Начало конца комедии (повести и рассказы) - Конецкий Виктор Викторович (читать онлайн полную книгу txt) 📗
– Ничего подобного! – не согласился Адам, заруливая в очередной виток бетонного змеевика. – Мы много раз обнаруживали здесь местечко! – и он начал медленно-похоронный объезд шестого этажа, битком забитого автомобилями.
– Ну, вот видишь, какая у него иррациональность!– воскликнула Пэн. – Разве он ее симулирует? Она у него – детская! И потому я так люблю его! И потому не боюсь за его будущее: ни мир, ни общество никогда не будет сводить с ним счеты – я очень-очень в это верю!
Адам хохотал – он выруливал на крышу, в дневной свет, под ноябрьские небеса. А мне почему-то почудились в голосе Пэн черненькие, как нотные значки, тени. И даже показалось, что Пэн совсем не так уж железно уверена в защищенности своего мужа от мира и общества. Но, может быть, мне так показалось только от мрака бетонного гаража.
– Вот наше место! – воскликнула Пэн и захлопала в ладоши. – Я умираю от голода! Мы сейчас будем очень вкусно есть в итальянском ресторанчике! – она выглядела при дневном свете как счастливая девочка, но это не была инфантильность кокетки, это была открытая радость от близкого вкусного обеда молоденькой и счастливой женщины.
– Какая жалость, что нынче они не носят подвязок!-сказал Адам, обнимая правой рукой жену. Левой он крутил баранку, загоняя машину в стойло. – Я носил бы подвязку Пэн как браслет, я бы никогда ее не снимал…
Из итальянского ресторанчика, где мы вкусили спагетти, а позвонил на судно. Оказалось, что груз выкинули раньше срока, и меня уже ждали, и окончание прогулки с Адамом и Пэн получилось скомканным. Был час пик – конец рабочего дня. Пробки на каждом перекрестке, но самая длинная – хуже, нежели в бутылке шампанского, – на подъезде к Бруклинскому мосту. Мы потеряли час, чтобы пропихнуться сквозь запутанные вензеля дорожной развязки. И мне стало не до разговоров о литературе. Нет ничего отвратительнее, нежели задерживать судно своей персоной.
Автомобили терлись друг о друга скользкими боками и дышали с хрипом, как собаки, когда они волокут хозяина по кочкам, пытаясь выскочить из ошейника. Только на самом мосту стало свободнее, и Адам припустил со свистом. В Бруклине я взял на себя функции проводника, ибо Адам уже забыл дорогу к причалу No 7. Мы свернули направо и темными ущельями неряшливых улиц выбрались к набережной Ист Ривера. Там показались причалы и склады, а от ударов встречного ветра машина стала вздрагивать и как-то подвзлетать, потом ударил по тонкому металлу машины зверский ливень.
– Пэн, почему ты молчишь и ничего не рассказываешь нам? – в последний раз поинтересовался Адам. И Пэн сказала, что она уже знать не знает, где мы едем и что такое вокруг нас творится.
Адам с великолепной наглостью промчался мимо охранников в ворота причала No 7, и я увидел над крышей склада трубу родного теплохода с подсвеченной прожектором эмблемой серпа и молота. На причале возле судна было уже по-отходному пусто. Ливень кружился вокруг палубных огней. Огромный черный борт вздымался над причалом, и трап на нем казался слабеньким, как ручка ребенка.
– Я не могу пригласить вас к себе, – сказал я.– Вы уж простите, ребята. Сейчас у меня будет много дел. Приезжайте в Ленинград. Я буду очень ждать.
Ливень расстреливал автомобиль крупнокалиберными очередями. Мы помолчали, вспоминая, чтобы такое главное не забыть сказать друг другу на прощанье. И Адам вспомнил свое главное первым.
– Я тебя уверяю, – сказал он, – благодать вот-вот уже сойдет на Землю. А может, мы с Пэн иногда так думаем, она уже сошла и бродит совсем близко от всех нас. Да, Пэн?
Да, дорогой, она ждет нас в Найроби, – сказала Пэн.
– Давайте-ка сюда мою шубу! – вспомнил я свое главное.
– Тебе придется взять еще вот это, – сказала Пэн, выщелкивая из ушей сережки. – Подари их от меня той женщине, которая никогда не поет.
