Закон-тайга - Ахроменко Владислав Игоревич (книги онлайн полные версии TXT) 📗
Неожиданно перед глазами с отчетливостью голографического снимка всплыла недавняя картина: доселе невиданное им веретенообразное зализанное тело ревущей над тайгой железной стрекозы, какие-то странные маневры, ракета "воздух — земля", оставляющая за собой дымный шлейф, взрыв, разнесший подножие сопки…
Сомнений быть не могло: в вертолете были не военные, не офицеры, а, по всей вероятности, те самые уголовники, которые вот уже целых пять дней безнаказанно бесчинствовали в окрестностях Февральска.
Конечно, многое оставалось неясным: как, почему в руки бандитов попал новый совсекретный вертолет? Кто помог им? Кто, в конце концов, сидит за штурвалом? В том, что это был непрофессионал, опытный Каратаев не сомневался.
Но теперь ему было не до размышлений. Надо было как можно скорее сделать главное — во что бы то ни стало обезвредить распоясавшихся негодяев…
Примерно в то самое время, когда артель мирных приисковиков-старателей методично уничтожалась Чалым, смотрящий строгой зоны Астра наконец-то закончил просмотр любимого фильма. Работа замечательного испанского режиссера настроила вора на философские размышления, особенно та часть, в которой один из главных героев читает лекцию о вреде алкоголя и пользе наркотиков.
Пахан, развалившись в глубоком кожаном кресле, щелкнул кнопкой пульта дистанционного управления: изображение на огромном экране, собравшись в одну точку, мгновенно исчезло.
Да, именно теперь, как никогда прежде, вора-интеллигента тянуло на обобщение действительности. Взяв со столика растрепанный томик Шопенгауэра с закладкой посередине, Астра раскрыл его и, усевшись поудобней, принялся читать, едва шевеля губами:
— "Любовь — это слепая воля к жизни. Она заманивает человека призраками индивидуального счастья и делает его орудием своих целей", — произнес вор в законе любимую цитату немецкого философа и причмокнул губами. — Да, хорошая мысль, надо бы запомнить…
Уважаемый вор, разнеженно листая книгу, вспоминал, как впервые влюбился по-настоящему. Ему, только-только откинувшемуся с «малолетки», знакомому лишь с примитивным онанизмом да активным петушением сверстников, было всего семнадцать, ей — тридцать четыре, и за ее татуированными плечами было уже три серьезных судимости: грабеж, мошенничество и еще один грабеж. Она была толста, неряшлива и откровенно безобразна, ее отвисшие желтоватые груди с размытыми, нечитаемыми татуировками навевали мысли об ушах породистого коккер-спаниеля, но он, восторженный и романтический юноша, все равно любил ее: ведь она сделала его мужчиной, открыла его глубинную сущность — сущность мужчины и сущность вора…
— "Где ты теперь, и кто тебя ласкает, поганый мент иль грозный уркаган?" — строчкой из старой блатной песни спросил сам себя пахан, но так и не вспомнил продолжения.
С тех пор у Астры было множество женщин, разных возрастов, цветов кожи, разной степени красоты и глупости, наглости и лицемерия — попадались отсидевшие и еще несудимые, татуированные и нетатуированные, молодые и старые, с относительно нормальной грудью, с грудью отвисшей и вообще без оной. Петухов он в счет не брал, не считая их даже и за женщин.
— …она заманивает человека призраками индивидуального счастья…" — проникновенно прошептал пахан. — Как все-таки умно сказано. И как жаль, что этот Артур Шопенгауэр уже умер, так и не познакомившись со мной!.. Я бы объяснил ему такое…
Что именно объяснил бы великому немецкому идеалисту великий российский вор — неизвестно: или бы объяснял, чем отличается «рамс» от косяка, а «лепень» от клифта, или же показал бы свою первую серьезную философскую работу — "Влияние современной пенитенциарной системы на экзистенциальное осмысление действительности" — неизвестно, потому как размышления обитателя «курортной» хаты БУРа прервал звонок сотового телефона.
— Алло, — послышалось привычно-мурчащее, и Астра, подавив в себе тяжелый безотчетный вздох, переложил трубку в другую руку. — Братан, привет, как поживаешь?
