Изнанка экрана - Марягин Леонид (книги без регистрации .txt) 📗
— Я? Я... Кормиться семье надо.
Консультант протянул Севе его «творения» и ушел, влившись в Бульварное кольцо.
Он сидел за столиком, уткнувшись взглядом в чашечку остывшего кофе. Разлившаяся невзначай кофейная жижа накрыла часть надписи на блюдце и можно было прочесть «фе „Националь“.
Напротив него на пустующее место плюхнулся кто-то солидный — он видел только рыхлый живот, прикрытый широким пестрым галстуком. Поднял взор и обнаружил пятидесятилетнего мощного мужика в темно-синем габардиновом пиджаке с привинченным к отвороту орденом Ленина, которым награждали до войны — штучно.
Рядом с мужиком уже стояли официантка с метрдотелем. Мужик диктовал:
— Банку крабов с майонезом...
— Нужно узнать, есть ли...
— Узнайте, — тоном, не терпящим возражений, перебил посетитель и продолжил: — И два раза пожарские котлеты с макаронами в одну тарелку.
Он узнал посетителя.
Обслуга ушла, и посетитель обратил свое незанятое внимание на него: тельняшка, суконка — непривычный наряд для этого заведения.
— Ты знаешь, кто я? — спросил посетитель.
— Вы кинорежиссер.
— И народный артист, — похоже угрожающе добавил режиссер, — а откуда меня знаешь?
— Ваши портреты висят в кинотеатрах.
— Какие фильмы я поставил?
Сева приготовился было отвечать, но подошел метрдотель и угодливо поставил перед режиссером банку с крабами:
— Нашли последнюю...
Режиссер с упоением занялся принесенным, а Сева, чтобы не мешать мэтру, на блокнотном листке перечислил все творческое наследие режиссера и протянул реестр...
Режиссер облачился в золотые очки явно забугорного изготовления и глянул в листок.
— Правильно! Ты что — моряк?
— Недавно демобилизовался
— Где служил? — допрашивал народный артист, глядя поверх золотых очков.
— На Балтике.
— Точнее!
— Рижская военно-морская база...
— О! — оживился режиссер, — я поднимал в Риге национальное кино. Там тогда командовал адмирал Головко-младший...
— Он и сейчас командует...
— Хочешь у меня работать? — великодушно спросил народный.
Вопрос не требовал ответа.
На этой съемке ни Севе, ни его нынешнему коллеге ассистенту режиссера Певзнеру нечего было делать. Командовал съемочной площадкой представительный мужчина с обширными залысинами и волевым профилем — второй режиссер Иван Иванович, которого в обиходе для удобства звали Ван Ванычем.
— Мотор! — Ефим Давыдович — режиссер, которого мы видели в «Национале», откинувшись в кресле, командовал тихо, не затрачивая энергии.
И Ваныч так же негромко вторил через микрофон:
— Мотор!
Сторож с берданкой на плече стоял, подперев дверь магазина.
— Сторож, высморкайся и уйди налево, — приказал шеф.
Второй повторил в микрофон.
Сторож оставался неподвижен.
— Сторож, высморкайся и уйди налево, — снова приказал шеф.
Ван Ваныч старательно повторил в микрофон:
— Сторож, высморкайся и уйди налево!
Команда не действовала на сторожа.
Шеф начал терять терпение:
— Пусть немедленно уйдет налево!
Второй повторил:
— Сторож, уходи налево!
Сторож по-прежнему стоял.
— Стоп! — закричал шеф без микрофона так, что Севе захотелось заткнуть уши, — он что, глухой?
— Сейчас выясню, — Ваныч важно направился к сторожу, заслонил его собственной фигурой и, как-то объяснившись, вернулся к съемочной камере.
— Он — глухой.
— Ты узнал это только сейчас? — угрожающе спросил шеф.
— Да.
— Какой ты второй режиссер! — кричал Давыдович, воздев массивную палку над собой, — второй режиссер обязан знать не только занятость актера, но и его медицинскую карту! Это — начальник штаба! В его руках — все: от последней вилки в реквизите до тысячной массовки, которой он руководит! Этого может не знать еще, — шеф поискал глазами и нашел Севу, — вот он! — и ткнул в направлении Севы палкой, — ему я могу простить. Он в кино без году неделя! А ты? Говорили мне, что ты — работник во-о-о-от такого масштаба, — Ефим Давыдович показал кончик указательного пальца и горестно развел руками.
