Удар Молнии - Алексеев Сергей Трофимович (книга жизни TXT) 📗
Это был первый этап операции. Но чтобы реализовать второй, следовало заставить Кархана работать в пользу России. Движение исламского фундаментализма в некоторых странах Востока через своих миссионеров упорно забивало клин между славянами и тюрками, между православием и мусульманством в бывших союзных республиках. Чечня, а точнее, генерал-коммунист, захвативший власть, первым откликнулся на призыв фундаменталистов и принял их идеологию из соображений корыстных: получить поддержку и помощь с Bостока, закрепить свое положение падишаха. Он практически ничем не отличался от Кархана: оба служили в Советской Армии и коммунистическому режиму, оба воевали против мусульман — афганских моджахедов, и кто больше избил своих единоверцев, еще надо было посчитать; оба же затем начали работать против России. Вступив в разногласие с чеченским диктатором, Кархан, как; профессиональный разведчик и специалист по Востоку, мог бы постепенно образовать свою партию, основанную на экономических интересах и способную ослабить влияние корыстного соперника и тенденции к расколу не только в российских республиках с мусульманским вероисповеданием, но и бывших союзных. Все-таки дореволюционный опыт мирного сожительства разных конфессии в империи был уникальным, проверенным и жизнеспособным.
С Карханом следовало усиленно работать, причем методами, на которые он еще реагировал, — жестким психологическим давлением, всякий раз загоняя его в угол неоспоримыми фактами и вескими аргументами.
Иными словами, вести за него ту игру, о которой подозревали «горные орлы», и этим все дальше и дальше отводить его от бывших соратников, втягивать в глубокий и необратимый процесс размежевания, а может быть, и открытой вражды. К тому времени, когда бывший «грушник» созреет под натиском сложившихся обстоятельств для самостоятельной игры, отступать уже будет некуда, и ему придется принимать тайное покровительство своей собственной Родины.
Так планировал полковник Сыч, однако и здесь вдруг резко ощутился признак фатализма…
«Брандмайор» успешно провел пресс-конференцию, заставил ужаснуться и возмутиться самую «независимую» власть — четвертую по счету, «власть» над умами и общественным мнением. Несколько дней все средства массовой информации на все лады обсуждали то, что сейчас было необходимо и выгодно ФСК, строили предположения, предсказывали, анализировали, делали зловещие выводы, пугали народ и больше пугались сами. Журналисты толпами дежурили у подъезда на Лубянке, иногда самым «удачливым» и «всемогущим» удавалось пробиться на несколько минут в кабинет директора и получить короткое интервью. «Брандмайор» прилично отработал «оплошность» дилетанта в службе безопасности, проговорился о Кархане, а еще через пару дней интерес газетчиков к горячему материалу вдруг резко, как по команде, упал. Некоторые, стоящие на крайних позициях, еще продолжали шуметь и вещать о надвигающейся на Россию беде; самые же «независимые» прочно замолчали. И это было симптоматично: кто-то, на самом деле всесильный, велел не трогать проблем, связанных с чеченскими сепаратистами, и не поднимать волны возмущения в обществе. Точно так же, на самой высокой ноте, была оборвана «песня» прессы о фальшивых авизо и триллионах перекачанных в Чечню рублей, незаконных поставках нефти, которая экспортировалась в третьи страны, и прочих криминальных действиях, заставляющих гореть от возмущения всякое честное журналистское сердце.
Сыч предполагал, что так и будет, поэтому уже готовил новый ход — утечку «секретной» информации, когда его пригласил к себе «брандмайор». Кажется, он только что вернулся с теннисного корта, где проигрался в пух и прах: полковник никогда не видел на его лице тяжелой задумчивости — будто мать родную схоронил.
— Скажи мне откровенно, Николай Христофорович, к тебе никто не приезжал из… высших должностных лиц? — спросил он как-то отвлеченно и безнадежно. — Не интересовался работой?
— Нет, — осторожно проронил Сыч, ожидая еще какого-то неприятного признания «брандмайора».
