Не спеши умирать в одиночку - Гайдуков Сергей (бесплатная регистрация книга txt) 📗

Поэтому я просто сидел и слушал. Они пообещали засунуть меня в камеру для основательных размышлений, но я лишь равнодушно пожал плечами. Пятачок из мультфильма был свободен до пятницы, а я был свободен до воскресенья, и еще раз до воскресенья, и еще раз, и еще... И так без конца. Утренний ПэЦэ отменил мою работу, и мне было все равно где бездельничать — да пусть хоть и в камере. Тем более что какие-то гении прошлого действительно додумывались в застенках до умных вещей. Может, и я поумнею.

Вот об этом я и заявил ментам. Что называется, резанул правду-матку. Они слегка припухли, посмотрели на меня как на шизанутого и стали втихую о чем-то совещаться.

Тут зашел пожилой дядька в форме, неприветливо глянул на меня, полистал бумажки, что успели накропать те двое крикунов, поднял на меня тусклые глаза и спросил:

— Хохлов?

«Ну вот оно, — подумал я. — Покатило». И сказал пожилому менту:

— Ага.

— Александр Викторович?

— Ага.

— Сын?

— Ну не дочь же.

— Н-да. — Пожилой посмотрел на подчиненную молодежь, и ту как ветром сдуло из кабинета. — Я твоего отца знал... — проговорил пожилой после многозначительной паузы, во время которой он пристально разглядывал мое лицо. Я понимающе кивнул в ответ. Отца знали многие.

— Ты чем вообще занимаешься? — спросил пожилой. Я пояснил, чем занимаюсь и как мои занятия привели меня в этот кабинет.

— Ну вот, — пожилой озабоченно поскреб в затылке. — Да ты что ж, Саня, работы себе получше не нашел? Если хочешь, давай к нам, я поспособствую устроиться...

— Нет уж, лучше вы к нам, — повторил я старую киношную шутку, а пожилой отреагировал на нее странновато — подался ко мне, впился взглядом и спросил не без волнения:

— К вам? Куда?

— Да это я так... — поспешно заверил я. — Шутка.

— А-а, — пожилой откинулся на спинку стула, и тот жалобно скрипнул. — Так, значит, ты сегодня первый раз вышел на работу...

И он повторил все то, что я успел рассказать тем двоим.

— Да, — подтвердил я. — Все верно.

— Ну а что ты вообще думаешь по этому поводу?

— Какой-то тип переоделся бабой, сунул «калаш» в коляску, встал у перекрестка, дождался, пока мы тормознули на красный свет, подъехал вплотную и грохнул Георгия Эдуардовича. Потом бросил коляску и ускакал. Неподалеку его ждали на тачке.

— Переодетый мужик, думаешь? — уточнил пожилой.

— Вряд ли это была женщина, — сказал я. — Нервы нужны крепкие, да и ноги уносить потом нужно было в темпе. Если бы из укрытия палили, то могла бы и баба — снайпер. А так, на улице, посреди белого дня... Переодетый мужик, — решительно заключил я.

— Допустим. А вот по мотивам... Может, ты слышал чего в ихней фирме? Разговоры какие?

— Не-а, — сказал я. — Никаких разговоров. Я пришел в пятницу на собеседование, это заняло минут двадцать, никаких разговоров я там не слышал. А сегодня — тем более некогда было: только от дома отъехали, он меня попросил сигареты купить, пока красный... И все. Кстати, сигареты пропали.

— Какие сигареты? — нахмурился пожилой.

— Блок «Мальборо», — сказал я, косясь на уголок пачки, видневшейся из нагрудного кармана на рубашке пожилого.

— "Мальборо"? — пожилой даже как будто смутился, машинально дотронулся до кармана, но пачку трогать не стал. — Это мне сейчас ребята подарили... — не слишком уверенно произнес он.

Я промолчал, будто бы и не имел в виду ничего такого. Пожилой тоже сделал вид, будто бы ничего и не было.

— Ладно, Саня, — сказал он. — Езжай домой. Если что, мы тебе сообщим...

— Ага, — я встал, но потом все-таки решил предупредить его. — Там на коляске — мои отпечатки. Это когда я ее поймал...

— Автомат, надеюсь, ты не лапал?

— Чуть-чуть, — сказал я.

— Саня, Саня, — укоризненно покачал головой пожилой. — Ладно, буду иметь в виду.

Я вышел из кабинета и едва не налетел на нее. На пункт четыре. Она не обратила на меня внимания и прошла в кабинет, где пожилой приветствовал ее громким возгласом: «Здравствуйте, Тамара Олеговна...»

Супругу Георгия Эдуардовича звали Тамара. Я вспомнил слова ДК, что при убийстве одного из супругов подозреваемым номер один автоматически становится второй супруг. Только в браке два человека могут так сильно возненавидеть друг друга. Это тоже сказал ДК. Я спросил у него про своих родителей, и ДК сказал, что они, к счастью, слишком редко виделись.

