Пять рассерженных жён - Милевская Людмила Ивановна (список книг txt) 📗
Подумав, решила написать Евгению записку, а для этого надо было подняться домой.
Предупредив водителя, что скоро вернусь, я помчалась в свою квартиру. Не собираясь там задерживаться надолго и очень опасаясь столкнуться с Евгением, я вырвала из блокнота листок и написала первое, что в голову пришло. Глупое, конечно, враньё: что вынуждена была отлучиться по делам Маруси, что подробности потом, что целую и все как в таких случаях полагается.
Я положила записку на видное место: на тумбочку рядом с телефоном, и собралась уже уходить, но зазвонил мой мобильный. Поспешно выхватив из кармана трубку, я прижала её к уху — это был Фрол Прокофьевич.
— Соня, вы никому не сказали о том, что я жив? — первым делом поинтересовался он.
— Нет, не сказала, — успокоила я его.
— Спасибо, Соня. Мне срочно надо вас видеть. Сможете приехать?
— Смогу, — не раздумывая, ответила я.
Моя поспешность его смутила.
— Это не в Москве, — замялся он.
— Предвидела это и взяла машину, — крикнула я. — Быстрей говорите куда ехать.
— Ручка и бумага у вас есть под рукой?
И вот тут-то я повела себя как настоящая дура — я перевернула блокнотный листок, тот, на котором написала записку Евгению и, приготовившись писать, крикнула:
— Бумага есть, записываю!
И Фрол Прокофьевич продиктовал:
— Рязань, улица Рязанская, дом шестнадцать, Талейкина Галина. Адрес простой, легко запоминается, — добавил он.
— Да, легко, — согласилась я. — Подъезда нет?
— Нет, это частный дом моей двоюродной сестры, — пояснил Фрол Прокофьевич. — В доме два входа. Один центральный, ведёт в сам дом. Второй вход в зеленую дверь сбоку, там небольшое помещение, где вы и найдёте меня.
И я, ничего лучше не придумав, приписала под адресом «зелёная дверь сбоку».
— Очень жду вас, Соня, приезжайте скорей, — попросил Фрол Прокофьевич.
— Выезжаю и скоро буду, — пообещала я.
Машинально перевернув листок блокнота, я увидела на обратной стороне записку, написанную для Евгения, и с удовлетворением повесила её на самое видное место, рядом с зеркалом над телефоном.
После этого с чувством исполненного долга я покинула свою квартиру. Вернулась в автомобиль и сказала Тамаркиному водителю:
— Едем в Рязань.
Он несколько удивился, но не возразил, лишь сказал, что тогда нужно заехать на автозаправку.
— А куда там в Рязани? — поинтересовался он. — Я этот город знаю.
— На улицу Рязанскую, дом шестнадцать, зелёная дверь сбоку, — сказала я и с удовлетворением добавила: — Адрес простой.
Большую часть пути меня мучили две проблемы: отношения с Евгением и, что гораздо хуже, жареный поросёнок. В компании с говядиной Мирабо и сырым мясом с ананасами этот чёртов поросёнок никак не хотел усваиваться, истязая меня такой отрыжкой, накладывающейся на изжогу, что мне уже было не до Фрола Прокофьевича. Я даже не осознавала куда еду. Изредка мелькали мысли, что возможен разрыв с Евгением, что ждут меня неприятности, но было это где-то от моей жизни далеко.
Я ворочалась на сидении, охала, ахала и пыхтела до тех пор, пока водитель не заинтересовался моим состоянием. Решив, что нет смысла скрывать, я честно во всем призналась. Водитель поддержал меня, сказал, что у него это частенько бывает и даже снабдил какими-то ферментами.
Не могу удержаться, чтобы не похвалить современную фармацевтику.
Сто раз повторю: как далеко шагнула медицина!
Я проглотила всего несколько таблеток, а поросёнок начал перевариваться с таким свистом, что пришлось останавливаться буквально под каждым десятым кустом.
С одной стороны я была даже рада, поскольку очень переживала за свою фигуру, но с другой стороны это сильно сдерживало наше продвижение на пути к Рязани. Дорога была буквально устлана…
Но дело не в этом, на улицу Рязанскую мы приехали уже ночью. Поэтому зеленую дверь пришлось искать с фонарём. К тому времени благодаря ферментам я уже вновь обрела свою обычную лёгкость и на крыльцо взлетела как пушинка.
