Максим Перепелица - Стаднюк Иван Фотиевич (книга регистрации txt) 📗

Перо мое еле успевает за лейтенантом. А из-под него текут ровные, четкие строчки:

«…Неужели ты не понимаешь, Марусенька, – пишу я, – что даже у солдата сердце не камень?» – и поднимаю глаза на лейтенанта, который в это время говорит:

– Ни в чем и никогда не обманывать командира и то­варищей по службе, быть самокритичным…

– Са-мо-кри-тич-ным, – повторяю я протяжно и про­должаю писать:

«…Все наши солдаты получают письма от девчат, даже Ежикову – есть у нас один такой языкастый хлопец – пи­шет какая-то дура…»

Последнее слово мне что-то не понравилось, и я, гля­нув на командира взвода, перечеркнул его и исправил на «дивчина».

«Имей же сознательность, Маруся! – пишу дальше. – Думаешь, легко мне служить, если сердце мое, как ска­женное, болит по тебе?..»

И пишу, и пишу. Вдруг слышу, лейтенант Фомин объявляет:

– Занятия закончены! Ежиков, Таскиров, Петров… Перепелица – сдать тетради.

Точно ошалел я, услышав это. Быстро промокаю напи­санное, закрываю тетрадь и к Степану:

– Спасай, Степан! Дай твой конспект!

– Ты же сегодня сам хорошо записывал, – недоуме­вает Степан.

– Да то я письмо Марусе конспектировал. Давай ско­рее!

– Нет, – отвечает Степан. – На обман я не пойду.

Уставился я на друга своего и глаз оторвать не могу: он ли это? А тем временем сидящий впереди Ежиков под­хватил мою тетрадь и вместе с другими сунул в руки лейтенанту Фомину.

– Чего хватаешь! – зашипел я на Ежикова. Но уже поздно.

Ох, и не нравится мне этот Ежиков! Слова при нем сказать нельзя – все на смех поднимает.

Но сейчас не до Ежикова. Бегу вслед за лейтенантом Фоминым. Догоняю его у дверей канцелярии роты и прошу вернуть тетрадь.

– Зачем? – удивляется Фомин.

– Да, понимаете, я конспект не докончил…

– Ничего. Посмотрю, потом закончите, – и хлопнул дверью.

А в казарме гремит команда:

– Приготовиться к построению на занятия по тактике! Я вроде не слышу команды. В щелочку двери подсматриваю, куда Фомин тетрадь положит. Вижу – на стол. Теперь надо найти момент, чтоб забрать свою и хоть выр­вать из нее страницы с письмом Марусе. Но момент не подвертывается. Командир отделения торопит в строй. И через несколько минут мы уже входим в парк боевых машин, готовимся к посадке в бронетранспортеры.

Появляется одетый в шинель лейтенант и дает команду: «По машинам!» А я не трогаюсь с места, держусь за жи­вот и морщу лицо.

– В чем дело, рядовой Перепелица? – спрашивает лейтенант.

– Ой, в животе режет… – отвечаю. – Света белого не вижу.

– Сейчас же в санчасть! – приказывает он.

…Взвод уехал на тактические занятия, а я без рубахи сижу в кабинете врача – молодого майора медицинской службы. Правда, погонов его из-под белого халата не видно. Но черные усики кажутся даже синими на фоне ха­лата и белой шапочки.

– Сильно болит? – спрашивает у меня этот медицин­ский майор

Я внимательно смотрю ему в глаза и стону.

– Даже круги зеленые перед очами, – отвечаю.

Тут, вижу, медицинская сестра заходит – молодая та­кая, голубоглазая дивчина с подведенными бровями и что-то в инструментах на столике начинает копаться. Это мне не очень понравилось: не люблю при девчатах больным быть. Но ничего не сделаешь.

– Ложитесь на кушетку, – приказывает врач.

Ложусь, хоть и страшно испачкать сапогами белую клеенку Начинает майор щупать мой живот.

– Ой, больно! – ору.

– А здесь? – врач изучает где-то под ребрами.

– Еще больнее!

– И в коленку отдает? – почему-то улыбается врач.

– Кругом отдает, – отвечаю и кошусь на медсестру. Чего ей здесь надо?

Врач вздыхает, качает головой:

– Странная болезнь. Рота, наверное, в караул соби­рается?.. А ночи сейчас темные, прохладные…

– Нет, – говорю, – не собирается.

– Нет? – удивляется врач. – Тогда дело сложное. Таблетками не обойдешься, – и обращается к медсестре: – Готовьте наркоз, инструменты. Будем срочно опе­рировать.

