Моя свекровь — мымра! - Милевская Людмила Ивановна (читаем книги онлайн без регистрации txt) 📗

— А лидер коммунистической партии утверждал, что Ницше великий психиатр всех времен и народов. Почему я должна верить тебе? Лидер коммунистической партии знает, что говорит.

— Только один он и знает, — вставила Фрося. — Остальных спасает лишь то, что не могут его понять. Слова произносит русские, а смысл инопланетный.

Я поразилась: “Как легко она в тему вошла! Нашла время! Вот она, особенность русского человека: любим мы о политике поговорить, когда под нами, образно выражаясь, горит земля”.

— Это о чем мы тут “пуржим”? — гаркнула я. — Времени мало! Некогда о политиках говорить. Отпусти меня, у нас горе, — взмолилась я, прислушиваясь к болям во всех костях.

— Знаю, ты потеряла трубку.

— А большего горя, думаешь, нет? Мент из трубки пропал! Обещал прощупать Якудзу и сразу пропал, а перед этим предупредил, что нас будут пытать.

Фрося моя побледнела:

— Пытать? Почему?

— Не успела спросить, в обморок брякнулась. Слушай, давай поскорее повесимся, — снова взмолилась я. — Даже свекрови своей не боюсь, а вот пыток не выдержу. Что-нибудь расскажу.

— И это все, чего ты боишься? — поразилась подруга.

Я с пафосом изрекла:

— Долг превыше всего!

— Тогда успокойся, ничего ты не знаешь.

— Так не бывает; что-то да знаю. Иначе зачем нас сюда притащили?

Фрося вдруг хлопнула себя по лбу и радостно завопила:

— Слушай, Сонька, а может это твоя свекровь прикололась?

— И Якудзе вашему заплатила? Тогда нас точно будут пытать, — заверила я и предложила: — Давай быстро повесимся.

— Зачем? — удивилась по-детски Фрося.

— За тем, что уж я-то знаю, что такое настоящие пытки. Всю жизнь пытала сама.

Подруга зловредно вставила:

— Тогда еще лучше об этом знают все твои сорок мужей.

Я смутилась:

— Ну, не сорок, их было немного меньше.

Фрося взбесилась:

— К черту мужей! Давай говорить про свекровь.

(И в самом деле приятней.)

— Если это прикол матери твоего Роберта, то нам не о чем волноваться, — сделала странное заключение неопытная моя подруга.

— Прикол Вельзевула? — воскликнула я. — Да брось ты! Мой муж Роберт — ее первый и последний прикол. На большее свекровь не способна.

— Тогда дело плохо, — пригорюнилась Фрося, опрометчиво отпуская меня.

— О том только и говорю! — гаркнула я, снова взмывая на подоконник.

И тут мне открылось такое, от чего желание наспех повесится померкло и отступило. Я заглянула за штору и поразилась.

— Фроська, — кричу, — верзилы нам лохи попались! На окнах решеток нет!

— Не может быть!

— Сама посмотри!

Она заглянула за штору:

— Точно! Но, Сонечка, здесь третий этаж.

— Да вижу, и сама боюсь высоты, но выбора нет. Сейчас сорвем шнур, на котором собиралась повеситься, и на нем спустимся вниз.

Сказано — сделано. Шнур (толстый, тяжелый, надежный, почти как трос) я сорвала, но за что его зацепить не нашла — в комнате, как назло, не одного предмета надежного. Попробовала шнур приладить к дивану — диван поехал за мной. Я близко к сердцу его движение не приняла, но Фрося моя заныла:

— Сонечка, оставь в покое диван, он слишком легкий. Ты утащишь его за собой.

Вот они, женщины! — Злые шпильки готовы вставлять даже в трех шагах от своей могилы. При таких обстоятельствах, если и возмутилась я нецензурно, думаю, бог простит.

— Епэрэсэтэ! Фроська, ты хочешь сказать, что я тяжелей дивана? После трехнедельных диет и месячных голоданий?

Подруга нахально пожала плечами:

— Ты же видишь сама.

— А ты видишь здесь что-то тяжелее меня? Может, шнур к стулу привяжем? Или к люстре? Или к тебе?

И тут меня озарило:

— Послушай, а это мысль! Ты, вопреки своему мнению, точно тяжелее меня. Шнур привяжем к тебе, я спущусь, а следом спустишься ты.

Фрося, зверея, спросила:

— Каким образом? К кому я себя привяжу? Может, к верзиле?