Взлетела и постучала.
В окне загорелся свет.
Я постучала ещё.
— Кто там? — спросил мужской голос.
Это был голос Фрола Прокофьевича.
Признаться, я опасалась ловушки, поэтому на всякий случай сошла с крыльца и боязливо оглянулась на Тамаркиного водителя. Тот, как ни в чем не бывало, закуривал сигарету. Эта обыденность добавила мне духу, и я крикнула:
— Это я, Соня, открывайте.
— Сейчас, — услышала я в ответ и, секунду спустя дверь распахнулась.
На пороге стоял Фрол Прокофьевич в махровом халате. Я стыдливо отвернулась. Не знаю почему, но мужчина в халате ужасно смущает меня. Торчащие из-под халата волосатые и в любом случае кривоватые ноги кажутся мне верхом неприличия.
Так, отвернувшись, я и вошла в дом.
Вошла и удивилась. Фрол Прокофьевич, человек с детства привыкший к роскоши, в обывательском, конечно, понимании, вынужден был прозябать в таких отвратительно скромных условиях. Узкая комната, железная кровать, лоскутное одеяло, полное отсутствие телевизора. Там даже стула приличного не было. И стола. И, простите, совершенно не ясно было, где туалет. А ведь он мог в любую минуту мне пригодится после этих чудесных ферментов. И поросёнка. И всего прочего.
Фрол Прокофьевич торопливо накинул на кровать скомканное одеяло, в совершенно невообразимом пододеяльнике (думаю, ровеснике Джорджа Вашингтона) и пригласил меня:
— Присаживайтесь.
— Как? — изумилась я. — Прямо на постель? Вы бы хоть с верху набросили что-нибудь.
— Простите, у меня ничего нет, — вспыхнул он.
— Так сказали бы. Я привезла бы вам покрывало. И простыней. И пододеяльников захватила бы с наволочками. Горе горем, но нельзя же так опускаться.
И я опустилась на неубранную кровать, а куда было деваться? Не стоять же. После говядины Мирабо, сырого мяса и поросёнка это было не только трудно, но и небезопасно.
Фрол Прокофьевич присел со мной рядом и осторожно поинтересовался:
— Сонечка, а откуда вы знаете, что у меня горе?
— Господи, ну не от радости же вы сюда-то забились!
— Да, не от радости, — пригорюнился он. — Какая уж тут радость?
— Так давайте рассказывайте поскорей, — воскликнула я, тревожно прислушиваясь к разгулу поросёнка в желудке.
И Фрол Прокофьевич начал рассказывать.
— Сонечка, приношу вам свои извинения за причинённые неудобства, — сказал он, без этого он просто не мог. Интеллигент.
— Вы имеете ввиду свой труп? — уточнила я.
— Да, представляю, как вы напугались.
— Да нет, — решила я успокоить его. — Больше напугалась, когда узнала, что вы живы. Это было не совсем неожиданно, но слишком близко к моменту прозрения. Я ещё толком и осознать не успела, а вы уже вот он. Ловко вы всех провели.
— Всех, но не вас, — напомнил Фрол Прокофьевич. — Поразительного ума вы человек.
— Это да, порой сама себе изумляюсь, — вынуждена была признаться я.
— Но вы наверное не поняли, зачем я это сделал? — беспомощно пряча под халат свои волосатые ноги, спросил он.
«Видимо, моё отвращение становится слишком заметно,» — подумала я, старательно отворачиваясь от этих жалких ног.
— Вы, вероятно, и не догадываетесь какими сложными отношениями связан я со своими бывшими жёнами, — с необъяснимым пафосом продолжил Фрол Прокофьевич.
— Трудно не догадаться, — вставила я.
Фрол Прокофьевич, видимо, в своей каморке без дела не сидел и заблаговременно приготовил эту речь, в которую не включил мою ремарку, а поэтому оставил её без реакции.
— Вы, вероятно, осуждаете меня за тот спектакль, который я вынужден был разыграть в день своего рождения, — продолжил он.
— Ха, осуждаю, — снова не удержалась от комментария я. — Этот спектакль на вашем месте я бы разыграла лет двадцать назад и под шумок смайнала! Вы просто герой!
Видимо, я окончательно поломала ему сценарий, потому что Фрол Прокофьевич утратил официальные вид и тон, так не шедшие под его халат и ноги, и радостно завопил уже не по заготовленному тексту:
