Банкир - Катериничев Петр Владимирович (книги онлайн TXT) 📗
— То-то и оно. Для вас, мужиков, результат важен: ухнул, и чтоб по шарам накатило, да враз. А для нас — процесс. Вот и в любви тако же. Какие мужики это разумеют, у них все складывается, а которые с маху все почитают — гуляет от них баба. Вот тот мужик и слоняется бобылем. Так-то.
— Нель, поздно меня воспитывать.
— А тебя и двадцать лет назад поздно было. Такой народился. Так во что влез-то, соколик?
— По мне разве не видно?
— Видно-то видно, а не отсиживаться пришел. Побили тебя, а не убили — знать, глаза злые. На кого ножик точишь?
— Знал бы — уже клинок обтирал.
— Вот оно как. Значит, поучаствовал.
— Где?
— Ты что, за дуру меня держишь? — ухмыльнулась Нелька. — В «Альбатрос» как раз сорока на хвосте принесла под утречко.
— Что принесла?
— Три пера и ма-а-аленькую хворостинку. Кончай несознанку лепить и целку из себя строить…
— Нель! Давай дело говори!
— Ба-а-а… — озадаченно протянула женщина, вглядевшись в него. — А ты и впрямь не в курсах нонешних валют… А где ж тогда тебя поцеловало?
— Где-где, в…
— Намек поняла, можешь не развивать. Короче: шепнули Семенычу, что за «Альбатросом» приглядывает, чтобы все на время тише воды сидели. Разборка какая-то вышла в особняке, из тех, что за Веселой сопкой… Огонь-полымя, и трупов ноль. Хотя пули, видать, посвистали, что соловьи…
— А кто шепнул?
— Конь в пальто. И погоны на нем.
— А-а-а…
— И еще: менты эту разборку тихим сапом спустили: трупов нет, так и дела нет — кому такие тухлые «глухари» нужны. Но сидеть нам до поры-времени велено смирнехонько: уж больно непонятка крутая там выходит. А в наши времена повременить и переждать — милое дело.
— Та-ак. Значит, была перестрелка, потом — пожар…
— Сказывали — все начисто выгорело, за пять минуточек.
— А соседи — что?
— Ты ж знаешь, особняки, они потому так и прозываются, что стоят особо, не кучно, да покой внутренний свой стерегут.
— Да у вас вроде домик доходный — в той стороне… Так ничего и не слыхали?
— Есть домик, нет ли, про то — никому не надо знать. А если кто что и слыхал — так я не выспрашивала. Разве что слух дошел: какие-то местные и сильно крутые в это дело заляпаны, а потому деловые перетерли быстренько и распоряжение такое вышло: тишком дышать и от этой поганой гнили подальше держаться, уж больно тухло…
Бойко налил еще рюмку, выпил с маху. Закурил.
— А теперь можно и я тебя спрошу, по старой дружбе…
— Валяй.
— У тебя все же фингал под глазом, у тебя пулевое… Если не там, то где?
— Нель, тебе бы в ФСБ работать!
— Мне своего хватает. Боишься — стукану кому? Сам знаешь, не из таких я…
— Так ведь работка у тебя больно занозистая — только ленивый не зацепит…
— Были соколики, цепляли. И меня, и девок… А только башку потерять — не целку, и все это разумеют добре… Это во-первых. А в-десятых — к нам ведь все обращаются, как взыграет: и братва, и ментура, и особисты… Против природы не попрешь, так-то! А потому мы — вроде как нейтральная территория, с общего молчаливого согласия, а то ведь у нас не публичный дом будет, прости Господи, а блядство сплошное! Уразумел?
— Угу. Ущучил. А что слышно — чей тот особняк был?
— А черт его знает.
— И что, никакие деловые не интересовались?
— Может, и пронюхивали, а им укорот дали, может — по согласию, малява какая была, — а только особняки за Веселым холмом приморские авторитетные не трогают. Знать — сила за ними. А уж какая — не нашего собачьего ума дело. — Женщина вздохнула, посмотрела сочувственно на Сашу:
— А ты, Сашок, уже и квелый совсем.
— Устал сильно. Нель… Я вздремну часик.
— Хоть десять.
— Может, и так. Только, Нель… Если пойдешь куда…
— Поняла, не дура. Только все ж поясни — тебя нет и не было или мы аж с позавчера ведем безвылазную семейственную жизнь?
— Нет и не было.
— Ладушки. Иди уже баиньки, призрак. А то прямо здесь заснешь. Или растворишься.
