Оперативный псевдоним - Корецкий Данил Аркадьевич (читаем книги бесплатно .txt) 📗
Так и оказалось. Когда фанерка отскочила, Макс увидел три паспорта, два в голубых обложках – советские дипломатические. И в темно-зеленой – американский. Во всех красовалась его собственная фотография, только фамилии разные: Валерий Сергеевич Остапенко, Макс Витальевич Карданов, Роберт Уильям Смит... Кроме паспортов, он обнаружил несколько пропусков – заламинированные прямоугольники с затейливым красочным рисунком, водяными знаками, цветной фотографией и типографским текстом. В те времена, когда цветные ксероксы и лазерные принтеры были сверхдорогой экзотической диковинкой, а громоздкие, с вечной вонью нашатыря, аппараты электрографического копирования, все эти рожающие бледно-серые копии ВЭГИ и РЭМы прятались за железными, с сигнализацией, дверями и находились под строгим и непрерывным надзором КГБ и разрешительной системы МВД, – один вид этих документов внушал несомненное доверие и почтительный трепет.
Один пропуск разрешал Максу Витальевичу Карданову проходить в любые помещения, блоки и сектора, другой запрещал контроль и досмотр его машины, вещей и следующих с ним лиц, третий обязывал руководителей органов КГБ, МВД, командиров воинских частей, представителей власти и управления, гражданских начальников всех рангов оказывать ему полное содействие.
Неприятно резко зазвонил телефон. Человек со множеством фамилий на миг застыл, но тут же встал и направился к аппарату. В нем почти ничего не осталось от Лапина, а то, что осталось, уже не определяло его поведения, поэтому он знал: это не случайный звонок, кто-то хочет связаться с ним и знает, что он находится здесь. Человек резко снял трубку.
– Да! – с непривычной для себя грубоватой властностью бросил он.
– Здравствуйте, Макс Витальевич! – раздался незнакомый мужской голос.
– Вы вернулись так неожиданно, мы даже не поверили, когда узнали...
«Как узнали?» – хотел спросить Лапин, но для Карданова это не было тайной. Позвонила добрая соседка Валентина Андреевна. Очевидно, она состояла на связи и имела соответствующее задание.
– Вы попали удачно – квартира освободилась, и мы не собираемся ее больше занимать, ведь скоро они вернутся...
Максу хотелось спросить – кто и откуда должен вернуться, но из смысла разговора явствовало, что он должен это знать, значит, задавать такой вопрос было нельзя.
– Когда они должны вернуться?
– Тридцатилетний срок истекает в девяносто девятом, но новый адвокат обещает добиться помилования уже в этом году.
– Да, два года по сравнению с тридцатью решают все вопросы, – туманно сказал Макс, понимая, что его слова можно толковать как угодно.
– Не обижайтесь, пожалуйста. Мы делали все возможное, но, к сожалению, оказались бессильны...
Мужчина на другом конце провода был молод и, судя по интонациям, очень старался произвести благоприятное впечатление.
– Я не обижаюсь.
– Вас искали прежние коллеги. Они оставили Валентине Андреевне телефоны, по ним мы установили, кто они такие. Но Валентина Андреевна им звонить не станет, она звонит только нам. Вы понимаете?
– Да.
Догадка Карданова полностью подтвердилась.
– У вас есть проблемы? Пока вы работали в Экспедиции, кураторство приостанавливалось, а потом вы исчезли, не дав о себе знать. Но мы помним о своих обязательствах и готовы их выполнять.
Были ли у него проблемы? Пожалуй, нет. Потому что проблемы возникают на фоне обычной человеческой жизни. А его жизнь сплошь состояла из одних проблем. Его проблемой была жизнь. Или жизнь была его проблемой. В подобных случаях никто не может помочь...
– Алло, Макс Витальевич! Вы меня слышите?
– Слышу.
Какая-то мысль навязчиво вертелась в подсознании, но не улавливалась, как тонкий, на грани восприятия, комариный зуд.
– У меня нет проблем.
– Отлично. Телефончик наш не забыли?
– Я много ездил, все записи растерял... Напомните на всякий случай.
Невидимый молодой человек с расстановкой продиктовал цифры, Макс записал их в лежащем на телефонном столике блокноте с вырванными листками.
Комариный зуд становился все явственней и осознаваемой. Кураторство, круглосуточный телефон, дядя Леша.
