Выстрел в чепчик - Милевская Людмила Ивановна (книга бесплатный формат TXT) 📗
— Поживем — узнаем.
Юля побледнела:
— Если поживем.
Бедняжка вскочила с кресла и заметалась по комнате, приговаривая:
— Боже мой, боже. Кому я дорогу перешла? Что теперь со мной будет?
Зная крутой нрав Юли, я не решалась в ее переживания встревать. Того и гляди полетит в меня из-под ее шальной руки какой-нибудь тяжелый предмет.
— Это Ряшкин виноват! — наконец сделала вывод Юля. — Вечно бабы вьются вокруг него — подлые соперницы. Какая-нибудь стерва меня и хочет убить!
Заметив, что она остыла, я поняла, что теперь можно и потихоньку уйти.
— Не надо нервничать, — посоветовала я. — Тебе уже ничего не грозит. Судя по всему, ты заразилась известной уже заразой.
— Заразой? От кого?
— От Маруси. Она же тебе рассказывала про шляпку и стрелу?
— Да, но я подумала, что все это розыгрыш. Однако странно. Кому это нужно?
— Есть у меня одна мысль, — призналась я, — но не стану пока ее разглашать. Оставайся дома, а я пошла.
У меня еще масса дел.
Юля испугалась:
— А как же я?
— Тебе уже ничего не грозит, — еще раз успокоила я бедняжку.
Знала бы, как заблуждаюсь, вела бы себя по-другому. Вместо того чтобы шляться по магазинам, я занялась бы этим делом вплотную и докопалась бы до истины. Но я повела себя легкомысленно, недооценивая анонимного врага.
Как вы уже догадались, на этом история не закончилась. На следующее утро Юля позвонила и с ужасом сообщила, что у нее все точь-в-точь как у Ларисы.
— Что у тебя как у Ларисы? — испугалась я, думая, что Пупс опять лежит под вешалкой.
— Картина упала!
— Но у тебя же нет картины! — изумилась я.
— Ты ли мне это говоришь? — в свою очередь изумилась Юля. — Не верю своим ушам.
Я рассердилась:
— При чем здесь твои уши? И что я такого сказала, чтобы этому не верить?
— Ну как же, — рассердилась и Юля. — Сама присылаешь мне в подарок картину и сама же утверждаешь, что у меня ее нет.
— Картину?! Я должна это видеть своими глазами! — закричала я и помчалась к бабе Рае.
Она усиленно занималась воспитанием Саньки, прямо и косвенно внушая ему, что я настоящая макитра. От моего гнева бабу Раю спасало только то, что я не знала истинного смысла этого слова и никак не могла понять, что это — похвала или ругательство. Я даже не знала, как, это слово пишется: через "о" или через "а".
Слава богу, Санька бабу Раю не слушал, а, высунув язык, всеми силами пытался разорвать дорогой эспандер Евгения. Эспандер не поддавался, что лишь укрепляло Саньку в его намерениях.
— Я уйду на часик по делам, — сообщила я бабе Рае, на что она с осуждением ответила:
— А чего еще от тебя ждать.
Юля была напугана изрядно и долго не хотела мне открывать, досконально выспрашивая, кто я, и заставляя все ответы подкреплять доказательствами. В конце концов мне удалось ее убедить, что я — это я, а не злоумышленник, и она впустила меня в квартиру.
— Вставь в дверь «глазок», — тут же посоветовала я.
— Ах, до этого ли мне, — пожаловалась Юля.
— Ты права, — согласилась я. — Что ты там говорила про картину?
— Она упала.
— Нет, я о другом. Кто подарил ее тебе?
— Ты.
— Я?!!
Можно представить мое изумление.
— Ты, ты, — заверила Юля.
Тут задумаешься.
— И когда это было? — после секундного, но тщательного анализа спросила я.
— Вчера, после того как мы расстались.
«Началось. Неужели у меня та же болезнь, что и у Пупса? — испугалась я. — Что может быть страшней: совершать поступки и тут же забывать об этом?!»
— Где эта картина? — спросила я.
Юля повела меня в комнату и показала на лежащие в углу обломки рамы. На спинке стоящего рядом стула висел вполне целый, жутко испачканный краской холст. Я его развернула, посмотрела и пришла в ужас — мой Санька рисует значительно приличней. Да что там Санька, перевернутая банка с краской способна на большее в смысле искусства.
— Ты хочешь сказать, что, после того как мы расстались, я вернулась и подарила тебе эту.., картину? — содрогаясь от отвращения, спросила я.
— Не вернулась, но подарила, — ответила Юля.