— Ага.
— Только… Постель-то у меня одна. Или ты на кушетке?
— Поместимся.
— Я как знала — только перестелила.
— Было после кого?
— Не-а. Но ты же знаешь, я на чистоте повернутая малость, как мамаша моя покойная. А вообще — не сомневайся, девчонка я чистая… Даром что работа такая.
— Кто на что учился.
Прошли в спальню. Нелли распустила волосы, сбросила халат, стоя к нему спиной. Обернулась:
— А ты не такой уж и уставший… — Подошла, провела по волосам. — Знаешь… А я по тебе скучаю… Всегда… Давно, еще со школы… Сколько годков-то улетело, а?..
— Чего считать, когда той жизни — всего триста лет…
— И все — наши, — прошептала она, закрывая глаза Правда?
— Правда.
Саша проснулся оттого, что включили свет. Тихо, стараясь не шуметь, медленно потянул руку под подушку, словно поворачиваясь во сне, нащупал ребристую рукоять пистолета…
— Ну ты еще шмальни меня спросонок, вот она, девки скажут, настоящая любовь!
Саша разом сел на кровати:
— Сколько я проспал?
— Десять часов, как одну копеечку. Мужик сказал — мужик сделал.
Одиннадцатый час теперь. Вечера.
— Вечера?
— Ну так. Правда, сама виновата — тебя совсем замаяла… — Нелли подошла, сбросила с него рывком одеяло, округлила глаза. — Ух ты, он у тебя прямо как часовой! Солдат спит — а он службу несет… Чудеса!
— Это у меня нервное.
— Ты бы поделился, где так изнервничался… А то девки жалуются: попадется жлобяра, и здоровенный вроде, и нестарый, а она ему и то, и это — а все никак… И все, как один, твердят: нервное. Им только намекни — они за твоей нервотрепкой в очередь станут да еще в баксы упакуют, что кочан!
— Чего не разбудила?
— А зачем? Вижу — мужик умаялся, разнежился, так пусть спит. И еще — во сне ты кричал.
— Что кричал?
— Не разберешь… Нырял все куда-то… И другим нырять велел. Прямо — котик морской, да и только. И матом крыл кого-то…
— Ладно. В городе была?
— Не-а. На Луне.
— Что болтают?
— Всякое. А вот для тебя есть новости, нырок.
— Для меня? …
— Мужика нашли. Без сознания. В гидрокостюме.
— Где?
— Километрах в полутора от сгоревшего особнячка. Сразу внизу — обломки вертолета — тот просто на части развалился. Чем-то сильно его шарахнуло. Ну а чуть дальше — обломки мужичка. Уж как он из этого вертолета вымахнул — непонятно, а только ему повезло: в пихту влетел. Правда, ни одной кости целой, так говорят.
— Но живой?
— Пока живой.
— И где он сейчас?
— В райбольнице. В реанимации.
— А у тебя сведения откуда?
— От верблюда.
— Тоже, как и конь, с погонами?
— Ага. Только у этого просветов нет.
— Прапорщик, что ли?
— Пфи-и…
— Тогда генерал.
— Догадливый ты. Прямо «брейн-ринг» какой-то, а не мужчинка.
— Ты всегда была дама с размахом…
— Не наговаривай на честную девушку. Его одна из молодежи утешает. На постоянку. А я у них — вроде как друг семьи.
— Слушай, а он, как другу семьи, тебе не поведал — охрана там стоит, у реанимации той?
— Ага. Сержантик-первогодок. Из срочников.
— Блин! Так его что, на живца там поставили?!
— Ментика?
— Корта!
— Корт? Это водолаз, что с неба упал? Хм… Вот не знала, что вы, рыбы, еще и птицы!..
— Мы еще и звери! Оч-чень клыкастые! — Саша заметался глазами по комнате.
— Бойко… Не лез бы ты туда… Говорю же — дело тухляк. И этого парня, единственного, чудом выжившего, там как на полигоне положили: приходи и добивай. А ментику тому наверняка и «пушку» не выдавали: абы не пальнул сдуру или со страху, а то — вообще в коридоре посадили, проформу соблюсти… Говорю тебе — воняет от всего этого, как от падали! И если все — и УВД, и ФСБ решили схоронить дело тишком вместе с этим твоим Кортом, они его схоронят, будь спок!
Бойко, как любимого мужчину тебя прошу, не лезь в это дерьмо!
— Да я по самые яйца в нем! Поняла?!
