Полынь и порох - Вернидуб Дмитрий Викторович (бесплатная регистрация книга TXT) 📗

Конный отряд по какой-то причине прибыл раньше грузовиков с офицерами. На раздумье времени уже не было, поэтому, выйдя на позицию, кавалеристы с ходу атаковали красногвардейцев, посеяв панику в их рядах. Гавриленков сам повел казаков в атаку, птицей пролетев холмистое пространство между противоборствующими сторонами, посыпаемое снарядами «Робеспьера». Красным пришлось свернуть атаку. Передышка пришлась как нельзя кстати. Обороняющиеся перегруппировались.

Левое крыло партизан подтянулось ближе к железной дороге, ведя прицельный огонь по командам путейцев, приводивших в порядок железнодорожное полотно. Качественная работа Барашкова требовала от них максимального напряжения сил. В помощь рабочим бросили обслугу бронепоезда. Интенсивность артобстрела сразу уменьшилась. Вскоре прибыли три грузовика с офицерами. Людей было много, и часть пересела в партизанский грузовик. Машины взревели и помчались к позиции.

Очухавшись, красные предприняли новое наступление, умудрившись быстро ликвидировать первый разрыв полотна.

Алешка и Вениамин заняли место на левом фланге обороны. Положив винтовку перед собой, Лиходедов снял фуражку, чтобы вытереть со лба выступивший пот. Тут же свистнула пуля, и фуражка подпрыгнула над землей.

– Теперь жарко не будет, – пошутил Барашков, наблюдая, как Лиходедов удивленно просовывает в дырку палец.

«Жаль, что нельзя сделать воздух вокруг себя непробиваемым, – подумал Алешка. – Хотя некоторые утверждают, что можно предвидеть очередное событие, то, что вот-вот должно произойти».

Он вспомнил, что давно собирался внимательно прочитать найденную в погребе, в Берданосовке, рукопись покойника-археолога.

Последние события не оставляли ни единой свободной минутки. Поэтому дальше пяти первых страниц продвинуться не удалось. Но Алешка, получив дырку в фуражке, поклялся, что прочтет все.

«А то сгибнешь, так и не узнав, о чем пишет этот Громичук».

Насколько удалось понять, речь в дневнике шла о древнем знании, информацию о котором удалось обнаружить во время раскопок в Крыму. Археолог утверждал, что ему стало известно, как древнегреческие жрецы предугадывали некоторые грядущие события.

И про римлян, и про древних греков Алешка читать любил с детства, но греческий, который вместе с латынью проходили в гимназии, не любил. Когда был с родителями на Черном море, мальчик с любопытством и внутренним трепетом разглядывал руины греческих городов, амфоры, монеты. Древние жители Эллады казались Алешке такими же мифическими существами, как и их боги. Только боги могли создавать такие статуи и сочинять такие мифы. А может, не совсем мифы? Нет, он должен обязательно разобраться в этом винегрете. Вот только немного освободится…

Лиходедов поймал на мушку одного из красных и спустил курок. Отдача толкнула прикладом в плечо. Человек в кожаной куртке подломился, затем рухнул лицом вниз.

«Может, мне тоже, как Мельникову, зарубки на винтовке делать?» – мелькнула тщеславная мысль.

Странно, но угрызений совести гимназист не испытал, хотя первый раз отчетливо видел результат собственной стрельбы. Алексей начал привыкать к убийству, когда видел в этом смысл. А смысл сейчас заключался в защите родного города и своих товарищей. Все они лежали рядом с ним в цепи и вели прицельный винтовочный огонь, каждый в собственном стиле.

Вот Мельников. Он бьет размеренно, спокойно, без тени сомнения, как делает ручную работу плотник или сапожник. У Сереги все всегда выходит красиво и ладно. У Барашкова в глазах азарт. Движения резкие, быстрые. Он матерится на промахи.

Шурка-воробей сильно волнуется и суетится, порой забывая передернуть затвор. Целится подолгу, передерживая, облизываясь и поправляя очки. Для Пичугина это настоящее испытание. Но он держится. Долговязый Журавлев спешит, как будто боится не успеть за другими. Он и воду пьет так лее, и ест.

Позиция у партизан была отличная. Моряки и ростовские рабочие несколько раз поднимались в атаку, но продвинуться и сбить защитников с высоток не могли. Кавалеристы тоже, отведя коней в балку и выставив дозор, присоединились к залегшим. Огонь «Робеспьера» из-за неудачного угла обстрела особого урона не наносил.

И все же к середине дня четвертого апреля стало понятно: красные, дождавшись подкрепления, стараются обойти хутор, окружив отряд. Последний прибывший из штаба связной сообщил, что в городе дела совсем плохи. Рабочие подняли мятеж, а Северный отряд восставших, стоящий против Александро-Грушевского, еле держится, потихоньку откатываясь под натиском шахтеров.

Вскоре примчался связной с письменным приказом нового начштаба Денисова: немедленно отходить. В Новочеркасске всем желающим примкнуть к оставляющим город частям предлагалось сосредоточиться в районе Соборной площади и следовать через вокзал на станицу Кривянскую.

Глава 19

Лазарет спешили эвакуировать в первую очередь. Собрав раненых и устроив их с максимально возможным удобством на подводах, доктор Захаров и его малочисленный медперсонал оставляли площадь у Войскового собора.

Нужно было торопиться. В штабе, часть коего вместе со всем имуществом уже отправилась в Кривянскую, говорили, что добровольцы, сдерживавшие красных в районе хутора Мишкин, отошли. Последним плацдармом, который собирались удерживать до последнего беженца, был вокзал. Новый начштаба восставших полковник Денисов лично возглавил офицерский арьергард, прикрывая отход и сдерживая рабочих привокзального района.

Уля сидела на подводе рядом с отцом и матерью. На отца было страшно смотреть. Осунувшийся и посеревший от недосыпа и волнений, он то и дело оглядывался на кресты Вознесенского собора. В слезящихся глазах этого штатского человека, последние три дня только и делавшего, что отдававшего команды, застыло удивление. Доктор словно вопрошал: «Зачем же все было? Отчего люди все бросают, отправляясь в стылую неизвестность? Ведь сейчас даже не лето!»

Его жена, уткнувшись в воротник пальто, молча плакала.

К вокзалу, где сухо хлопали винтовочные выстрелы, пробежали юнкера и студенты. Уля успела заметить: ни Алексея, ни его друзей среди них не было.

«Ну и слава Богу, – подумала она, – может, они уже Тузлов перешли».

Вчера в лазарете, во время короткой передышки, уронив голову на руки, она заснула. Ей приснился Алешка. Юноша лучезарно улыбался и настойчиво приглашал ее на вальс. Почему-то он был одет в парадный белый офицерский мундир с эполетами и аксельбантами. Уля еще хотела спросить у Анюты – Серегиной сестры, решительно определившейся к ним в санитарки, к добру ли снятся белые одежды. Но не успела. Привезли двух партизан-гимназистов, совсем еще мальчишек, раненных в бою с шахтерами. Оба были тяжелые. Один умер, так и не придя в сознание, другому отрезали раздробленную снарядом руку. Даже бой-баба Анюта не выдержала и разревелась. Уля тоже отчаянно плакала. Видя весь этот ужас, она не могла не думать об Алексее.

Утром того же дня он забегал к ним – расхристанный и румяный от спешки – торопился на телефонный узел. Уля принесла ему стакан воды, а он взял и вытащил из-за пазухи три нераспустившихся тюльпана.

– Вам. Первые в этом году.