Однако я не слушала ее, я была потрясена уродством картины.
— И ты рискнула повесить это на стену? — возмутилась я. — Твое счастье, что оно свалилось. Это же позор всему, что имеет руки.
— Мархалева, как ты можешь так говорить о художественном произведении, — укорила меня Юля.
— Не называй это художественным произведением.
Кто-то просто чистил кисти о холст, а потом загнал эту грязь по пьяни, совести не имея. Неужели я это в руки брала? Бррр! Поверить не могу. Если я вернулась с этой картиной, предоставь доказательства.
— Нет, я этого не говорила. Ты не вернулась. Пришел какой-то мальчишка и принес замотанный в газеты сверток. Я удивилась, а он сунул сверток мне в руки, сказал, что ты мне в подарок передала, и убежал.
Я сверток развернула, и там оказалась эта картина.
— Не называй это картиной! — взмолилась я. — В противном случае все то, что висит в Эрмитаже, надо как-то по-другому называть. Да что там в Эрмитаже!
Называть по-другому надо даже то, что продается на Арбате. Кто-то просто посмеялся над тобой.
— Этого не может быть, — обиделась Юля.
— Посуди сама, стала бы я заворачивать свой подарок в газеты? Неужели я приличней ничего не нашла бы? Я знаю, кто послал этот ужас!
— Кто?
— Тот, кто прострелил шляпку и стрелял из арбалета. Он и безобразие это прислал.
Юля смотрела на меня с недоверием.
— Зачем? — спросила она.
— Чтобы оно со стены упало. Разве ты не в курсе?
У Розы так было, потом у Тоси, потом у Ларисы и у Маруси — и вот теперь у тебя.
Я подробно поведала Юле все, что знала. Не могу сказать, что она мне полностью поверила, но призадумалась.
— Софи, а зачем это нужно? — спросила она, ни на секунду уже не допуская, что на нее покушались.
— Видимо, есть причина, но нам она неведома.
— Могу предположить лишь одно, — сказала Юля. — Развлекается какой-то маньяк.
— Похоже, но странно другое. Кстати, это Маруся открыла. Все это передается, как зараза. Знаешь, от кого ты заразилась? От Маруси.
— Ты уже говорила.
— Но не говорила как. Она рассказала тебе о шляпке и стреле, и ты тут же заразилась.
— По телефону? — удивилась Юля.
— Увы, да, эта гадость передается даже по телефону.
Видимо, здесь дело не в том, каким путем. И передается она не всем подряд, а лишь тому, кто услышал историю о шляпке и стреле первым.
И тут-то до меня наконец дошло.
— Юля, — завопила я, — ты, кроме меня, кому-нибудь об этом рассказывала?
— Нет, — грустно покачала она головой.
— Ну все, я влипла, — пригорюнилась я. — Теперь и у меня начнется. Надо выбрать все же шляпку похуже, а то есть у меня тяга к расточительству.
Глава 19
Я не просто влипла. Теперь, когда я постигла способ передачи этих неприятностей, на мне лежала большая ответственность.
Выразить не могу, как неприятно осознавать, что ты заразна. И зараза какая-то странная, непонятная и науке неведомая. А я очень осознавала, как говорит Маруся, прямо вся осознавала, что могу еще кого-нибудь заразить. Поскольку делать мне этого не хотелось — брать на себя такой грех, — я решила молчать и никому о своих бедах не рассказывать, что бы со мной ни случилось.
«Штука эта абсолютно безобидная, — успокаивала я себя, — подумаешь, кто-то прострелит мою шляпку, раз — и все, я даже не почувствую. Шляпку жалко, конечно, но если вспомнить про голову… Тут и речи нет, пускай стреляют, лишь бы не промазали. Вот Марусе повезло, она даже головой не рисковала, а все потому, что не носит шляпок. А кто заставляет меня их носить?»
Когда со шляпкой я нашла решение, встал вопрос о стреле.
«А что стрела? — подумала я. — Маньяк этот, видимо, парень меткий, раз так точно промахивается. Он уже неплохо зарекомендовал себя, так почему я должна ему не доверять? Со всеми же он промахивался, значит, промахнется и со мной, точнее в меня, ну, в смысле, в меня не попадет. А что касается картины, тут и вовсе нет никакого риска. Картина упадет, и я человек свободный — буду жить-поживать и ни о чем не волноваться. И вообще, если все это происходит без жертв, то и сейчас волноваться не стоит. Не стоит и дальше передавать эту заразу, поэтому буду молчать. Кто знает, может, все и закончится на мне, может, на мне все и прекратится, раз я буду молчать и никому не передам эту заразу».
