Один в поле воин - Нестеров Михаил Петрович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .txt) 📗
В голосе Олега полковник уловил справедливый упрек в свой адрес. Однако Михаил Константинович промолчал.
– В холле установлены две цифровые видеокамеры – одна над стойкой регистрации и еще одна в кафе. Но об этом не беспокойся. К тому моменту, когда вы войдете в гостиницу, камеры не будут передавать изображение. Мы окончательно определимся по времени, как только клиент появится в "Олимпии".
– Ты будешь в Москве?
– За любимую команду предпочитаю болеть на расстоянии, у телевизора.
Они еще немного посидели, перебрасываясь отдельными фразами. Понемногу Шустов пришел к выводу, что спешный визит начальника – не только ради рассказа о похождениях двух друзей в гостинице и пережевывания сопутствующих деталей в предстоящей операции. Он терпеливо ждал, когда Михаил заговорит о главном.
63
Ширяева невероятно мучилась, отчаянно сопротивляясь двум крепким мужчинам. Ее голова была стянута полотенцем, она ничего не видела сквозь плотную ткань, которая давила на глаза и впивалась в приоткрытый рот. У нее не было возможности даже закричать. Дышать становилось все труднее, мозг пронизывали электрические импульсы, в конечностях возникли судороги, артериальное давление резко упало.
Однажды подобное случилось с ней, когда воспалилась оболочка, окружающая головной мозг. Врач "Скорой помощи" поставил диагноз: менингит. В ту пору ей было тридцать лет, Илье – восемь. В клинической больнице диагноз врача подтвердился посредством компьютерной томографии. Она смутно помнила камеру, медленно вращающуюся вокруг головы. Тогда ее спасли. Сейчас спасения ждать было неоткуда.
Они убивали ее.
Еще не потеряв сознания, Валентина почувствовала, что оглохла. Она не могла различить ни одного звука, кроме шороха призрачной клейкой массы, вползающей в уши.
Было очень больно. Когда давление в голове достигло критической точки, она неожиданно увидела свет: от лица убрали полотенце. Совсем близко ритмично двигались чьи-то слюнявые губы, чьи-то водянистые глаза внимательно смотрели на нее. На какой-то миг ей показалось, что раньше она видела эти глаза. Когда?
И снова полотенце, которое не давало дышать. Она рухнула в чернеющую пустоту.
Потом сознание вернулось. Но со странным ощущением – вместо привычной работы сердца какие-то слабые, еле различимые толчки. Зато теперь она все слышала отчетливо. Кто-то над самым ухом очень громко прошептал:
– Все, эта шлюха больше двух минут не протянет, давления практически нет... пульс угасающий, слабый... дыхание поверхностное. Что там с лицом... лицо чистое. Шея... нормально. Должны успеть. Давай ее в ванную.
На этом этапе операцией командовал Тимофей Костерин, учившийся когда-то в медицинском училище.
Когда же Валентина оказалась в собственной квартире? Она никак не могла вспомнить этого. Сознание вернулось к ней, когда тихо щелкнул дверной замок. Наверное, так же, как в тот день, когда убийцы ворвались в квартиру вслед за Ильей и расправились с девочкой.
Кто-то крепко держал ее поперек груди, она хотела вырваться, но лишь слабо пошевелила пальцами. Странное ощущение – чувствовать свои силы и не в состоянии воспользоваться ими, как во сне, когда разум принадлежит тебе, а тело – нет.
И сейчас с ней происходило то же самое, только наяву.
Она в своей квартире. Рядом, за стеной, Грачевский. Грач. Володя. Он совсем близко. Но нет сил даже прошептать его имя.
Она вдруг вспомнила, как оказалась в своей квартире. Угасающее сознание подсказало ей, что ее привез Василий Маргелов. А до этого... да, она разговаривала с Курлычкиным, пришел Максим... Он сумел освободиться... Ударил ее по лицу... Она забыла сумку с ключами... Так вот как убийцы вошли. А ей ключи дал Володя... Они выпили, она – совсем немного.
И еще одно воспоминание: она, покачиваясь, идет к двери, смотрит в глазок, снимает цепочку... Сама впустила убийц?
Грач...
Он что-то должен сделать... Что?.. Да, он должен прийти в ее квартиру, чтобы забрать кое-что из ее вещей. Был уже или нет?
"Володенька... на помощь... я здесь..."
Вспомнить, что она сожгла записку, оставленную Грачевскому, у нее не хватило сил.
