Оперативный псевдоним - Корецкий Данил Аркадьевич (читаем книги бесплатно .txt) 📗
«Волга» ходко шла по проспекту Маркса, официально переименованному в Большой – как до октябрьского переворота, но оставшемуся в памяти и лексиконе коренных тиходонцев под привычным названием. Справа промелькнул «Маленький Париж», на желтый свет пересекли Богатый спуск, слева проплыла свечка «Интуриста», в котором за Лапиным до завтрашнего утра оставался оплаченный номер. Но и гостиница, и номер уже не имели к Сергею отношения, пуповина, связывающая его с Тиходонском, лопнула, и он считал это вполне естественным, так же, как и путешествия без вещей, быструю перемену планов, преодоление постоянно возникающих препятствий... Карданов привык перемещаться в пространстве именно так.
Машина миновала центр города, прошла сквозь Берберовку – район, исторически заселенный преимущественно армянским населением, вырвалась на Магистральный проспект, выводящий из города прямо на московскую трассу.
Частный сектор с проросшими сквозь традиционно-убогую советскую застройку трехэтажными дворцами из итальянского кирпича под красной черепицей или разноцветным металлопластиковым шифером, очередной путепровод через железнодорожные пути, роща-лесопарк, красные и белые свечки авиагородка, справа, в отдалении, приземистое здание аэропорта, опять бесконечная роща с рекламным плакатом «Добро пожаловать в кемпинг»...
На выезде из города недавно построили бензозаправку по типовому европейскому проекту, считалось, что бензин здесь не разбавляют, поэтому на ярко освещенном пятачке всегда стояли три-четыре машины.
– Бензина хватит? – спросил Макс. – А то заправься, я плачу...
Он протянул три десятки. Ни один водила не откажется от такого предложения. «Волга» свернула на бетонную площадку и пристроилась за черной «девяносто девятой» с тонированными стеклами. Впереди стояла белая «восьмерка».
– Пойду пока отолью...
Карданов продрался сквозь голый кустарник и побежал между остовами деревьев в сторону трассы. Через сотню метров он нашел подходящее место для наблюдения. До КП ГАИ было метров пятьдесят. Кроме желто-синей «Волги», у поста стояли два джипа. Динозавры в коротких, будто обрезанных курточках и с повязками на рукавах кучковались за спиной широкого, из-за надетого поверх бушлата бронежилета, гаишника.
Вот, подчиняясь взмаху светящегося жезла, затормозил «КамАЗ» с обтянутым тентом кузовом. Пока милиционер проверял документы, два динозавра осмотрели кабину, заглянули под тент. Юркая легковушка попыталась проскочить справа, но ее остановили другие динозавры и подвергли досмотру, не дожидаясь, пока освободится гаишник. Выезд из города был закрыт.
Несколько минут Макс постоял, размышляя. Обойти пост по покрытой метровым слоем снега целине? Задача нелегкая, но выполнимая. Однако, когда он выйдет на трассу, вид у него будет веселый, а ночью водители и так избегают брать случайных пассажиров. Договориться, чтобы пожилой частник подобрал его через триста метров? Но кто знает, что спросят динозавры о причинах порожнего рейса и что он им ответит...
Лапин осторожно вернулся к бензоколонке, но не вышел на освещенный пятачок, а пересек трассу и принялся «голосовать» въехавшим в город машинам. Остановилась только пятая или шестая – замызганная, несмотря на мороз, «Нива» с нервным очкариком неопределенного возраста.
– До... Соляного спуска! – по привычке Лапин чуть было не назвал Богатый спуск.
– Полтинник, – недовольно бросил очкарик. Это было очень круто, и он это знал.
– Годится! – Макс ловко запрыгнул на высокое сиденье.
Теперь они ехали в обратном направлении. Роща, кемпинг, аэропорт, авиагородок, опять роща, путепровод... Когда проезжали «Интурист», Лапину захотелось в насиженное место: ночевать где-то надо, тем более он не знал, что делать дальше. Когда пересекали Богатый, порыв повторился.
Сейчас квартира на Мануфактурном не казалась такой убогой. Умыться, попить чаю да завалиться с Тонькой под одеяло, она вон как классно строчит... Но Карданов знал, что ни в «Интурист», ни к Тоньке соваться нельзя. И он знал, как поступить, если аэропорт, вокзал и автомобильные трассы блокированы преследователями.