Сыч работал под плотным прикрытием своего руководства, и этот надежный громоотвод избавлял его от прямых контактов с кем бы то ни было — такие условия обговаривались заранее.
— Так я и думал, — обреченно вымолвил директор ФСК, но в глазах загорелся тихий злобный огонь. — Ты старый кагэбэшный волк… Скажи, как можно работать, если уже никому нельзя доверять?
— Вопрос риторический, товарищ генерал. Отвечать не буду.
Кажется, «брандмайор» проговорился где-то еще, оплошал уже по-настоящему. Утечка информации становилась полезной, если давалась в строго дозированной форме, как гомеопатические средства. В ином случае лекарства обращались в яд…
— Я задаю вопросы самому себе! — вдруг вскипел он. — Любой секретный документ, касаемый чеченского вопроса, становится известным Диктатору. Как это называется?
— Это называется просто — сбор секретной информации. Служба работает.
— А нам как работать в этих условиях?
— Нам требуется извлечь из этих условий полезное для себя и использовать во благо, — невозмутимо сказал Сыч. — В наших руках теперь будет хороший канал для дезинформации. Только каждый шаг, каждую бумажку нужно делать с расчетом и умом.
— Да, Николай Христофорович, я подумал об этом. Я тоже становлюсь иезуитом… Но самое главное — операция с Карханом провалена!
Сыч ни о чем не стал спрашивать, не выдавая своих чувств, ждал, когда «брандмайор» признается сам. Он не признался, задавил в себе и возмущение, и обиду.
— Департаменту госбезопасности Чечни известно, что Кархан находится у нас, — вдруг заявил он. — И наша Комиссия по правам человека теперь спрашивает, куда мы дели гражданина Саудовской Аравии.
Это могло быть обыкновенной проверкой спецслужбами противника, которые отрабатывали Кархана со всех сторон, действуя исподволь и в лоб, по своим агентурным каналам и через государственные институты. Зная обстановку глухого непрофессионализма в органах власти, противостояния между чиновниками и аппаратами, они рассчитывали на возможность, что кто-нибудь да проговорится. Однако «брандмайор» что-то недоговаривал, и потому, вероятно, Кархана засветили по большому счету.
А даже малейшее подозрение могло свести всю операцию на нет. Скорее всего, директор ФСК неосторожно ответил на чей-нибудь вопрос, заданный ему на теннисном корте после интервью, опубликованного в «независимой» прессе.
— Жалко отдавать Кархана, — сказал Сыч. — Немедленно уберут.
— Туда ему и дорога! Пусть за него отвечают мудрецы из Комиссии по правам человека!
— Комиссия ни за что не отвечает. А вот нас в очередной раз вываляют в грязи. Кархан предстанет благородным разбойником, мы — злоумышленниками, наследниками проклятого прошлого КГБ. И убийство Кархана обязательно спишут на нас.
— Потому я и спрашиваю: как можно работать в таких условиях? — снова закричал «брандмайор» и осекся, справился с чувствами. — Мы можем предъявить ему обвинение? Посадить на несколько лет? Для его же блага…
— Обвинение предъявим, но дело в прокуратуре обязательно развалят, — вздохнул Сыч. — Там не захотят ссориться с Комиссией по правам человека. Но даже если его и посадят, то он умрет в тюрьме от сердечного приступа или повесится еще в следственном изоляторе. А смерть все равно повесят на нас, иезуитов.
Директор ФСК походил по кабинету, потряс головой, зло рассмеялся:
— Теперь что же, нам его спасать? Парадокс! — Ничего, товарищ генерал, — успокоил Сыч. — Подобное случается во всех спецслужбах мира. А Кархан все-таки наш бывший разведчик, Герой Советского Союза… Мы ему устроим побег. Пригласим членов этой Комиссии, передадим из рук в руки, покаемся. Эти… члены обязательно захотят потолковать с мучеником из наших застенков, повезут его в свои апартаменты, чтобы устроить пресс-конференцию По дороге он сбежит. Ему ведь невыгодно позировать перед тележурналистами, знает, какая уготована судьба. Сбежит, а мы его встретим и надежно спрячем. Только об этом не следует нигде говорить…
