Слово авторитета - Сухов Евгений Евгеньевич (мир книг txt) 📗
Нечего было думать о том, чтобы выйти из дома незамеченным. Оставалось дождаться позднего вечера и в темноте выскользнуть из подъезда.
Все должно выглядеть очень обыкновенно, чтобы даже у самого предвзятого наблюдателя не появилось и намека на крамольную мысль: за спиной рюкзак, в руках лопата. Иван Степанович надел старые брюки, обул крепкие, но старые ботинки. Подумав, прошел в ванную комнату. Здесь давно следовало сделать ремонт: наклеить кафель до потолка, заменить ванну, ну и потолок как-то облагородить, а то весь в каких-то серых разводах. Единственная приятная вещь здесь – это небольшая картина, писанная маслом. На ней изображена обнаженная девушка. Поза совершенно раскованная: одной рукой она поправляла волосы, а другой уперлась в талию. Художник искусно выписал каждую складку на ее теле, чувствовалось, что он понимает толк в женской красоте.
Ненадолго задержав на картине взгляд, Федосеев отодвинул ее в сторону и вытащил из стены два кирпича. Сдув с них пыль, осторожно положил их на пол. В нише лежал «макаров», завернутый в холщовую промасленную тряпочку. Развернув ее, Федосеев привычно передернул затвор, нажал на курок, раздался сухой звонкий щелчок. Молодежь предпочитает все импортное: одежду, машины, «стволы», открыто презирая все отечественное. Можно, конечно, где-то согласиться, что Россия находится в глубокой заднице, но родимые просторы всегда славились красивыми женщинами и знатными оружейниками. Здесь ей нет равных. Можно было бы отдать предпочтение «ТТ». Штуковина мощная и способна прострелить даже легкий бронежилет, но «макаров» как-то попривычней будет, все-таки пару десятилетий проносил его в кармане.
Воткнув обойму с патронами в рукоять, Иван Степанович тщательно протер пистолет и почти любовно сунул его в карман брезентовой куртки. После чего так же аккуратно установил кирпичи на место. Картина, слегка качнувшись, успокоилась.
– Пожелай мне удачи, крошка, – произнес Федосеев и, по привычке задержав на картине взгляд, весело подмигнул девушке.
На улице было уже темно. Окна противоположного дома вспыхивали желтыми огнями. Федосеев посмотрел на часы. Пора. Накинув рюкзак на плечи, он взял лопату и затопал вниз по лестнице. Спустившись, с удовольствием глотнул вечернюю прохладу и, чуть ссутулившись, неторопливой походкой пенсионера, придавленного к земле тяготами жизни, направился вдоль здания, слегка пошаркивая подошвами по тротуару.
Со стороны ничего необычного: какой-то дедок устремился на родные грядки, чтобы с раннего утра заняться любимой прополкой. Тут их в это время года, таких чудаков, целые толпы шляются.
У соседнего подъезда стояла все та же темно-малиновая «шестерка», в ней двое, почти не различимые в темноте. Иван Степанович скособочился еще более и, стараясь не выходить из густой тени, чуть припадая на правую ногу, дошел до угла дома и повернул. И, уже более ни от кого не таясь, распрямился, перебежал через дорогу и метнулся в ближайший двор. Оглянулся – кажется, никого. На соседней улице в неброском «Фольксвагене» его дожидался Каримов Закир. Мотор автомобиля работал на холостом ходу. Заметив приближающегося Федосеева, Закир моргнул дальним светом и плавно подъехал.
– Послушай, Степаныч, – хмуро произнес он через открытое стекло, – я тебе что, кучер, что ли? Или ты мое терпение до конца жизни решил испытать?
– Извини, Закир, – примирительно произнес Федосеев, – у меня под окнами топтунов поставили, пришлось немного помудрить, вот и задержался.
– А лопату-то зачем взял?
– Для конспирации, – расхохотался Иван Степанович.
– Ну и оставь ее здесь! Куда ты с ней в салон-то прешь! У меня здесь кожа да ковры.
– Ну не оставлять же ее на улице, дорогой мой Закир, – деланно обиделся Федосеев, – подберет кто-нибудь, а я ведь за нее деньги платил. Вам «капуста» сама в руки идет, а мне как следует погорбатиться нужно, прежде чем копейку сколотить. Сам понимаешь, на мою пенсию не очень-то прокормишься.
Закир усмехнулся.