– По Соляному налево, на набережную, – распорядился он.
Оскальзываясь на обледеневшей брусчатке, «Нива» сползла по крутому переулку к белому, напоминающему трехпалубный теплоход зданию речного вокзала. Рядом торчал двенадцатиэтажный обелиск гостиницы «Якорь». Из ресторана внизу гремела музыка.
– Опять налево...
Подпрыгивая на ледяных кочках, вездеход прокатился вдоль вмерзших в лед речных трамвайчиков, плавучего бара «Скиф» и древнего колесного парохода «Дмитрий Донской». Дальше начиналась полоса чистой воды, в конце которой пришвартовался мощный буксир с тупым, чуть курносым, как у ледокола, форштевнем. В круглых иллюминаторах горел свет.
Максу все стало ясно, но водитель не должен был догадаться, что именно его интересовало. Поэтому они проехали в сплошной темноте еще несколько кварталов до мрачных остовов парамоновских складов, которые ночью выглядели особенно зловеще. Очкарик стал нервничать. Внешне это никак не проявлялось, но Карданов безошибочно распознал биоволны страха.
– Черт, ничего не узнаю, – пробормотал он себе под нос и уже в полный голос сказал:
– Давай, друг, к «Якорю»! Надо пожрать да расслабиться... Потом, может, вспомню, где она живет...
Только когда «Нива» вернулась к ярко освещенному речному вокзалу, водитель пришел в свое обычное состояние.
– Коли трезвый впустую ездил, представляю, что ты по пьяни отыщешь...
– брюзгливо буркнул он, принимая деньги. – Здесь, если хочешь знать, вообще нет жилых домов!
– Нет и не надо! Другую найду...
Дождавшись, пока «Нива» уехала, Лапин зашел в вестибюль вокзала и купил литровую бутылку водки и палку запаянного в полиэтилен сервелата.
Потом двинулся к буксиру. Сходни были убраны, и он долго бросал ледышками в иллюминаторы, но они почему-то все время стукались о борт. Наконец заскрежетало железо, откинулась квадратная крышка люка и на палубу вылез мелковатый матросик в ватнике и морской фуражке с «крабом».
Лапин быстро вытянул вперед руку с зажатой бутылкой.
– Чего надо? – агрессивный было тон мигом сменился добродушными нотками.
– Погреться пустишь? – простецки попросился Макс. – Бабу ждал, замерз как собака...
Обстоятельства были предельно понятными и вызывающими сочувствие.
– Заходи... Сейчас сходни сброшу...
Бывают дни, которые до предела изматывают нервы, иссушают душу, высасывают все жизненные силы. Тогда хочется пораньше прийти домой, отогреться, поесть, выпить хорошо очищенной водки, принять горячую ванну и завалиться спать, предоставляя организму восстанавливать сожженные нервные клетки и нарушенный биоэнергетический баланс. Но такие дни имеют тенденцию растягиваться до суток, недель, иногда месяцев, будто кто-то там, наверху, – не в высоких начальственных кабинетах, а еще выше, там, где по господствовавшим до недавнего времени атеистическим представлениям не существует ничего, кроме угольной черноты и смертельного холода, будто кто-то могущественный и всевластный, управляющий всем ходом бренной земной жизни, нарочно не дает операм расслабиться и восстановиться, карая их за многочисленные грехи, совершаемые повседневно – по умыслу и расчету либо вынужденно, в угоду малоправедной Системе, которой они взялись служить, не щадя живота своего. С животами, правда, дело обходится более-менее благополучно: если не поймаешь пулю или нож, отделаешься обязательным гастритом или язвой, позволяющими все же кое-как существовать на этом свете. А вот с сердцами действительно выходит скверный расклад: чем дольше стаж на оперативной работе, тем выше процент смертей от инфарктов и тем ниже возраст, в котором они случаются.
Вымотанные суматошным днем и неудачной засадой, опера Центрального ЮВД собирались расходиться, когда Савушкин вызвал к себе Рожкова, а тот, понимая, что это значит, притормозил остальных. Бросив в рот две таблетки мятной жвачки, чтобы забить запах распитой с Макаровым бутылки «Финляндии» и копченой колбасы, которой они эту бутылку закусывали, начальник УРа направился в другой конец длинного коридора, к кабинету, где бывал по десять раз на дню, получая очередные задания, обязательные «втыки» и нечастые благодарности.
