Змеюка на груди - Евпланов Андрей (хорошие книги бесплатные полностью .txt) 📗

Андрей ЕВПЛАНОВ

ЗМЕЮКА НА ГРУДИ

(повесть)

К сорока пяти годам Фима Блюм успел повидать много хорошего и плохого: окончить ветеринарный техникум, отслужить в армии, пережить смерть родителей, окончить юрфак МГУ, поработать участковым инспектором, побыть совладельцем рекламно-издательского дома «Юнион», заработать кучу денег на брошюрах по половому воспитанию школьников и в одночасье оказаться банкротом без гроша на пропитание. В общем, бросало его по жизни, как лодку в бурном море, и все из-за того, что он не мог просто сказать людям «нет».

Взять хотя бы ветеринарный техникум… Туда он поступил, потому что так хотела мама, у которой были кошки. Она их обожала, и ей казалось, что никто так не сможет о них позаботиться, как родной человек.

От армии Фима, конечно, мог откосить по причине близорукости, косолапости и мало ли чего еще, но не откосил, потому что не смог сказать «нет» стране, которая дала ему счастливое детство и лучезарную юность, и потом без армии поступить на юрфак еврею было практически невозможно. А этого так хотел папа, который всю жизнь проработал участковым инспектором в Марьиной роще. Там до сих пор ходят легенды о «еврейском городовом», который умел найти подход не только к пьяницам и дебоширам, но даже к ворам-рецидивистам. Он мог, например, не моргнув глазом, часами слушать жалобы жены какого-нибудь домушника, на злого судью, который вместо того, чтобы скостить «по человечеству», впаял мужику на полную катушку. Он никогда не отказывался походатайствовать насчет детского садика для отпрысков сидельца, а уж ириски в кармане для таких детей у него никогда не переводились. Говорят еще, он охотно давал взаймы, но вериться в это с трудом, и не потому что он был прижимистым от природы, а просто какие у участкового деньги, чтобы вот так ими разбрасываться. Он же был семейный мужчина, а не шлимазл какой-нибудь. У него на шее сидели двое детей и кошки, а учительской зарплаты жены едва хватало ей на шампунь и колготки.

Репутация отца помогла Фиме попасть в институт, несмотря на пятый пункт в паспорте. Его взяли как потомственного стража правопорядка, и никогда не упускали случая напомнить ему об этом. Так что через пять лет Фима себя кроме как «потомственным» и не представлял.

После института Фима мог пойти в адвокатуру и стать Падвой или Резником. Для энергичного еврейского юноши с головой, это прямой путь к известности и деньгам. Мог, на худой конец, стать юрисконсультом на фирме, каких к тому времени развелось в Москве как собак не резаных. Но он пошел в участковые, потому что всем нравилось, что он идет по стопам отца.

Такой отзывчивый, такой душевный, ну просто «шоколадное сердце», сказала как-то про него однокурсница, которой он дал свой конспект, хотя он позарез нужен был ему самому. Так это прозвище к нему и прилипло на факультете, а потом распространилось и на всю его дальнейшую жизнь. И уже тетки, которые торговали у метро зеленью и сигаретами, ласково называли его «Шоколадным сердцем», когда он закрывал глаза на их невинный, но все-таки противозаконный бизнес. В это выражение они вкладывали сразу несколько смыслов, во-первых «хороший человек, несмотря на то, что служит в милиции», во вторых, «несмотря на то, что еврей», и еще, может быть «дай бог ему здоровья».

А потом он вдруг стал издателем, и опять же через свое несчастное «шоколадное сердце». Когда его однокурснику Ленчику Колобасову понадобилось помещение под офис для своего издательства, он не нашел ничего лучше, как обратиться к Фиме Блюму: «Не откажи, старик. Ты же знаешь в своем районе, где что плохо лежит. Организуй помещение под офис. Это будет твоя доля в предприятии, а встанем на ноги, еще спасибо скажешь». Дело пошло, но Колобасову было мало доходов от издательского бизнеса, и он настоял на покупке акций одной из нашумевших финансовых пирамид, которая тут же развалилась, придавив тысячи незадачливых авантюристов вроде Колобасова, а заодно и тех, кого они заразили своим энтузиазмом. Фима никогда не лез на рожон, в издательстве он занимался бумагой, типографией, транспортом — в общем был исполнительным директором. А что издавать и куда вкладывать вырученные деньги решал исключительно Ленчик, поэтому, когда Фима узнал, что все активы предприятия, в том числе и кредиты, вложены в ценные бумаги, он подумал, что так и надо. Фондовый рынок для него был параллельным миром, о котором все говорят, но которого никто не видел. Из всех рынков ему ближе всего был Минаевский, потому что он находился на территории его участка.

