Хранитель понятий - Майданный Семен (бесплатная библиотека электронных книг txt) 📗
Багор и Ридикюль настроили бинокли на галерку. Отсюда Шрам был как на ладони. И Вензель, паскуда, тоже. Так и тянуло пристрелить…
– …Объяснять будешь вот ему! – Приплюснутый Тарзан представил монтеру сцены Булгакину пацана по кличке Пузырь. – Все должно пахать, как в советском флоте! – Тарзан утопил указующий палец в животе означенного пацана.
От Булгакина, чьи ноги не забыли прикрутить шпагатом к ножкам стула, требовали, чтоб он командовал Пузырем. Какую кнопку жать, какой рычаг дергать. Чтоб на театральной воле выступающие артисты с дирижерами не заподозрили, что, дескать, власть в театре переменилась.
– Он тебя и пристрелит, когда чего не так, – предостерег монтера сцены от подвигов приплюснутый Тарзан. – И я еще добавлю.
И Тарзановы хлопцы принялись распаковывать ящики цвета хаки. Но настолько мощно и величественно перла музыка из оркестровой ямы, что в ней треск открываемых ящиков терялся, как конокрад в Детройте.
– Вы не находите, Мак-Набс, что русский театр чересчур демократичен? – подметил доктор Роберт Ливси. – Дозволено чрезмерно много для нецивилизованной страны. Не мешало бы ввести запрет на сотовые телефоны. А то это просто… – англичанин не выучил еще замечательно пригодного к случаю русского слова «беспредел», – …полный непорядок, Мак-Набс. Почему из зала не выводят зрителей, которые громко говорят? Почему, когда уже поднимается занавес, по залу еще ходят и без конца пересаживаются? Я не имел счастья бывать в шотландских театрах… Может быть, Англия – это последний бастион цивилизованного театра?
– На вашем английском месте, дорогой доктор, – прошептал Мак-Набс, – я бы спросил себя, а почему вас не вывели после вашего долгого черчиллевского монолога на повышенных тонах?
На сцене началась бурная и полная опасностей древнерусская тусовка. Садко, на несколько столетий опережая Жака Кусто, вписался в пучину морскую. И теперь вокруг него плясали какие-то жабы со стройными ножками. Но не на ножки пялились верные Шраму Багор с Ридикюлем.
– Век воли не видать, подаст он какой-нибудь знак, Ридикюльчик, – скрипел железно-золотыми зубами Багор, крутя настройку бинокля. – Чтоб мне свариться, будет…
– Если применить метод сведения дебета с кредитом… – задумался вслух Ридикюль.
– Применяй, братан, – разрешил Багор. – Только без мочилова.
– Шрам не шелохнется. Даже ногу на ногу не перекидывает?.. – прикипел бровями к биноклю соратник.
– Чисто так, – горячо поддержал Багор, жадно ловивший рассуждения умника Ридикюля, – как заспиртованный.
– Лишь пальцами теребит программку?..
– В натуре так! Правильный метод, Ридик! Шрам только листиком шуршит, чтоб мне свариться!
Свариться Багор мог запростяк. Под потолком, среди светильной аппаратуры по кайфу было только фонарщику в шортах и в футболке с надписью «Ла-Скала». Зачаленные в зимние шмотки Багор с Ридикюлем тонули в поту. Но разве могли верные хлопцы не попытаться выручить Шрама из Вензелевого плена, если такой чистый мизер, да еще со своим заходом сам в руки подвалил?
А дело было так: когда пленный Шрам вызвал Ридикюля в Вензелевы апартаменты писать полный отказ от управления «Гостиным двором», то, как бы между прочим, трижды косякнул на лежащие особняком в вазочке театральные билеты. Ридикюлю подсказки хватило.
– Зачем ему так настойчиво шуршать программкой? И… И…
– Что? Что? Заело?
– Ну да! – Ридикюль отклеился от бинокля и хлопнул Багра по плечу. – Да! Он повторяет переборы. Упорядоченность, код! Вот он, знак, Багор! Чтоб мне свариться!
Так и было. Шрам сидел, окруженный вензелевскими заботами, будто вышедшая ночью прошвырнуться малолетка хулиганами. Шрам сидел очень ровно и только пальчиками по программке посылал в пространство сигналы SOS. А Вензеля не хуже язвы двенадцатиперстной кишки продолжали разъедать сомнения и недоверия.
– Последние минутки остались. Поклянись, Сереженька, памятью покойной мамаши, что ты мне не соврал ни единым словом, – будто гадюка вокруг сурка, накручивал кольца старец, ипохондрически вычесывая блох и искры из кошачьей шерсти.