— Интеллигентный верзила стопроцентно перевесит нас вместе взятых, — заверила я.

Фрося съязвила:

— Так может его позовем?

— Нашла время для шуток! О, боже, нет от тебя мне ни помощи, ни спасения!

В бессильном отчаянии я по привычке подняла к потолку глаза и… (о чудо!) увидела крюк! Серьезный, конкретный крюк — он крепко сидел в стене прямо над тем окном через которое мы собрались “линять”.

— Фроська, мы спасены! — воскликнула я и снова взмыла на подоконник.

Взмыла, раз десять подпрыгнула, но до крюка достать не смогла: ни рукой, ни ногой. Фрося стояла рядом и противно зудела:

— Соня, не мучайся, все равно не получится.

В общем, вела себя как та украинка, у которой тонущая соседка в отчаянии помощи запросила. Та тонет, вопит: “Спаси, соседушка, вытащи!” А украинка ей флегматически отвечает: “Не рви, кума, живота, лягай на дно!” Чем моя Фрося лучше?

Ничем!

Осознав, что могу на себя лишь рассчитывать, я спрыгнула с подоконника, сварганила из шнура петлю и под пушкинский “Арион” пафосно попыталась накинуть петлю на крюк, как Чингачгук Большой Змей лассо на мустанга.

Уж не помню как накидывал лассо Большой Змей, но я с присущей мне ловкостью промахнулась. И повторила попытку. Шнур метала, назидательно декламируя: “Нас было много на челне; иные парус напрягали, другие дружно упирали в глубь мощны весла…”

Думаю, знаете: в “Арионе” у Пушкина их на челне прохлаждалось немало, но спасся лишь тот, который не сдрейфил пред вихрем и жестокой морской стихией. Такой был один (певец гимнов), совсем как я, — остальные, как моя Фрося, руки в воду опустили и, считай, что утопились.

Таким образом мне пришлось делать сразу два дела: покорять шнуром крюк и младшую подругу воспитывать на шедеврах русской литературы.

И Фрося, кстати, не бездельничала — рядом стояла, энергично зудя:

— Сонечка, брось, ничего не получится.

Послушав ее, я в сотый раз бросила, и оказалось, что Фрося права: не получилось — промахнулась опять.

На этот раз я промахнулась с такой потрясающей ловкостью, что из рамы вылетело стекло — шнур-то тяжелый!

Ужас! Вылетело стекло!

Но…

Не разбилось!

Ну как тут не восхититься собой и не воскликнуть:

— Вот она я! Кто еще на такое способен?!

— Только кто-то совсем безрукий, — ядовито заметила Фрося.

Я изумилась:

— Слушай, да ты змея! Как я раньше не замечала?

— Удивляюсь, как сейчас ты заметила. Ты же везде видишь только себя.

Тамарка права: надо реже встречаться, если хочешь дружить. Еще недавно мы с Фросей обожали друг друга и что теперь?

И дня в закрытом пространстве не провели, а уже готовы друг в другу в глотку волчьей хваткой вцепиться!

Вот она, жестокая правда жизни! Бедные космонавты!

Впрочем, сейчас и нам не позавидуешь: Якудза приговорил меня к Фросе, возможно, пожизненно. Есть и другой вариант, изощренно жестокий: Фрося призвана и пытать меня, и казнить — похоже, уже приступила: пилит, ноет, четыре раза унизила и даже пыталась бить, делая вид, что спасает от смерти.

Я так разозлилась на Фросю, что шнур метнула с той зверской силой, с какой хотела отпустить оплеуху любимой подруге — вон оно что выясняется: и дивана я тяжелей, я и безрукая, и дура, и эгоистка…

— Ура! Ура! — воскликнула Фрося, захлопав в ладоши и одновременно пытаясь меня расцеловать. — Сонечка! Ты попала! Ты зацепила! Ты самая меткая женщина в мире!

И действительно: моя петля удачнейше затянулась на крюке — я подергала шнур: надежно!

Фросю я, разумеется, снова так возлюбила, что решила избавить ее от заточения первой — героически пропустила подругу вперед.

— Лезь в окно, — говорю, — а я тебя подстрахую.

И что же? Подруга решила испортить тщательно спланированный мною побег — рухнула на пол и заявила:

— Соня, лучше я здесь умру! Клянусь, ты с места меня не сдвинешь!

— Что за дурь? — воскликнула я. — Быстренько полезай в окно!

— Нет, я боюсь высоты! — взвизгнула Фрося и покрепче прижалась к полу.