Один в поле воин - Нестеров Михаил Петрович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений .txt) 📗
– Из газеты. Маленькая заметка. Наверное, завтра выйдет некролог.
– Убийство судьи – и маленькая заметка? – Олег покачал головой. – Что-то мне не верится. А ну выкладывай, что там у тебя.
– Корреспондент написал, что она покончила жизнь самоубийством, повесилась в ванной своей квартиры.
– Кажется, – недовольным голосом произнес командир, – я начинаю понимать: ты не веришь, что Ширяева повесилась сама, да? Ты что, подхватил вирус от Сергея?
Яцкевич оставил последний вопрос без ответа.
– Конечно, не верю. А ты?
– Я?! – В голосе Шустова прозвучали ноты презрения. – Да мне плевать! Если я начну сочувствовать всем, то стану похож...
Олег выругался. По идее, "скорбеть" положено Белоногову, а тут сокрушается самый беспощадный член отряда. Что происходит на самом деле?..
– То стану похож на тебя! – докончил он.
Тем временем гости получили очередной фол, и на линию штрафных бросков снова встал Белоногов. Ему аплодировал Николай Осинцев, постукивая здоровой рукой по скамейке, довольно улыбался главный тренер, победно вскинул кулак Сергей, пробравшийся к скамейке запасных.
– Андрей, ты заболел, честное слово, – возобновил разговор Шустов. – Другое просто трудно предположить.
– Может быть...
– Сколько мне лет?
– Что? – не понял Андрей.
– Я спрашиваю, сколько мне лет?
– Мне действительно отвечать?
– Да, – терпеливо подтвердил Шустов.
– По отношению к тебе я могу показаться пессимистом, – ухмыльнулся Яцек.
Олег не отреагировал на его реплику.
– Рядом с тобой я чувствую себя дряхлым стариком. Ну что вы за люди с Сергеем! Без наставлений – как без пряников. У меня скоро все здоровые клетки превратятся в раковые. Ты, случаем, не издеваешься? – Шустов более внимательно всмотрелся в товарища, надеясь, что тот улыбнется, хлопнет по плечу, обратит все в шутку.
Но Яцкевич оставался хмурым.
– Я подозреваю, что вы с Сергеем вытащили меня не на матч, а для того, чтобы в очередной раз поплакаться. Но дальше слез дело не пойдет. Допустим, судью действительно убили, профессионально, так, что следствие определило самоубийство. На этом дело, собственно, и закончится.
– Почему ты говоришь во множественном числе? Я подозреваю, что Сергей не знает о смерти судьи.
– Когда Ширяева была жива, его еще можно было понять, но вот как быть с тобой... – Олег развел руками, чувствуя себя полным идиотом. В очередной раз ему показалось, что это все-таки разыгрыш.
– Понимаешь, – неуверенно начал Яцкевич, – если следствие и нашло что-то, указывающее на убийство, то постарается скрыть эти факты, потому как для них они напрямую связаны с убийством девочки. А самоубийство ставит в этом деле последнюю точку.
Некоторое время Шустов молчал. Он старался не смотреть на Андрея, ему все время казалось, что рядом с ним Белоногов, удачно имитирующий голос Яцкевича.
– Возможно, ты прав, Андрей. Но единственный человек, к которому я могу обратиться, это Рожнов. Уверяю, Михаил не станет утруждать себя, это не его работа. Для него важно, как на это посмотрит начальство. А начальники не любят бесполезных инициатив – только по делу.
– Ты тоже не любишь?
– А чем, по-твоему, один начальник отличается от другого? Я недолюбливаю Рожнова, ты – меня.
– Как-то ты сказал, что Рожнов советуется с тобой.
– Советуется – когда ему нужно.
– А если тебе что-то понадобится?
Шустов задал встречный вопрос:
– Как ты думаешь, Андрей, почему вообще существует начальство? К примеру, для тебя.
Яцкевич пожал плечами. Старая песня, сейчас сообщит о свободе, которую...
И не ошибся.
– Для того, – продолжил Олег, – чтобы ты не думал. Если тебе дать слишком много воли, ты начнешь думать. Тут и до бунта недалеко, как считаешь?
Яцкевич до того привык к подобным разговорам, что не счел нужным отвечать. В конце концов ему нет дела до настроения Шустова – подпортил он его или нет. Андрей еще в начале матча отметил, что Олег явился на игру не в лучшем расположении духа, но воодушевился от хорошей игры, которая, несмотря на откровенное равнодушие Яцкевича к баскетболу, произвела и на него впечатление.
