Обет молчания [= Маска резидента] - Ильин Андрей (бесплатные онлайн книги читаем полные версии .txt) 📗
Правая нога — коленная чашечка, левая — сухожилие голени, сильно кровит рана на плече, ребро, почка с левой стороны, левая же скула, шишки, синяки, кровоподтеки — не в счет, — проводил я на ходу экспресс-диагностику. Близкое знакомство с фасонами полутора десятков пар мужской обуви даром не прошло. Но все же это лучше, чем если бы мне не удался побег и уже ничего бы не болело.
Темп движения стремительно падал. Мне даже пришлось остановиться. Я отдышался и прокашлялся, сплевывая на траву кровь. Открытые раны я залепил свежесорванными листьями подорожника. Лишь бы кровь не шла — лечить будем потом.
Я шел час, два, пять. Я не догадывался, что в это время Резидент, свернув стихийную погоню, сел за карту…
Ночь мне далась чрезвычайно тяжело. Я не мог отдохнуть по причине почти полного отсутствия на мне одежды. Пропитанные кровью лохмотья не в счет. Они не грели. Я не мог идти, где и как хотел. Я слишком ослаб, чтобы разумно выбирать дорогу. Я плелся не столько для того, чтобы куда-то идти, сколько для того, чтобы не замерзнуть. Я проваливался в невидимые в темноте ямы, натыкался на торчащие на дороге сучки.
К утру я обликом и сутью напоминал измочаленную половую тряпку, желающую одного — чтобы ее перестали возить по полу и оставили в покое, повесив сушиться на какой-нибудь ближний сосновый сук.
Я уже не мог идти. Я уже не мог осмыслить свои действия, но был вынужден находить наиболее безопасную дорогу. «Лучше бы меня пристрелили, — порой думал я, — милосерднее было бы».
Морально я сломался. Вместо того чтобы избирать труднопроходимые, скрывающие меня от посторонних глаз буреломы, я все чаще сворачивал на более легкую и более открытую местность. Наконец, презрев всякую опасность, я спустился к руслу ручья. Там вода вымыла, вычистила в трудно проходимом лесу столбовую дорогу, идти по которой после чащобы было одно удовольствие. Я брел прямо по воде, иногда отдыхая и согревая ноги на прибрежных камнях. По моим прикидкам, я отмахал в общей сложности пятьдесят километров. А предстояло пройти раз в десять больше. В ближайшие поселки бандиты наверняка разослали своих наблюдателей. Я не был уверен, что осилю такой путь. Но твердо знал, что лучше очень некрасиво умру в дороге, чем эффектно на кинематографическом холме возле моря. Вперед, пока есть силы. Следующую ночь я переждал в неглубокой яме, доверху засыпанной прошлогодней сухой листвой. Я даже умудрился уснуть на несколько часов.
Днем, подкрепляя свои истощенные силы, я поел, наловив в устье ручья улиток и лягушек. Конечно, я предпочел бы обильно растущую вокруг ягоду, но ее энергетическая ценность была равна нулю. Ягода даже не покрывает калорий, затраченных на ее сбор. Мне нужно было мясо, а лягушатиной оно будет или говядиной — не суть важно. Меня интересовали калории, а не внешний облик и вкус еды.
Постепенно я приходил в себя. Раны затягивались, боль притуплялась. Я обживался в лесу. С помощью сухого мха и камыша я утеплил одежду. Из раздвоенной заостренной ветки я сделал примитивное, вроде рогатины, оружие. Я не без оптимизма смотрел в будущее. Меж тем мое несчастье поджидало меня в нескольких километрах впереди.
Резидент не стал, уподобляясь гончей собаке, бегать за мной вслед. Он привык опережать события. Изучив карту, он определил шесть наиболее вероятных точек, которые я не смогу миновать. Он правильно учел топографию и мое физическое и моральное состояние. Вряд ли, избитый и усталый, я пошел бы по пути наибольшего сопротивления. Штурмовать отвесные скальные стенки, болота и чащобы мне было не по силам. Мой путь наиболее вероятно мог пролегать по долинам рек и седловинам сопок. Там он и поставил засады, соединив их свободно перемещающимися разъездами.
Это я, надрывая жилы, пер напролом сквозь лесные дебри, а боевики, с комфортом доставленные автомобилями к месту засад, вели почти курортную жизнь — спали, ели да по сторонам смотрели, ожидая, когда непутевый беглец сам выйдет под светлы очи поджидающих его ловцов.
Я и вышел.