– Резать! – сорвался я с кушетки и, вспомнив, что у меня сильные боли в животе, опять лег. – Не надо ре­зать, – прошу врача. – Уже вроде отпустило трохи.

Но вижу, что моя просьба никого не трогает. Медсестра с улыбочкой готовит здоровенный шприц, каким, я видел, лошадям уколы делают, ножичками на столе побрякивает. Ну, беда! Сейчас располосуют живот, отрежут что-нибудь, и пропал Максим Перепелица.

– Не дам я резать, – серьезно заявляю врачу.

– Резать обязательно, – спокойно отвечает врач. – Нельзя запускать такую болезнь.

– Да какая это болезнь? Уже, кажется, совсем пере­стало, – и с облегчением вздыхаю.

– Это ничего не значит, – замечает врач и снова мнет мой живот. – Больно?

– Чуть-чуть, – машу рукой, – но это пройдет. Посижу часок в казарме, перепишу конспект, и все.

– Конспект? А что у вас с конспектом?

Дотошный врач, все его интересует.

– Да ничего особенного, – говорю. – Написал в тет­ради не то, что нужно…

– А тетрадь забрал для проверки командир взвода? – продолжил мою мысль врач.

– Да не то чтоб забрал, – начал я выкручиваться, – по переписать конспект треба.

Словом, выпроводил меня врач из санчасти и даже таблеток никаких не дал. Сказал только, что если еще раз приду к нему с такой болезнью – сразу положит на опе­рационный стол. Ха!.. Так я и приду. Меня теперь туда и калачом не заманишь. Тем более – перед медсестрой осрамился.

Направляюсь в казарму. Надо же все-таки тетрадь свою выручать. Подхожу к ротной канцелярии, сквозь дверь слышу, что там не пусто. Командир роты, старший лейтенант Куприянов, по телефону разговаривает.

– Спасибо, – благодарит кого-то он и смеется. – Вы угадали. Теперь мы операцию без наркоза сделаем.

Остолбенел я у двери. Не врач ли позвонил Куприя­нову?

Если он – упечет меня командир роты суток на десять на гауптвахту. Это точно! Однажды я вышел на утренний осмотр с оторванной пуговицей на гимнастерке. И чтоб старшина не ругал – спичкой ее прикрепил. А тут сам старший лейтенант появился. Прошел вдоль строя и на ходу пальцем в мою пуговицу ткнул.

– Три шага вперед! – скомандовал.

И так отчитал меня перед всей ротой, что страшно вспомнить. Это только за пуговицу…

Губа так губа. Не привык Максим Перепелица от опас­ностей прятаться.

«Пусть все сразу», – думаю и стучусь в дверь.

– Войдите!

Захожу. Вижу – пишет что-то командир роты. И не сер­дитый нисколько. Отлегло у меня от сердца. Прошу раз­решения обратиться и докладываю, что хочу взять свою тетрадь с конспектом.

– Почему не на занятиях? – спокойно спрашивает Куприянов.

– Прихворнул малость.

– Что врач говорит?

– Операцией пугал. Но как же можно, товарищ стар­ший лейтенант? В учебе отстану.

– А зачем конспект переписывать хотите? – и Ку­приянов протягивает руку к стопке тетрадей. – Давай те посмотрим.

Не весело почувствовал я себя в эту минуту. Вроде пол под моими ногами загорелся. Но виду не подаю.

– Ничего не разберете, товарищ старший лейтенант, – говорю. – Почерк у меня неважный.

– Ну, сами читайте, – и протягивает мне командир роты мою тетрадь.

Беру я ее, чуть-чуть отступаю подальше, раскрываю, и перед глазами темные пятна. Никак от испуга не могу оправиться.

– Читайте, читайте, – торопит Куприянов.

И тут… язык бы мне откусить!

– Дорогая Мар… – сгоряча болтнул я то, что напи­сано в верхней строчке. Болтнул и онемел, на полуслове остановился. Но смекнул быстро. Читаю дальше: – До­рога каждая минута учебного времени… Нет, не здесь, – и перелистываю тетрадь. – Да и разобрать никак не могу.

– Ну, если вам трудно разобрать собственный по­черк, – говорит старший лейтенант, – расскажите…

«Это мы можем», – думаю себе и с облегчением взды­хаю.

– Значит так, – говорю. – Тема занятий: «Честность и правдивость – неотъемлемые качества советского воина».

– Правильно, – замечает командир роты и приятно улыбается. – Продолжайте.