Клошмерль - Шевалье Габриэль (читаемые книги читать онлайн бесплатно txt) 📗
Двадцать три года спустя после первого визита Поносса к своему другу досадная утрата постигла кюре Жуфа: его служанка Жозефа скончалась в возрасте шестидесяти двух лет. До последних своих дней она сносно выглядела, хотя её вес достиг восьмидесяти килограммов. (Цифра солидная при росте примерно метр пятьдесят восемь сантиметров.) От этого добавочного груза у неё непомерно раздулись ноги, и толстый слой жира начал давить на сердце, мешая ему нормально работать. Она умерла от грудной жабы, и кюре Жуф не стал искать ей замены: воспитание новой служанки, которая соответствовала бы его привычкам, казалось ему непосильным трудом. Кюре уже перевалило за пятьдесят, и он чувствовал себя умиротворённым. Он ограничился тем, что нанял прислугу, приходившую готовить обед и немного убрать в квартире. Вечером он довольствовался куском сыра и тарелкой супа. Не нуждаясь больше в отпущении грехов, в которых неловко сознаваться, он стал воздерживаться от поездок в Клошмерль. Это сразу же нарушило ход жизни кюре Поносса.
Последнему, в свою очередь, стукнуло пятьдесят. Он давно уже мог бы преспокойно обходиться без Онорины. Преданная служанка определённо достигла того возраста, когда следует уходить в отставку. В противоположность Жозефе, она продолжала худеть и, в конце концов, сделалась сухой, как чётки. Тем не менее кюре Поносс, по-прежнему робкий, боялся обидеть бедную женщину, положив конец отношениям, в которых он более не чувствовал настоятельной необходимости. Но, глядя на Жуфа, он, наконец, решился; к тому же путешествия в Вальсонас стали для кюре Поносса томительной пыткой, ибо он к тому времени обзавёлся большим животом и маленькой эмфиземой. Перед каждым подъёмом в гору ему приходилось слезать с велосипеда, а при спуске у него кружилась голова. Пока собрат возвращал ему визиты, он крепился. Когда же он понял, что обречён еженедельно путешествовать в Вальсонас, он решил, что жалкие останки Онорины не стоят многочасовых сверхчеловеческих усилий. В один прекрасный день он заявил служанке о своей полной несостоятельности. Онорина встретила это сообщение в штыки и не на шутку оскорбилась, чего как раз и опасался кюре Поносс. Она прошипела: «Молоденькой захотелось, господин Огюстен?» (Так она называла его только в особых случаях.) Поносс попытался её успокоить:
– Молоденькие нужны были царю Соломону и царю Давиду. Дело обстоит проще: мне уже никто не нужен, моя добрая Онорина. Мы с вами уже достигли возраста, когда можно жить спокойно и без греха.
– Говорите о себе, – резко ответила Онорина. – Я никогда не грешила.
Верная служанка действительно была в этом убеждена. Всё, что её кюре благоволили ей давать, она воспринимала как святые дары.
Властным голосом, приводившим в трепет добряка Поносса, она продолжала:
– Может, вы считаете, что я поступала так из распутства, как грязные потаскухи в Клошмерле? Как это сделали бы разные Пюте, которые так и отираются вокруг вас! Вам стыдно должно быть так думать, господин Огюстен, это говорю вам я, при всём своём ничтожестве. Я это делала для вашего здоровья, потому что мужчины болеют, когда их лишают таких вещей. Для вашего здоровья, вы слышите, господин Огюстен!
– Я знаю, моя добрая Онорина, я знаю, – ответил, заикаясь, кюре Поносс. – Вам это зачтётся на небесах.
Бедный кюре пережил трудный день, за которым последовали тяжёлые недели: его притесняли и окружали подозрениями. Наконец, убедившись, что её привилегии не собираются передавать другой, Онорина успокоилась. В 1922 году исполнилось десять лет безгрешным отношениям между кюре и его служанкой. Каждый возраст имеет свои нужды и свои радости. Вот уже десять лет кюре Поносс наслаждался, покуривая трубку и попивая вино, которое он научился смаковать, как гурман. Это умение было ему даровано за его апостольскую деятельность.