– А как Алексей Иванович? – неожиданно для себя спросил он у готового отключиться собеседника.
Тот не удивился.
– Подполковник Веретнев уже год на пенсии. Но часто бывает у нас, он все такой же бодрый и энергичный, любит давать советы. Хотя это вы испытали на себе в полной мере, не так ли?
– Пожалуй... Напомните мне и его номер.
Окончив разговор, Макс снова заглянул в свою записную книжку. Оба только что полученных телефона в ней были. Первый обозначался словом «Центр», а второй незнакомой еще минуту назад фамилией «Веретнев». Он вырвал листок со свежими записями и следующий за ним, на котором могли пропечататься цифры, разорвал на мелкие клочки и спустил в унитаз. Судя по состоянию блокнота, с ним так обходились постоянно.
Теперь надо было вернуть в прежнее состояние тайник. Макс подошел к перевернутому ящику. Под грозными пропусками белел какой-то прямоугольник очень белой и даже на вид плотной бумаги. Фотография! Медленно-медленно он повернул ее изображением к себе.
Безупречно ровный изумрудный газон, солдат королевской гвардии в красно-черном мундире с белым поясом и надвинутой на глаза черной мохнатой шапке, сзади величавая твердыня Виндзорского замка... А на переднем плане мужчина и женщина с мальчиком лет четырех-пяти. Женщина небольшого роста и довольно хрупкая, в белом платье с синим бантом, белой шляпке и босоножках на танкетке, она улыбается, закрываясь левой рукой от бьющего в глаза солнца, а правой держит ладошку мальчика в матросском костюмчике, который смотрит в объектив не по-детски серьезно и печально. За другую ладошку держится худощавый мужчина со спортивной фигурой, в легких светлых брюках, рубашке апаш и теннисных туфлях. Он тоже широко и счастливо улыбается.
Лапин – Карданов – Остапенко – Смит безошибочно понял, что на снимке они. А между ними – он сам. В любой своей ипостаси он всегда был крепок на слезу и стойко переносил неприятности и удары судьбы. Но сейчас почему-то ему захотелось плакать. Он встал, прошел к бару и прямо из горлышка отхлебнул противную, неважно очищенную водку. Один глоток, второй, третий... Срабатывал принцип «чем хуже, тем лучше»: по мере того как он без закуски и перерывов вливал в себя обжигающую жидкость, его отпускало – таял в груди ледяной ком и переставала звенеть опасно натянутая струна.
Он уже много лет не пил, особенно так, и сразу опьянел. Чуть покачиваясь, отнес на кухню пустую бутылку, подошел к телефону и набрал номер подполковника Веретнева. Он не знал, как к нему обращаться и каким из имен назваться, но, когда Алексей Иванович отозвался, на волю вырвался детдомовец Сережа Лапин.
– Дядя Леша, это я! – закричал он и заплакал навзрыд.
Глава третья
ПОДУРОВЕНЬ ДЕТСТВА
Москва, 15 мая 1969 года, 11 часов. Первое главное управление КГБ СССР, кабинет начальника ПГУ.
– Почему вы не поставили вопрос об их отзыве в феврале, когда поступила информация из МИ-5? – Дочитав последнюю шифрограмму, генерал-полковник Бондаревекий в упор посмотрел на начальника нелегальной службы. У него всегда был тяжелый взгляд, а сейчас Сергееву показалось, что шеф настроен откровенно враждебно.
– Виктор Сергеевич, наш источник не давал стопроцентной гарантии, что речь идет именно о Птицах. А с учетом их разведывательных перспектив, в особенности контакта с Беном, принимать крайние меры по неполным материалам было сочтено нецелесообразным. Я вам докладывал наше решение, и вы его одобрили...
Бондаревекий едва заметно поморщился. Недавно ему стукнуло пятьдесят три, из них тринадцать лет он руководил разведкой. Чуть полноватое овальное лицо, большой, увеличенный залысинами лоб, плавающие под веками зрачки светло-серых глаз, нос «уточкой» и выраженные носогубные морщины, спускающиеся к углам большого, жестко сжатого рта, – все вместе это производило впечатление уверенного и чуть презрительного ожидания. Волосы с годами редели, но не седели, и сохранившийся еще чубчик мыском выдавался вперед и тщательно зачесывался вправо.