Звонил Тихий, он же Александр Валерьевич Малой — есть такой народный депутат Государственной Думы, заместитель председателя думского комитета по разработке нового Уголовного Кодекса Российской Федерации, а так же известный московский вор-авторитет, тесно связанный с одной из подмосковных группировок.
— Твоими молитвами, — сердечно произнес в ответ осужденный абонент. — А что так рано? Мы же договаривались, что связь по вечерам… Ты ведь по утрам делами занимаешься.
— А до нас в Думе слухи дошли, будто бы менты поганые тебя на «козлодерку» кинули, — принялся объяснять причину неожиданного звонка вор-депутат.
— Да чтоб они сдохли, — поспешил успокоить Астра звонившего. — Я тут прилично кочумаю.
Но депутат, хотя и не был делегирован в Думу от местного избирательного участка, все равно продолжал беспокоиться о пахане:
— "Марамойки" не беспокоят? «Мусора» не гнут? Ведут хоть себя хорошо? Уважают? А то у нас в Москве по поводу ваших дальневосточных краев слух нехороший идет — мол, бычье это рогатое, ментяры хреновы, совсем оборзели, нет от них житья уважаемым людям… Так как там у вас — порядок?
— Порядок… — Нехорошая улыбка зазмеилась на тонких губах узника БУРа — он сразу же вспомнил о Герасимове, так некстати полезшем не в свое дело, но по понятным причинам решил отложить разговор о хозяине на потом.
Тихий продолжал:
— А ты сам? Как здоровье? Все ли нормально?
— Да так… — неопределенно ответил пахан.
— А чем занимаешься? По-прежнему философия, да? — Из трубки донесся дружеский смешок.
— А ты не смейся, — немного обиделся осужденный, — ты ведь знаешь, как трепетна я к таким вещам отношусь. А если не задумываться — зачем жить, на хрен тогда воровать на хрен зону топтать, да и вообще мир коптить? Проще уж на завод работать идти…
Видимо, Тихий был немного навеселе, скорее всего еще со вчерашнего. Конечно же, звонить коллеге-вору пьяным — огромное неуважение, откровенное пренебрежение этикетом и понятиями, освященными десятилетиями лагерей, но ведь он, Астра, был его старинным, закадычным другом, с которым они еще по сопливому малолетству чалились по одной статье, и в разговоре с друзьями иногда можно пренебречь скучным ритуалом.
— Ну и о чем ты теперь пишешь?
— О неизбежности воровства в современном мире, — серьезно ответил пахан. — Ты там в своей Думе и не с такими, как я, встречаешься. Любая собственность — это воровство.
— Сам придумал? — Видимо, мысль очень понравилась звонившему.
— Нет, это не я, это сказал Прудон.
— Во, бля, очень даже неглупо, — протянул вор-депутат. — А где он теперь, этот Прудон? На зоне или на вольняшке? Из отмороженных или из честных пацанов? Бригада? Стволы? Банки? Фирмы? Он "в законе"? И че за погоняло такое? Никогда не слышал…
Как ни уважал Астра своего старого друга, но он не мог не сдержаться от досадливого вздоха:
— Книжки читать надо… Прудон — был лет сто пятьдесят назад такой французский философ-анархист.
— А я их не читаю, я их пишу, — словно отмахнувшись, заспешил Тихий. — Мы тут с братвой над новым Уголовным Кодексом работаем. Я таких зверей консультантами в Думу устроил — все эти коммунисты, демократы да аграрии в буфете, едва нас видят, сразу же очередь уступают. А ты что пишешь?
Пахан, бросив взгляд в сторону пишущей машинки с заправленным листом бумаги, принялся цитировать по памяти:
— "В мире всегда были три человека: терпила, вор и мент. Есть, конечно же, и другие, паханы, и они, хотя и делают погоду, руководя всеми тремя, на самом деле не видны. Менты делают вид, что охраняют терпил от воров, но на самом деле под видом охраны мужиков грабят то, что не успели ограбить честные жулики. Ну и с каждой стороны есть главные паханы, вроде премьер-министра, директора ФСБ или "главного мусора" Российской Федерации, есть и вор-патриарх с теннисной ракеткой… Гомосеков и чертей я вообще за людей не считаю; с ментами — это птицы одного полета. А пока есть терпила, вор и мент, всегда будет разделение на тюрьму и волю…" — выпалил Астра.