По задумке Резидента, жертва даже не должна была узнать, что попала в заранее расставленные сети. Никаких «Стой! Кто идет?» или «Руки вверх!» не предусматривалось. Он был научен горьким опытом, чтобы желать меня заполучить живым. Такого приказа не было. Был другой — всякий, кто меня первым увидит, должен без раздумья и ни в коем случае не приближаясь более чем на десять метров всадить мне в голову пулю. И весь сказ. Все остальное: попытки пленения, рукопашные разборки и тому подобная самодеятельность — расценивалось как неисполнение приказа, даже в случае последующего успеха. Ротозей, упустивший возможность вогнать пулю в лоб беглецу, рисковал получить пулю в собственную недальновидную башку. Только так!
Я был обречен и, топая по галечному дну ручья, не догадывался, что от смерти, рассматривающей мой висок в перекрестье прицела, меня отделяют лишь восемьдесят метров. Боевики честно выполнили приказ. Они не окрикивали меня, не пытались брать в полон. Они меня убивали.
Выстрел!
И пуля отправилась в недолгое путешествие от дула винтовки к моей глупой голове. Спасибо случайной ветке, вставшей в начале траектории выстрела. Она отклонила смертельный свинец на доли миллиметра, но именно эти доли сохранили мою жизнь. Пуля, отбросив меня назад, прошила мягкие ткани плеча.
Боевики, выскочив из засады, бросились навстречу убитой жертве. Снова все тот же любительский подход — торопятся рассмотреть результат своей работы, прут на рожон. Будь у меня пистолет, все бы они легли здесь на тихом бережку безымянного ручья. Спец еще на дальних подходах сделал бы на всякий случай три-четыре контрольных выстрела, нашпиговав поверженного противника дополнительными граммами свинца. А то, бывает, покойники оживают в самый неподходящий момент.
Правда, эти выгаданные у смерти мгновения меня не спасали. Сейчас они убедятся, что я жив, и доделают свою работу дополнительными выстрелами в упор. Используя единственный призрачный шанс, отсрочивающий роковые выстрелы, я притворился мертвым. В падении специально перевернулся на живот, чтобы лицо мое оказалось погруженным в воду. Это убеждает, это доказывает, что человек умер. Вдыхал я самым краешком рта в момент, когда лицо мое приподнимала мелкая речная волна.
Изображая труп, я ждал точки контрольного выстрела. Я был уверен, что он прозвучит. Вот сейчас! В эту или следующую секунду! Тяжелое это дело — ждать затылком выстрела и не пытаться спастись бегством, не позволить себе даже малое шевеление.
Но они не выстрелили. С патронами у них, что ли, напряженка?
Подойдя, бандиты за шиворот потащили меня к берегу. Мой труп им зачем-то был нужен. Вот здесь, на сухой травке, когда они станут меня переворачивать, я дам бой. Бой я, конечно, не выиграю, но одного из них за собой прихвачу. Скучно мне путешествовать по реке забвения в одиночку.
— Тяжелый, гад, — возмущались боевики, выволакивая меня на землю.
— Мертвяки, они всегда такие… Я приготовился к действию, но опоздал! Случайный сук, воткнувшийся мне в закрытое веко, заставил меня вздрогнуть. Увы! На неожиданную боль, например, на впившуюся в зад иголку реагирует даже спящий на гвоздях йог.
— Да он жив! — вскрикнули бандиты, отскочили на несколько метров, щелкнули затворами и курками оружия. Сейчас они и выстрелят.
— Эй, ребятки, вы чего? — услышали все спокойный голос.
На другой стороне ручья, на полянке, по-портновски сложив ноги, сидел, просыпая сквозь пальцы табак в сложенную углом бумажку, старик. На коленях у него лежала потрепанная «тозовка»-мелкашка, в ногах валялся вещевой мешок.
— Ты откуда, дед?
— От папы с мамой. А вы чего мужика мучите?
— Это, дедуля, преступник. Бандит. Он жену свою зарезал. Ступай, давай, отсюда.
— А, тогда понятно. Тогда конечно, — согласился старик. — А почему милиции нет?
— Мы и есть милиция. Уйди, дед, от греха.
— А чего ж вы это так не по-божески? Без суда, без этих, как их, адвокатов?
Боевики переглянулись. Въедливый дед попался, так просто не отстанет. Видно, надоело ему бирюком в тайге сидеть. По живому слову истосковался. Общения жаждет. Старший боевик незаметно кивнул глазами. Другой, отойдя в сторону, отправился к ручью, ненароком заводя на деда дуло карабина.