Всегда неунывающий и живой, он после фиаско с акциями слегка осунулся, даже поседел, хотя к тому времени волос у него оставалось уже не так много, чтобы казаться седым. Но тут появилась возможность посмотреть мир, сестра пригласила «нового русского брата» погостить у нее в Америке — и понеслось все сначала…

За океан Фима собирался на недельку-другую, а провел там почти год. Приехав в Нью-Хейвен, штат Коннектикут, где жила его сестра с мужем и двумя детьми, Фима с удивлением узнал, что у хозяев нет для него денег на обратный билет. Кормить они его могли, но суммы, чтобы выпроводить у них не было. Получался замкнутый круг — чем больше они его кормили — тем меньше у них оставался шанс избавиться от симпатичного, но мало респектабельного гостя. Нет, его никто не попрекал куском хлеба, но совесть то у него не молчала. Она-то и заставила его пойти работать штукатуром на строительстве супемаркета. Деньги платили в конце каждого дня, но их хватало только на то, чтобы возмещать гостеприимным хозяевам расходы на свое содержание. Потом Фима устроился уборщиком в музыкальную школу Натана Бредуна, но и это не принесло серьезных дивидендов. И тогда он поступил на работу в пиццерию итальянца Марио Корвальо, которого тут же окрестил Корвалолом. Итальянец был жадный и норовил положить в пиццу больше острых перцев — пиперони, чтобы не чувствовался недостаток фарша, но к Фиме он проникся отцовской нежностью и щедро подкармливал его своей продукцией. Сэкономив на завтраках, обедах и ужинах, Фима, наконец, накопил сумму на билет до Москвы.

Из Америки Фима приехал с тремя сотнями «зеленых» в кармане и жесточайшим гастритом и зыбкой надеждой на русское авось. И что вы думаете, авось таки сработал. Как раз подвернулось наследство израильского дядюшки, который владел бакалейной лавкой в Яффе. Этих денег хватило, чтобы купить трехкомнатную квартиру на Цветном бульваре, трехлетний «Рено», и жениться на записной красавице Нинель Шпак. Она сама попросила его жениться на ней. Фима ей отказать не смог. Но семейная жизнь не заладилась с самого начала. Нинель оказалась стервой. Мало того, что через семь месяцев после свадьбы она родила двойню от бывшего партнера по издательству Колобасова, она еще и квартиру себе отсудила.

В конце концов Фима оказался в двухкомнатной малогабаритной хрущобе на бульваре, но уже на Бескудниковском, с родственницей-пенсионеркой Розой Марковной, приехавшей погостить из Харькова и застрявшей в столице, под предлогом переоформления украинской пенсии на российскую, все с тем же американским гастритом и исполнительным листом на алименты. Чтобы как-то свести концы с концами «Рено» пришлось продать, взамен купить битую «пятерку», а на сдачу зарегистрировать частное сыскное агентство по розыску потерявшихся собак и прочей домашней живности, и заказать пачку визитных карточек. На карточке золотыми буквами, почему-то стилизованными под древнерусскую вязь, было написано Ефим Яковлевич Блюм, генеральный директор сыскного предприятия «Мухтар». Подразумевалось, что там есть еще и другой какой-то директор или, по крайней мере, сотрудники. На самом деле весь штат агентства был представлен одним Фимой.

Заказов оказалось на удивление много, но все они были какие-то мелкие. У кого-то пропал любимый кот, у кого-то попугай улетел, но чаще звонили владельцы потерявшихся собак. Однажды его попросили разыскать пони, которого увели с дачи местные мальчишки. Изредка попадались клиенты, которые готовы были заплатить за четвероного любимца тысячу «зеленых». В основном это были владельцы породистых собак. Псы, конечно, не терялись, их крали и концы в воду. Фима даже не брался за такие дела. Но большинство заказчиков могло предложить сыскарю в лучшем случае сотню-другую. Фима не брезговал и рублями, если человек хороший.