Полынь и порох - Вернидуб Дмитрий Викторович (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
«Алешенька, что с тобой? Ты ранен?! Упал с лошади?! Пойдем скорей, покажешься доктору!» – Медсестра, говорившая с искренней тревогой в голосе, была Ульяной Захаровой.
«Вот как! Этот сопляк-проныра еще и с моей знакомой любовь закрутил!» – Ступичев почувствовал, что задыхается от негодования. Он хоть и понимал, что не имеет на Ульяну никаких прав, но ревность все равно брала за глотку. Подъесаул на минуту почувствовал, что теряет над собой контроль. Рука потянулась к лежащему в кармане шаровар револьверу. Но следующий эпизод отрезвил Валерьяна подобно ледяному душу: по двору, безумно озираясь, прошествовал подконвойный Ценципер. Маленький очкастый гимназист – товарищ «жениха» – весело приветствовал влюбленную пару.
«Мое почтение! – сказал он. – Подождите, я сейчас!»
В этот момент Ираклий Зямович настойчивым тоном, словно отвечая очкарику, заявил: «Прошу покорнейше аудиенции!»
«Без протекции нельзя», – буднично отрезал конвоир, словно произносил это по нескольку раз в день.
«Отведите к полковнику Федорину, – потребовал фотограф, – кайзер его послушает!»
Ступичева охватила тревога: «Этот дурак Ценципер, оказывается, жив! Ведь я видел, как его пристрелили! Но почему он поминает Федорина? Он же не говорил, что знаком с полковником… А причем здесь кайзер? И отчего фотографа держат здесь? Уж не потому ли, что свихнулся?» Тут Валерьян вспомнил: «Черт, ящик! Ценципер мог все выболтать!»
Его так и подмывало помчаться на кладбище. Но нужно было дожидаться ночи.
Торчать около больницы больше не имело смысла. И тогда подъесаул решил нанести визит в мастерскую маэстро: «Не дай Бог, этот „феникс”, этот приемный сын избранного народа решил его кинуть…»
Фотоателье стояло наглухо запертым под табличкой «Тифозный карантин». Первоначальный осмотр говорил, что ни один вооруженный человек за все это время не отважился на взлом полуподвального помещения. Пройдясь на всякий случай взад-вперед по неосвещенному тротуару, Ступичев приблизился к двери.
Ковырнув врезной замок отмычкой, Валерьян с удивлением обнаружил, что замок недавно смазывали.
«Никак у нас завелся рачительный домовой, – усмехнулся подъесаул, входя в помещение и чиркая спичкой. – Что ж, посмотрим, как он тут похозяйничал».
Проверив, хорошо ли закрыты ставни на окнах, Ступичев задернул шторы и зажег керосиновую лампу.
Электричество не работало. Две заправленные керосинки находились у входа на полке. Свежая копоть на их стеклах подтверждала предположение, что в мастерской кто-то недавно был.
Ателье состояло из шести комнат: двух жилых с окнами, кухни, небольшой проявочной и просторной глухой залы, где, собственно, и производилась съемка посетителей «на карточку». В студии у стен стояли ширмы-декорации с морскими волнами и горными видами, деревянные лошадки для детей, кружевные зонты для дам. И прочее, без чего не мыслит себя ни одна провинциальная фотомастерская. Аппарат отсутствовал, зато на кухне валялись объедки, а на полу были следы грязной обуви. Ступичев прикинул, что дождя не было уже дня четыре. Тот, кто посещал ателье, последний раз приходил в дождь, не открывал ставен, боясь, что заметят свет. И, очевидно, спал на кровати не раздеваясь, поверх покрывала.
Пройдя в другую комнату, служившую гостиной, Валерьян обнаружил брошенную одежду. Пальто он сразу узнал.
«Васька, сучий потрох! – подъесаул азартно прищелкнул языком. – Вот гад, нашел себе берлогу!»
Ступичев почти обрадовался, что молодой налетчик нашелся. Но тревога осталась. Некое неприятное ощущение, сродни предчувствию картежного проигрыша…
Валерьян схватил лампу и прошел в студию. В углу лежал тот самый ящик. Пустой, с оторванной крышкой. Рядом на затоптанном ковре валялась пломба, каждый миллиметр оттиска которой Ступичев знал наизусть.
– Подлец! Урка ублюдочный! – От удара сапога треснули доски. – Как мерзавец разнюхал?! Убью сволочь!