Дело в том, что тридцать лет назад, когда молодой священник Огюстен Поносс обосновался в Клошмерле, городскую церковь посещали одни женщины, мужская же часть населения, за редким исключением, забыла туда и дорогу. Охваченный юношеским рвением и желая понравиться архиепископу, новый кюре решил превзойти старого (извечная претензия юности!) и занялся вербовкой и обращением. Вскоре он понял, что не сможет добиться авторитета среди мужчин, пока не приобретёт репутацию искусного знатока вин, ибо все интересы здесь так или иначе связаны с вином. В Клошмерле ум измеряется чувствительностью мягкого нёба. Ревностные виноделы городка считают законченным болваном всякого, кто не может, отхлебнув несколько раз из стакана и прополоскав рот вином, тут же назвать марку Бруйи, Моргон или Жюльена. А Поносс был по этой части полным профаном. Отвратительное пойло в семинарии и стоящая ниже всякой критики жалкая бурда в Ардеше – вот всё, что приходилось ему пить раньше. В первые дни крепость вина Божоле его совершенно оглушила. Оно ничем не походило на слабенькое церковное винцо и целебные желудочные настойки.
Но чувство долга поддержало кюре Поносса. Потерпев поражение как ценитель, он дал себе слово взять реванш количеством выпитого и удивить своими подвигами горожан. Ведомый святой убеждённостью, он сделался завсегдатаем в кабачке Торбайона и запросто чокался то с одним, то с другим, отвечая шутками на остроты, хотя частенько в этих остротах солоно приходилось слугам господа бога. Кюре Поносс не обижался, и клиенты Торбайона, поклявшись хоть раз напоить его в стельку, без конца подливали ему вина. Но ангел-хранитель Поносса был начеку, не давая окончательно угаснуть светильнику разума в голове подвыпившего кюре и сохраняя осанку, приличествующую духовному лицу. В этой задаче небесному опекуну кюре Поносса помогала служанка Онорина. Долгое отсутствие хозяина заставляло её покидать дом, расположенный как раз напротив. Она пересекала улицу, и на пороге кабачка, как живой укор, возникала её суровая фигура.
– Господин кюре, – говорила она, – вас вызывают в церковь. Надо идти.
Кюре Поносс допивал вино и тотчас же поднимался. Онорина пропускала его вперёд и, прежде чем захлопнуть дверь, бросала испепеляющий взгляд на бездельников и пьянчуг, которые развращали её господина, злоупотребляя доверчивой мягкостью его натуры.
Эта система не вернула ни единой души господу богу. Но зато Поносс сделался истинным дегустатором и тем самым завоевал уважение виноделов Клошмерля, которые считали его человеком негордым, не докучающим нравоучениями и всегда готовым опрокинуть стопочку, как то подобает приличному человеку. За пятнадцать лет нос нашего кюре великолепно расцвёл и приобрёл внушительные размеры – теперь это был солидный нос настоящего обитателя Божоле; окраска его колебалась между фиолетовым цветом одеяний каноника и пурпуром кардинальской мантии. И этот нос внушал доверие всей округе.
Никто не может сделаться знатоком ни в каком деле, если нет у него к этому влечения. А влечение порождает потребность. Так случилось и с кюре Поноссом. Его ежедневная норма достигла двух литров, и он уже не мог без них обойтись, не испытывая мучений. Эти два литра никогда не туманили ему голову, но приводили в удивительно блаженное состояние, которое постепенно сделалось ему необходимым, ибо оно помогало ему переносить служебные неприятности, усугублённые неприятностями домашними.
Источником последних была Онорина, сильно переменившаяся с годами. Удивительная вещь: как только кюре Поносс замкнулся в строгом целомудрии, Онорина перестала к нему относиться с прежним предупредительным почтением, и все вдруг заметили, что набожность её покинула. Молитвы теперь заменил жевательный табак, потребление которого доставляло ей большое удовольствие. В подвале кюре Поносса хранилось неоценимое богатство – старые бутылки с вином, подаренные благочестивыми горожанами. Вскоре Онорина начала прикладываться к этим бутылкам; она пила всё без разбора, а потом частенько тыкалась носом в тазы и миски. Она сделалась сварливой, вела хозяйство кое-как и в довершение ко всему стала скверно видеть. В кухне она вела сама с собой странные разговоры, в которых сквозила угроза, и кюре Поносс больше не осмеливался туда заходить. Сутаны его были в пятнах, бельё без пуговиц, брыжи плохо выглажены. Жил он в постоянном страхе. Если когда-то Онорина доставляла ему радости и служила верой и правдой, то теперь, на склоне лет, она причиняла ему одни огорчения. И теперь тонкий букет изысканного вина более чем когда-либо стал необходимым утешением для клошмерльского кюре.