Ван Ваныч воспользовался паузой и высказался:
— Хорошо, что сторож глухой. Мы же снимаем ограбление магазина!
Съемочная группа захохотала.
— Ты это серьезно или шутишь? — Шеф, белый от бешенства, подошел вплотную ко второму.
Тот не отвечал, боясь высказаться невпопад.
— Я спрашиваю: ты это серьезно или шутишь? — повторил Давыдович шепотом.
— Шучу, — наугад ответил второй.
— Ну, тогда работай пока, — махнул рукой шеф и отошел от Ваныча, нелепо торчавшего в центре пустой съемочной площадки.
— Кадр семь, дубль четыре! — Щелчок дощечки, и помреж Люся Яровая выбежала из кадра, открыв строй заключенных из бригады хозобслуги во дворе пересыльной тюрьмы.
— Плотники — шаг вперед! — звучит голос нарядчика.
Зеки названной специальности выходят из строя.
Начальник, стоящий под сторожевой вышкой, наблюдает за назначением на работы.
— Каменщики — два шага вперед!
Снова хлопушка «Цена человека».
Каменщики делают свои два шага. Камера панорамирует по лицам оставшихся в разреженном строю заключенных — здесь мы впервые видим лицо актера, играющего главного героя в фильме «Цена человека».
— Остальные — разобрать носилки и лопаты и — на погрузку.
Остатки строя рассыпаются.
Зеки разбирают носилки и лопаты. Удаляются к машинам. Одни — направо, другие — налево.
Крик:
— Стоп! — Движение в кадре остановилось, все зеки развернулись лицами к издавшему этот требовательный и недовольный крик.
Ефим Давыдович командовал съемочной площадкой через микрофон, не вынимая грузного тела из режиссерского кресла.
— Этюды лепите с массовкой, этюды! Что они у вас ходят слева направо и справа налево!
— Вы абсолютно правы, — поддакнул второй режиссер из-за спины шефа.
Ассистенты — их было двое: Певзнер и наш герой, Сева, находившиеся в гуще «зеков», обернулись и застыли.
— Вы бездарны!
— Что? — выставил челюсть вперед Певзнер.
— А то! — взревел Ефим Давыдович, — еще раз огрызнешься — поедешь туда, где лес рубил. Не забывай, что у нас консультант — комиссар милиции города! Севка! — режиссер направил свою энергию на Севу, — боржом!
На глазах у застывшей массовки, среди которой выделялись молодые особы, изображавшие подруг «зеков», приехавших на свидание в лагерь, Сева шел нарочито медленно.
— Бегом! — заорал режиссер.
И Сева кинулся к стоящему поодаль деревянному ящику с боржомом, выхватил бутылку и, на ходу открывая и обливаясь, протянул ее Ефиму Давыдовичу.
Тот глотнул прямо из горлышка.
— Видишь, — бросил Ефим Давыдович, отдавая ему пустую боржомную бутылку.
— Что вижу? — не понял он.
— Я прочитал твои рассказы для института. Видишь.
Жить в Москве было негде, и он ночевал на диване в кабинете у Давыдовича. До случая — ночью комнаты проверяла охрана.
Охранники в специфической форме, которую почему-то принято было называть полувоенной, шли по студийному коридору со связками ключей в руках, приоткрывали ближайшую дверь, заглядывали внутрь и, закрыв, устремлялись дальше.
Сева уловил звяканье ключей и, прихватив туфли, выглянул в окно.
Кабинет находился на втором этаже. Рядом с окном пролегала водосточная труба.
Сева дотянулся до нее и провисел снаружи корпуса, пока шла проверка — скрипела дверь, звенели ключи...
Но больше не рисковал ночевать в этом кабинете.
— Где ты теперь ночуешь? — спросил коллега — ассистент Певзнер. Они сидели в курилке на пересечении павильонных коридоров.
— В поезде «Москва — Петушки».
— Почему именно «Москва — Петушки»?
— Негде было ночевать, решил поехать домой. Сел в поезд. Залез на вторую полку и проспал свою платформу «Крутое», вышел в Петушках, снова сел в поезд и... До Москвы. Удобно! — отшутился к финалу монолога Сева.
