ним, с моим отрочеством. Да и сам вокзал по нынешним масштабам оказался не таким уж огромным, как казалось из-за мусорной урны.