– Что же ты тогда в менты пошел? Обратился бы ко мне в свое время, может быть, я бы тебя согрел где-нибудь на своей малине, в дело бы пристроил. Сейчас бы на старости лет копейку имел и поплевывал бы на всех.
– Ведь кому-то нужно было и таких удальцов, как ты, под замком стеречь, – вяло огрызнулся Федосеев и, не дожидаясь, что ответит нахмурившийся Закир, поторопил: – Ладно, поехали!
– Ты вот что, кум, не забывайся, я ведь и обидеться могу, – сурово предупредил его Каримов и плавно отпустил сцепление. – Ты вот мне звонил, что у тебя разговор есть ко мне. А мне ведь тоже с тобой поговорить нужно.
– О чем же? – В голосе Федосеева почувствовалось напряжение.
– Доедем до места, узнаешь, – скривился Закир.
До дачи Федосеева добирались часа полтора.
Домик у Федосеева был небольшой, первый этаж из белого кирпича, второй – самый настоящий еловый брус. Зимовать в нем было нельзя. Зато запросто можно было жить до самой глубокой осени, чем он и был ценен.
– При нынешних ценах такой домик не построить, – любовно проговорил Федосеев. – Если бы не подсуетился лет десять назад, уже перед самой пенсией, так до сих пор бы «викторию» только на базарах и видел.
Вокруг было темно, такое впечатление, что в округе опасались вражьего вторжения и потому старались не демаскировать местность. Лишь на самой окраине в бревенчатом доме слабо пробивался желтый свет сквозь плотные занавески. Все спали. Оно и к лучшему.
Выгрузились в полном молчании. Было тихо, лишь где-то неподалеку стрекотал какой-то сверчок.
– Машину не поцарапай, – сердито произнес Закир, когда Иван Степанович, наклонив голову, принялся неуклюже вылезать из салона.
– А что ей сделается-то? – неожиданно развеселился бывший кум. – Она же из железа!
– Это твоя лопата из железа, – угрюмо проговорил Закир. – Если царапину сделаешь, слуплю по полной программе, как с лоха дорожного.
– Ладно, ты пока проходи в дом, а я быстро, – сказал Иван Степанович, приподняв лопату. Не хватало сейчас устраивать полуночных конфликтов. Он открыл дверь и включил свет. В комнате было уютно и чисто, как это бывает у холостяков, помешанных на чистоте. Иван Степанович спустился в сад. Участок был большой, почти двенадцать соток, подсуетился в позапрошлом году, когда сосед сыграл в «деревянный бушлат»: нашел подход к его вдовушке, утешил как следует, вот и отдала она ему участок за бесценок.
Как бы там ни говорили, но собственный огород совсем даже неплохое подспорье в семейном бюджете. В самом углу участка, между сараем и туалетом, была выкопана яма, небольшая, всего лишь длиною в метр и такой же глубины, прикрытая черной полиэтиленовой пленкой, осторожно с двух сторон прижатой кирпичами, чтобы ее невзначай не отнесло ветром. Иван Степанович слегка приподнял краешек пленки и с удовлетворением отметил, что края ямы не осыпались.
Возвращаться он не спешил. С минуту наслаждался окружающим покоем, вдыхая аромат близлежащих полей. И удивлялся тому, что в это время его ухоженный сад выглядел по-другому. Был каким-то чужим, что ли… Даже заросли малины в темноте представлялись непроходимыми джунглями.
В доме застучала посуда. Закир освоился и сейчас, наверное, вытряхивал из холодильника сальце, колбаску, там же была распечатанная бутылка водки. Очень хорошее средство от бессонницы. Хряпнул перед сном полстакана и на боковую.
На вечерней прохладе захотелось курить. Иван Степанович достал пачку и с досадой обнаружил, что в ней всего лишь одна сигарета. Безжалостно скомкал пустую пачку, но выбрасывать не стал, во всем следовало соблюдать должный порядок. Приподняв полиэтиленовую пленку, он швырнул скомканную бумагу на глинистое дно ямы. И только после того, как покурил, вернулся в дом. В комнате его встретил уже заставленный едой стол. Закир постарался. Нарезанная ветчина, колбаска, сырок мелкими ломтиками. А еще множество салатов, среди которых Федосеев узнал морскую капусту, до которой Закир был особенно охоч. Похоже, Закир уже принял надлежащую порцию на грудь, и теперь его глаза радостно блестели.