Ее губы раскрылись несколько раз и сомкнулись. Они казались чужими, холодными, словно в них вкололи обезболивающее.
Грач проснулся среди ночи и долго не мог заснуть. Встал, попил воды, закурил, стряхивая пепел в раковину. Широко зевая время от времени и вытирая полусогнутым пальцем проступавшие в уголках глаз слезы, рассеянно думал, от чего он проснулся. Какой-то шум заставил его открыть глаза, что-то похожее на щелчок, донесшийся то ли с улицы, то ли из подъезда.
Он затушил окурок и вернулся в кровать. Снова надрывно зевнул, разбудив мать. Она что-то проворчала, заворочавшись, и затихла.
В последнее время старуха места себе не находит, переживает, думает, что ее сын снова начал воровать.
Несколько дней назад он пришел домой в новой одежде – чистый такой, постриженный, мать ахнула, опустилась на стул и запричитала: "Вовка... Что ж ты, сынок, делаешь-то, а?" Он ей "версию" о калымной работе: подрядился, мол, цистерны из-под мазута выпаривать, деньги хорошие, рассчитывают каждый день, одежду вот кое-какую купил, что ж ему, всю жизнь, что ли, возле матери сидеть? Она даже не дослушала. "Вовка, пожалей мать, Христа ради! Ведь если поймают, посадят надолго. Кто меня тогда похоронит?"
Ночью мать тайком обшарила его карманы и унесла содержимое на кухню. Включила свет и схватилась за сердце при виде золотой цепочки, денег, каких-то документов. Едва нашла в себе силы взглянуть на них, думала – чужие, ограбил кого-то. А документы оказались на его имя: справка на машину, водительские права. Она посмотрела, сколько стоит машина, и полезла за валерьянкой.
Ночью не стала будить его, а наутро спросила: "Ты у кого деньги-то своровал, а, Вовка? А цепочку? Ведь убьют дурака!" Он махнул на нее рукой и ушел. Думала, с концами, больше не придет. А потом все эти дни только и делала, что ждала милицию.
Грач не мог уснуть, лежал с открытыми глазами. Вообще-то он сегодня порадовался за Валентину. Хотя она толком ничего не объяснила, сказав только, что отпустила пленника, а следователь прокуратуры помог замять это дело. "Так что ты можешь за себя не беспокоиться". Глупая, да он не за себя беспокоится! И как ей объяснить это? Он, конечно, человек прямой, но что-то останавливало его, даже губы противились выговорить, что Валентина ему нравится. Удерживала мысль, что он – бывший зек, в настоящее время – "синяк". Но ведь в том, что он поднялся, – заслуга Ширяевой.
Если ничего не получится, он спокойно примет ту жизнь, которую оставил пару недель назад, – без сожаления. Но будут бередить душу мысли о Валентине.
Его так и подмывало пойти к ней прямо сейчас, ночью, разбудить, как однажды он сделал, напросившись в помощники, и сказать: "Валя..." Нет, начать нужно так: "Петровна... кстати, можно пройти?.. Петровна, я не разбудил тебя?.. Так вот, Валя... Одним словом... ты правильно сделала, что бросила этого гада ко всем чертям. Серьезно. Да, только за этим... Спокойной ночи".
Ладно, завтра с утра с ней поговорю, решил Владимир. Обязательно.
Валентина приоткрыла тяжелые веки, ощутила крепкую хватку на груди и ногах и покачивающие движения собственного тела.
– Не дави так сильно, синяки оставишь.
Кто-то ответил:
– Я только придерживаю.
И снова первый голос:
– Вот тут есть шнур от занавески.
– Выдержит?
– Должен. Черт! – Басовитый голос негромко выругался. Что-то упало с полочки, прокатилось по ванной, слабым эхом отдалось в ушах.
– Осторожно! – недовольно предупредил другой.
Над ее головой начала происходить какая-то возня.
– Все, готово. Так, по моей команде. Раз, два – взяли.
Валентина почувствовала, что ее приподняли.
– Чуть на меня... – командовал Костерин.
– Так?
– Да. Держи ее, я отпускаю одну руку... Еще чуть вниз. Тихо-тихо, осторожно опускай... Стоп! Ставь ее ногами на край ванны... Все, чу-уть приподними. Сейчас петлю накину... Видишь, она смотрит – отлично, мы успели. Так, перехватываемся. Я беру ее под колени и приподнимаю, ты придерживай за спину, чтобы не завалилась... Так-так, хорошо... Нужно повыше поднять, чтобы удар от веревки был естественным. Держишь?
