Пусти козла в огород - Милевская Людмила Ивановна (бесплатные полные книги .TXT) 📗
— Не снимет, — возразила Алиса. — Мне худо, очень худо, и страшно болит голова, голова.
— И что? Что прикажешь мне делать? Бежать из Москвы в Питер накладывать компрессы, компрессы? — спросила я и тут же на себя разозлилась.
Привычка Алисы повторять последние слова заразна. Как только я начинаю общаться с ней, тут же твержу одно и то же. Сколь ни стараюсь, как за своей речью ни слежу, слова-дублеры сами слетают с языка, и ничего поделать с этим не могу. Только злиться и остается.
Я злилась, а Алиса уже рыдала. Естественно, в такой обстановке сон пропал.
— Хорошо, хорошо, — сказала я Алисе. — Не будем ругаться, скажи прямо: что ты хочешь от меня? От меня!
— Соня, я чахну, — прошелестела Алиса. — Здесь творится нечто странное. По телефону объяснить не могу, пожалуйста, приезжай, приезжай.
И я поехала.
Алиса — психолог. Уж не знаю какой. Но, судя по отзывам специалистов, хороший. В любом случае, этого ее качества я оценить не могу, зато с полной ответственностью заверяю, что художник она отвратительный. На вернисаже ее я просто сгорала со стыда. Тем больше сгорала, чем сильней Алису хвалили. Первую картину я кое-как «зажевала», вторую даже «переварила», а вот третьей «подавилась». Громадное полотно: три на четыре. Литры краски, а в результате лежащая на спине корова, белая в черных яблоках, и над ней вместо неба — полосатый матрас, вместо солнца — зеленый арбуз. Если это талант, тогда что бездарность?
— Алиса, — с присущей мне прямотой сказала я, — тот, кто внушил тебе, что ты художник, — враг твой. Жила сорок лет без холста и красок и дальше без них живи. Мой тебе добрый совет.
Вместо спасибо Алиса обиделась. А все ее Герман. Он, и только он, портит Алису, всем капризам ее потакает. Мало ли что ей в голову взбредет? Сегодня — художница, завтра — дрессировщица. Так что же, тигров ей покупай? Другой бы муж покрутил у виска пальцем, да тем дело и закончилось бы, Герман же новую квартиру купил. На Васильевском острове, на набережной реки Смоленки. Роскошную квартиру в двух уровнях, с громадной мастерской под самой крышей, с гигантским окном. Твори, дорогая!
И дорогая творит. Видели бы, что она вытворяет — чистит кисти о холст, называя это вдохновением. Захламила мазней мастерскую! Зато теперь все вокруг говорят, что у Германа жена художница.
С этими мыслями я подкатила к дому Алисы, с ними же вошла в подъезд, нервно перекладывая объемистую сумку из одной руки в другую. Загрузилась в лифт. Едва Алиса открыла мне дверь, в нос ударил запах красок. Бросив на пол сумку, я помчалась распахивать окна.
— Ну-у, дорогая, — воскликнула я, когда во всей квартире распахнутым оказалось все, что возможно, — головная боль и сухость во рту — цветочки. Так и токсикоманкой недолго стать.
— Думаешь, дело в красках? В красках?
— А в чем же еще? Здесь же газовая камера! Как только Герман такое терпит?
— Герман в Мексике, в Мексике, — напомнила Алиса.
Сама там недавно была, страшенный роман поимела, но никакого Германа не заметила. Впрочем, Мексика большая, да дело и не в том.
Я наконец пригляделась к Алисе. Она действительно выглядела кое-как. Ее пастельно-бронзовый загар, с которым она не расстается круглый год, поблек, кожа посерела. Яркие синие глаза угасли, потеряли лазурность. Даже волосы, роскошные волосы цвета спелой пшеницы потускнели и стали похожи на солому.
— Ну? — спросила я, выразительно глядя в сторону лестницы, ведущей под крышу к мастерской. — До чего ты себя довела? Куда это годится?
Алиса метнулась к зеркалу. Я поспешила стать рядом, чего неделю назад сделать не посмела бы.
— Боже, до чего бледна! — ужаснулась Алиса, сравнивая меня с собой.
«А мои румяна очень удачно легли», — мысленно отметила я, радуясь своей свежести.