Я уже был в дверях отделения милиции, когда меня нагнал один из тех двоих крикунов. Я думал, что он снова примется за свое, но парень хмуро буркнул:

— На, забери.

И он ткнул мне в бедро початым блоком «Мальборо».

— Ой, — с радостным удивлением сказал я. — Ну вот, можете же, когда захотите.

— Это Лисицын велел тебе отдать, — пояснил парень, чтобы я не переоценивал его доброту.

— Лисицын?

— Подполковник, который сейчас с тобой разговаривал.

— Ага, — многозначительно покачал головой я. — Лисицын. Да, как же. Он решил бороться с курением.

Парень покосился на меня как на чумного. Я вышел на улицу, бережно держа в руке блок «Мальборо» и думая, что мне теперь с ним делать, поскольку сам я курить бросил полтора года назад с одиннадцатой попытки и начинать мучения снова мне не хотелось.

Я решил отдать сигареты жене Джорджадзе. То есть вдове. Все-таки последняя покупка. Было в этом словосочетании что-то возвышенно-трагическое. Правда, в самом блоке ничего возвышенно-трагического не было.

6

А день-то, между прочим, был испорчен. И дело тут не в наручниках, не в учиненном мне допросе и даже не в расстрелянном Георгии Эдуардовиче. Дело было в том, что рассчитывал я на одно, а получил совсем другое.

Я думал, что вернусь поздно вечером, усталый, но довольный тем, что классно выполнил свою новую работу. Георгий Эдуардович оценил бы меня по достоинству и одобрительно похлопал бы по плечу. Так, глядишь, и сам собой начался бы разговор о прибавке к зарплате...

Вместо этого я пришел домой в час дня, усталый — да, довольный — нет. Я был зол как черт, да вот только злиться было нужно лишь на самого себя. Да еще на того трансвестита в женском платье, что оставил меня сегодня утром без работы. Я был выбит из колеи и чувствовал себя так, будто заблудился в трех соснах, неожиданно выросших вокруг меня. Короче говоря, мне было хреново.

Я сбросил в прихожей ботинки и прошел босиком по нагретому солнцем паркету, освобождаясь попутно от пиджака. Паркет поскрипывал под ногами, и это значило для меня то же самое, что тявканье старого верного пса, обрадованного возвращением хозяина. Сколько себя помню, паркет в коридоре поскрипывал. Сколько я помню, в комнатах на стенах были эти обои, уже изрядно выгоревшие, кое-где оборванные. Но я не решался их поменять, потому что в этом для меня заключалось понятие «уюта». Я считал свою квартиру уютной, что бы там ни говорили другие, в том числе ДК. Разве только что она была слишком большой для одного человека — четыре комнаты, большая кухня, две лоджии. Нормально для городского прокурора с семьей из трех человек, но для меня, единственного, кто остался из этой семьи, — перебор. Можно даже потеряться. Но здесь жила память, здесь жили воспоминания, поэтому я неизменно отыскивал себя в недрах квартиры. А паркет по-прежнему поскрипывал, а обои все так же смотрели на меня глазами блеклых цветов. Уже десять лет я жил здесь один. Я подумал об этом, и цифра показалась мне нереальной, слишком круглой и юбилейной она была. Я хотел сделать ее более точной, добавить месяцы, дни и часы, но...

Я не помнил даты смерти своих родителей. Значит, пусть будет десять лет.

Вообще-то, жил я здесь не все десять лет подряд, у меня был значительный перерыв, связанный с тем, что ДК иронично называл «военной карьерой». Я это называл «вытрезвителем». По-своему, мы оба были правы.

Мои родители погибли в автомобильной катастрофе, когда мне было чуть больше пятнадцати. Я был достаточно молод и глуп тогда, чтобы пережить это событие без слез и душевных шрамов. Мне осталась квартира, мне осталась целая куча — по понятиям пятнадцатилетнего подростка — денег. Рядом со мной не оказалось никого из близких родственников, потому что, во-первых, у меня их почти не было, а во-вторых, ДК тогда часто бывал в разъездах. И следующие два года я использовал на полную катушку, как только можно в пятнадцать лет использовать квартиру и деньги. Я ушел в полный отрыв, хотя и «отрыв», и «бардак» — слишком вежливые и мягкие слова, занижающие уровень безумия моей тогдашней жизни раза в три. Я до сих пор удивляюсь, каким чудом мне удалось не подцепить ни СПИДа, ни триппера, потому как слова «безопасный» и «секс» в моем сознании никак не сочетались. Это была настоящая дикая жизнь, когда ради воскресных вечеринок водка закупалась ящиками, когда за одну ночь я мог поменять двух-трех партнерш, когда, видя на протянутой ладони веселенькую таблетку, я глотал, даже не спрашивая, что это такое.