Меняя тему разговора, Андрей рискнул спросить:
– Сам-то чего кислый пришел?
Олег махнул рукой – не хотелось открывать причин, которые ввели его в уныние. Он не так часто встречался с дочерью, пришлось преодолеть себя, чтобы однажды появиться на пороге некогда своей квартиры. Казалось, не было долгих месяцев разлуки, а с другой стороны, они давали о себе знать: дочь встретила его радостно, долго плакала у него на плече, и Олегу пришлось выслушать справедливые упреки девочки.
Ему было невероятно сложно объяснить ей причины, по которым они редко виделись. Ей только девять лет, но чувствовалась в ней не просто потребность в объяснениях отца, но его присутствие, что ли. Лишь когда они оба заново стали привыкать друг к другу, между ними возникла та невидимая, когда-то прерванная связь.
Олегу хотелось, чтобы дочь явственно представила его стоящим под холодным дождем и устремившим тоскливый взгляд на ярко освещенные окна. Но он предвидел вопрос дочери: "А почему ты не зашел?" – и не знал на него ответа.
И вот неожиданный вопрос Яцкевича подтолкнул его к открытому разговору.
– С дочкой вчера встречался, – улыбнулся Олег.
Яцкевич спокойно воспринял это известие.
– Не подумываешь сойтись со своей бывшей? – спросил он.
– Честно? – Поймав необязательный в этом случае кивок собеседника, Олег продолжил: – Если честно, Андрей, то я бы бегом. Но не из-за жены, нет, хотя и по ней скучаю. – На его лицо набежала грустная улыбка. – Вчера с дочуркой часа полтора гулял.
– Отцом-то тебя она называла?
Олег долго молчал.
– Знаешь, – наконец произнес он, – она, конечно, не взрослая, но в ней определенно есть детская дипломатия, раньше я об этом не догадывался. Отцом называла, – глаза Олега погрустнели еще больше. – А отчима за глаза предпочла называть Васькой. Олимпийским, – добавил Шустов и пояснил: – Он работал начальником цеха на фабрике пластмассовых изделий, в свое время наладил производство полиэтиленовых пакетов, с изображением олимпийского Мишки в частности. Натаскал домой столько пакетов, что до сих пор не кончились. В магазин – с "Мишкой", вторую обувь в школу тоже таскает в таких же пакетах. "Не обижается на прозвище?" – спрашиваю. Качает головой: "Ты что, папа, я же про себя его так называю, а то обидится. Я даже маме не говорю, что дала ему прозвище". – "А почему не Мишкой называешь?" – "Так ведь он Василий Геннадьевич". Да, говорю, так даже забавней.
Олег умолк, бросив на товарища смущенный взгляд:
– Ты тоже помалкивай, Андрей. Это личное. Если хочешь – ты поплакался мне, я – тебе.
– Заметано, командир, – улыбнулся Яцкевич.
Андрей в очередной раз убедился, что Олег не может быть причастен к смерти Светы Михайловой и Валентины Ширяевой. Яцкевич искал и не мог найти причины, по которым Олег мог дать согласие на этот зверский акт. Трудно, почти невозможно представить себе Олега, самолично затягивающего удавку на хрупкой шее девочки.
Но кто же второй? Кто? Его вычисление так или иначе наводило на мысль о неразрешимости задачи. Как в парадоксе: "В деревне жил только один цирюльник, который брил всех, кто не брился сам. Кто брил цирюльника?" Кроме бессмысленных, на этот вопрос ответа нет.
Голову сломать можно.
– Андрей...
– А? – Яцкевич встрепенулся, отгоняя назойливые видения.
– Ты слушаешь?
– Да-да... Ты что-то говорил о Ширяевой?
Шустов недовольно покачал головой и вынужден был повторить:
– К сожалению, я не знаю всех подробностей, но судья вела собственное расследование, подключила к этому следователя прокуратуры. Вполне возможно, нашла что-то. А может, нет...
– Откуда ты знаешь об этом?
– Да так, – словно уходя от ответа, обронил Олег. С этим делом ему надоел Белоногов, а вчера вечером при встрече у кинотеатра выяснилось, что, в свою очередь, и Рожнов предпринял некоторые шаги, чтобы выяснить истинное положение дел с судьей. Но обсуждать их с Шустовым он не стал.