Возмущению его не было предела. Ступичев метался по мастерской, выкрикивая проклятия. Так продолжалось долго, пока он не стал задыхаться. Наконец, рухнув на кровать, Валерьян замолчал. Погони, розыски, нервное напряжение, бесконечное выживание, все опостылело так, что хотелось только одного – нажать на курок и избавиться от этого подлого света. Не было никакой веры в то, что на этой планете хоть где-нибудь люди могут жить спокойно, в свое удовольствие, не оглядываясь, не ожидая ножа в спину.
Валерьян прикрутил лампу. Ее огонек еле горел. Стоило повернуть еще немного, и комната погрузится во мрак. Вот так и жизнь – одно движение, выстрел, и как в домино: пусто-пусто. А может, не пусто? Может, мрак останется здесь? А там что? Может, чтобы узнать, стоит попробовать?
В затхлом воздухе мастерской запахло приближением смерти. Еще немного, и вот она – костлявая, влетит за очередной добычей, обдавая ледяным холодом и заставляя замирать даже тараканов в щелях. Но вместо этого на ступеньках крыльца раздались тихие шаги человека. В замке заскрежетал ключ.
Валерьян среагировал моментально. Отбросив фатальные размышления, он вскочил, потушил фитиль лампы, достал револьвер и на цыпочках подкрался к дверному проему.
Таинственный посетитель, не зажигая огня, зашарил на полке в поисках керосинки. После стало понятно почему – спичек у него не было, а только кресало. Открутив на ощупь стеклянный колпак, он принялся высекать искру. Когда язычок пламени вспыхнул, Ступичев увидел офицерский френч. Но, как только человек снял фуражку, чтобы повесить на вешалку, стало ясно – это Компот.
– Приятный вечер, господин Пенковский! – ехидно-вежливым тоном произнес Валерьян. Подъесаул специально назвал Ваську по фамилии, указанной в липовых, изготовленных Ценципером документах.
От неожиданности лампа в руке вошедшего дернулась, и ее свет полукругом метнулся по прихожей, осветив испуганное лицо.
– Осторожно, не спалите вместилище художественных замыслов, а то придется беседовать на улице. Кобуру тоже трогать не рекомендую, – добавил подъесаул.
– А, благородие… – Васька попытался улыбнуться, – слава Богу, вы на этом свете. Я-то думал: это маэстро Ценципер решил воскреснуть.
– Ценципер жив.
– Жив?! Ну ни хрена себе!
– А что тебя так удивляет? Что еще не похож на решето? Так это потому, сучий потрох, что я хочу знать, где содержимое ящика. Ну, говори, сволочь! Где?
Васькины глаза заметались, он ощерился и сплюнул через дырку между зубами. Компот стал похож на кота, застигнутого на месте преступления, но не теряющего звериного достоинства.
– Зря вы так, Валерьян Николаич. Я ведь думал, что вам полные кранты настали. Эти парни не фраера были. Стильно захват провернули. На охранку смахивает. А ящик… Под кроватью железяки. Кому нынче фальшивые бумажки нужны? Тут и настоящие-то в топку кидают.
– А ты думал, там золото? – усмехнулся Ступичев.
– Ну, серебро хотя бы…
– Шпана.
– Это как господину офицеру угодно… На улице ваша власть. – Компот протянул руку, ставя лампу на полку.
Нож просвистел у Валерьяна над ухом, впившись в дверной косяк. Подъесаул успел отступить, будучи наготове. Он ждал этого момента в полной уверенности, что Компот попытается от него избавиться. Но ответного выстрела не последовало. После короткой борьбы Васька получил ногой в живот. Валерьян заломил ему руку, придушил, и Компот оказался на полу.
Ступичев не стрелял не потому, что боялся наделать шума. С наступлением темноты на одиночные выстрелы никто в городе внимания не обращал. Просто у подъесаула имелась своя теория. Прежде чем пристрелить оппонента, не отягощающего свои мозги идейным хламом, нужно попытаться его подавить, подчинить. Молодым налетчиком двигало только чувство наживы. Это можно было использовать.
– Щенок, – прошипел Валерьян в ухо прижатому к полу парню. – Ты дурак. Ну что за манеры? Глупо избавляться от того, кто приведет тебя к мечте. Ты золота хотел? Я знаю, у кого оно, и второй раз упускать не собираюсь. Теперь его в два раза больше. А железяки при хорошем раскладе, могут принести еще столько же. Ты же любишь море? Вот и поедем загорать, когда дельце провернем.