– Чтоб я сдох, – в который раз побожился Шрам. Вот ведь как забавно, он, в натуре, не парил мозги Вензелю. Но сейчас не следовало заводиться на занудство старого пердуна, а следовало телеграфировать в окружающий мир сигналы бедствия. Таятся же где-то в зале верные Щрамовы бойцы.
– Смотри, что с тобой будет, если дуришь. – Любитель психологических этюдов Вензель вдруг вынул из кармана и развернул веером перед Серегой стопку фоток. На фотках компьютерному гению Антону отчекрыживали циркулярной пилой кисти рук. (Так вот каким дуплетом Вензель узнал про Апаксина!) Но и на страшные картинки не дернулся только побелевший Сергей. Продолжал отсылать SOS.
– Хы, чмо какое! – Бикса вытянул палец над сиденьями, целясь в торжественно выступившего на сцену морского царя. – Чисто бомж!
– Может, хоть этот хмырь чего путевое споет, – вздохнул Букса. – Может, заслать ему сотку баксов, пусть забубенит «Братва, не стреляйте друг в друга».
– Тогда уж «Владимирский централ», – вякнул Бикса.
Через четыре ряда наискосок от крутых меломанов запиликала мобила у Харчо.
– Слышь, – счастливо хрюкнул в наушнике Палец, – ты небось тащишься. Этот морской царь – вылитый душман, типа, только из аула! – А ведь в глубине селезенки не очень радовался Палец. Особенно когда ему донесли, что Харчовый глист Хамид накупил билетов на три кишлака. Верняк, какую-то каверзу Харчо затевает.
Харчо выругался на родном наречии и вырубил трубу. Этот Палец совсем в театре отморозился, спецом на нервы плющит, клянусь. Под шутника капает, а сам подляну точит, вах…
Чтоб успокоиться, Харчо глянул в бинокль на большую трибуну с земляками. Там, конечно, не грустили, как внизу. Земляки хлопали друг друга по плечам, размахивали руками, целовались, туда-сюда ходили. Туда-сюда мельтешила старая женщина, от нее уважительно отшатывались. Вах, почему не пойти к землякам, да? Больше друзей, больше верных кинжалов.
А на сцене все пели, да так громко, как перекликиваются в горах чабаны. А на горной высоте, под куполом, два альпиниста пытались разгадать Шрамовы шарады.
Стекляшки бинокля крупняком казали Шрамовы пальцы.
– Не морзянка, – устало приговорил Ридикюль.
– Ах ты! – Багор в сердцах хрястнул биноклем об пол, Багру требовалось конкретно размагнититься. – Чего пялишься! – Он пихнул фонарщика, заслушавшегося арией Садко, в надпись «Ла-Скала».
Гиперболоидно узкий луч осветительного «пистолета» мотыльнулся от сцены на зал и замер, выхватив в партере Гайдука.
Ослепленный Гайдук нервно потирал за. пазухой рукоять «Макарова». «Вычислили, суки!» Из-за слез Гайдук не видал, в кого шмалять. «Может, менты сели на хвост по вчерашнему фраеру?! Не дамся!»
– Гайдук, падла, – устало доложил Жора-Долото Вензелю, – и этот туда же!
Блин света пополз обратно на сцену, по пути задев терзающуюся в партере супружескую чету:
– Не надо, Димусик, – прокурлыкала жена. – Новый год. Меня пожалей.
– Долг. – Муж снял очки, чтоб быть к жене поближе, и дохнул в любимое замшевое ушко тихо-тихо, тише, чем крадется в нору мышь с ворованным зерном. – Долг офицера милиции.
Майор Орлович попал на долг случайно. Дернуло ж покинуть любимый Пушкин. Сколько раз выезжал – одно лишь горе на беде и беда на горе. Казалось, всего-то собрался в театр жену выгулять под праздники – ну где тут поскользнуться? Ан нет…
Если б не опоздали к началу, Орлович схватил бы ситуацию до усадки в зале, сбегал бы к аппарату городской связи и – пусть начальство думалку нагревает. Но майор торопился на места и бдительность не включил. Лишь когда но коленям выходных брюк, извинясь, прошуршал «адидасовскими» штанами пробиравшийся к своему месту Гера-Панцирь, находящийся в розыске по тройному убийству в Павловском парке, тогда Орлович перестал быть зрителем и вернулся в менты.
Майор впился в обстановку… Батюшки святы! Ему аж поплохело. Зрительный зал был битком набит уркаганами с доски «Их, разыскивает милиция». И знакомыми и незнакомыми, которых опытный мент всегда отделит в толпе от случайных идиотов.