Любая женщина меня поймет: приятно выглядеть на десять лет моложе ровесницы-подруги. Вдвойне приятней, если подруга перед этим лет десять раздражала тебя излишней свежестью. Но радость сейчас же на задний план отойдет, как подумаешь, что завтра и с тобой такая же беда может приключиться. Поневоле начнешь искать истоки этой напасти. Слава богу, я их сразу нашла и закричала:
— Так вот, пока я здесь — ты в мастерскую ни ногой! Выбросишь все краски и заживешь по-старому!
С этими словами я легко взлетела по ступеням, ворвалась в мастерскую и ахнула:
— Какой бедлам!
Шеренги раскрытых банок источали невообразимые миазмы. Нюхнувший такое счел бы газовую камеру курортом. И после этого Алиса жалуется на сухость во рту и головную боль?!
Кстати сказать, Алиса имеет еще одну страсть: она с детства обожает цветы. Раньше вынуждена была ограничиваться одними подоконниками, теперь же, с появлением новой квартиры, страсть ее потеряла всякий контроль. Высота потолка и размеры мастерской позволили устроить там и оранжерею на ярусе, которую Алиса в рекордные сроки наполнила сумасшедшим количеством цветов. Размахнулась так, что растения постепенно выползли на крышу, на узкий балкончик, потом снова опустились в мастерскую и с угрожающей скоростью начали распространяться вниз, в жилую часть квартиры. Цветы росли даже в ванной и в туалете. Герман постоянно оказывался браним за очередной разбитый горшочек. Марго, соседка Алисы, за приличную плату мужественно старалась справиться с нашествием цветов. Она добросовестно и трудолюбиво поливала их, поворачивала к солнцу, что-то стригла, что-то рыхлила, где-то меняла землю, но все время оказывалось, что тот или иной цветочек зачах от недостатка внимания.
Поднявшись в оранжерею, я обнаружила, что теперь зачахло почти все. Лишь невзрачные фиалки, высаженные в красивые ящички-бочонки, кое-как влачили безрадостное существование, рядом с ними болезненно жались друг к другу драцены, бегонии и филодендроны. Я изумленно воззрилась на Алису:
— В чем дело, дорогая? Не жалеешь себя, пожалей хотя бы свои цветы!
— Думаешь, они тоже чахнут от краски, от краски? — поразилась Алиса.
— Чахнут? Загибаются! — воскликнула я и, не находя слов, лишь воздела руки к небу, благо оно смотрело на меня сквозь окна.
Мы спустились в мастерскую. Туда уже прибыла Марго. С ведром, полным удобрений, она готовилась к восхождению в оранжерею. Увидев меня, Марго обрадовалась и закричала:
— Ужас!
— Еще бы, — ответила я, кивая на картины Алисы.
— Ничего не помогает, — кивая на удобрения, согласилась со мной Марго и со вздохом отправилась в оранжерею.
Алиса кинулась собирать свои банки. Выбрасывать их она не стала, но спрятала подальше в ящик, клятвенно заверив меня, что будет чаще гулять на воздухе и реже околачиваться в мастерской.
— Сухость во рту и головную боль как рукой снимет, — пообещала я и не ошиблась.
Алиса свежела прямо на глазах и уже к вечеру была так же хороша, как и прежде. Мы отправились к Финскому заливу, благо дом Алисы рядом. Гуляли по берегу так называемой Маркизовой Лужи и сплетничали, сплетничали о своих мужьях.
— Ах, поверить не могу, что Евгений женился на Юле! Женился на Юле! — прижимая руки к груди и наивно хлопая длинными пушистыми ресницами, восклицала Алиса.
В лучах заходящего солнца ее бронзовая кожа казалась золотой, синие глаза приобрели особую прозрачность, волосы сияли; я залюбовалась ею и подумала: «Конечно, легко ей быть счастливой: ест что хочет и не полнеет. Когда долго сидишь на диете, неизбежно портится характер».
— Сама виновата, — ответила я. — Точнее, виноват мой язык. Знала же, что у Женьки с Юлькой обошлось без романа, так нет же, не удержалась. Когда я ревную, меня несет — говорю что ни попадя. Поругались, и я умчалась в Мексику. Конечно же, не одна. Назло Евгению. Он как-то узнал.
Алиса испугалась:
— Умчалась в Мексику? И там ему изменила? Мне стало смешно:
— Почему — там?
— Еще здесь изменила?! — Алиса всплеснула руками, в ее лазурных глазах отразился настоящий ужас.
— Ни там, ни здесь. Ты меня знаешь, нигде толком не изменила. Одни разговоры. С моей стороны. Он — да! Мой поклонник страшно влюблен и готов хоть сейчас жениться, но…