– Спасибо, ребята, но если эта штука дорогая, то она не впишется в таможенную декларацию.
– Тогда отдай сережки дельфинам, – сказала Пэн. – Нагнись, я тебя поцелую.
Я нагнулся, и она меня поцеловала.
– Сейчас покачнулось здание Организации Объединенных Наций!пробормотал Адам.
Я открыл дверцу в ливень и ветер. Бумага на пакете с шубой сразу затрещала под натиском стихии.
Сложное дело подниматься по корабельному трапу в сильный ветер, когда руки заняты. И не очень-то эстетично это выглядит со стороны. Но никто не смотрел мне вслед со стороны: Ад задним ходом отпрыгнул от трапа и исчез за углом пакгауза.
И мне показалось, что им уже здорово начал мешать третий лишний, им хотелось остаться одним, им не терпелось домой, чтобы любить друг друга.
Пожалуй, я давно уже никому так не завидовал, как Адаму и Пэн в этот момент.
В Балтиморе я купил "Четверг верхом на мотоцикле". Это странная и грустная книга. Промышленный шпион обречен на разоблачение. Он знает об этом и знает, что на допросах его ждет мучительство. И вшивает себе ампулу с ядом. Она сработает, если на клапан подействуют определенные звуковые частоты и мелодия – "Реквием" Моцарта. И вот когда герой засыпался, то говорит мучителям, что откроет все секреты, если ему дадут послушать "Реквием". И ему дают…
Последний раз в Антверпене
(рассказ)
Три маленькие яхточки дрейфовали в тумане, связанные тросом. Они связались, чтобы не потеряться в мокрой мгле и не разрушить компанию. Радар почему-то не взял их. И мы чудом успели отвернуть, когда прямо по носу возникли три белокурых привидения с обвисшими парусами, три бездумные маленькие бестии, или три наивные бестии, или три парочки самоубийц.
Мы промчались в полусотне метров, а нам махала какая-то набитая романтикой или глупостью женщина, она смеялась и махала ручкой в алой варежке. Надо же – кататься на яхте в Северном море в декабре! Что тут оставалось сделать? Только показать женщине кулак, а потом проводить глазами исчезающие за кормой три маленьких привидения, и пожать плечами, и отшагнуть обратно в тепло рубки, и накатить дверь, прижать ее клином, чтобы она не откатывалась на кренах и вибрации, и опять вернуться к радару, испытывая острейшее желание еще сбавить ход, но мы и так сильно опаздывали в Антверпен, и сбавлять ход никак невозможно было, ибо нигде время с такой скоростью и очевидностью не превращается в доллары, как на море. И с годами мысль об этих долларах входит в плоть и кровь.
Милях в тридцати от Флиссингена туман поредел – его здесь разгонял сильный ветер с берега. И по левому борту обнаружились два столба белого дыма с огненными проблесками – голландское специализированное судно сжигало сухопутный мусор. Оно маленькое, но дым валит из него, как из Везувия и Ключевской сопки вместе взятых. И стараешься пройти с наветра, чтобы не нюхнуть вони – она проникает в рубку даже при опущенных окнах.
Слово "Флиссинген" когда-то действовало околдовывающе. И казалось, что под этим словом на острове Валхерен живут гриновские герои. Тем более что юго-западное побережье острова Валхерен, начиная от мыса Зюйдерхофд и до самого Флиссингена, покрыто дюнами, а дюны щемят душу чем-то грустным и вечным. Нигде мне так хорошо не мечталось, как одному среди прибрежных дюн под шелест их песка и ровный шум наката.
Со стороны моря вдоль города Флиссинген все еще виднеются валы старинных укреплений. Они тоже вызывали особое настроение. И еще здесь околдовали меня когда-то сами городские дома, которые стоят прямо у моря, отделенные от прибоя только полосой набережной и косыми молами, внешние края которых обозначены черными шаровыми знаками.
Шельда была полна тумана, смешанного с тяжелым дыханием заводов. Не видно было даже корабельного носа. Только четыре ряда контейнеров на палубе. Передние торцы контейнеров упираются в сизо-черную стену тумана. Где-то над ними слабое сияние от топового огня.
А в зените туман просвечивает, и там видны звезды, которые напоминают огни самолетов, – кажется, не туман летит, а сами звезды набирают высоту.
