Вид транспорта — мужчина - Милевская Людмила Ивановна (книга жизни .txt) 📗
Добрынина схватилась за сердце:
— Ты?
— Да, это я. Я была там, на даче Воровского, я свидетель!
— Глупости! — закричала Добрынина, тоже вскакивая и разом сдвигая с места и кресло и стол. — Не понимаю, зачем вы это придумали? Воровского я знала с детства, да, мы с ним были друзья, ходили в один драмкружок, а вот с женой его я не была знакома.
И вообще, не понимаю, зачем вы пришли и чего от меня хотите.
— Ах вот как, тогда прощайте, — Денисия развернулась и направилась к двери.
— Стойте! — крикнула Добрынина и мягко, даже ласково добавила:
— Вернитесь, поговорим.
Денисия вернулась, уселась на прежнее место и, чувствуя себя хозяином положения, сказала:
— Я предлагаю вам добровольно сдаться в руки правоохранительных органов.
Добрынина уронила голову на стол и заплакала.
— Да, да, — приговаривала она, — я и сама собиралась. Я в отчаянии, я запуталась, меня затянули, я больше так не могу.
— Так сдайтесь, прямо сейчас.
Добрынина подняла голову, умоляюще взглянула на Денисию и призналась:
— Сдаваться мне нет резона. Меня все равно убьют. Я слишком много знаю, слишком высоко наверх тянется ниточка.
Она тряхнула коротко стриженными волосами и вдруг спросила:
— Хотите, я прямо сейчас, на ваших глазах застрелюсь? У меня есть пистолет.
Денисия испугалась:
— Нет, не надо, зачем?
— Но то, чего вы от меня хотите, я не могу сделать, — задумчиво сказала она и тут же сама себе возразила:
— Впрочем, можно попробовать. Только одной мне не решиться. Давайте сейчас вместе напишем признательные показания, а потом вызовем сюда полицию и будем считать, что таким образом я хоть частично исчерпала свою вину перед вами.
Денисия ожидала чего угодно, но только не такого, странного на ее взгляд, предложения.
— Давайте, — согласилась она и подумала: «Может, и в самом деле не такой уж она зверь. Может, и в самом деле ее принудили».
— Тогда, надеюсь, вы не будете возражать, если я отпущу свою секретаршу? — спросила Добрынина и, не дожидаясь ответа, покинула кабинет.
Ее не было довольно долго. Сначала Денисия подумала: «Ну и дела», — а потом заволновалась: «Не сбежит ли?»
Но Добрынина не сбежала. Она вернулась и, поддергивая на себе пиджак, деловито сказала:
— Ну вот, теперь нам не помешает никто. Мы одни. Надеюсь, вы не будете возражать, если я дверь на ключ закрою?
И снова, не дожидаясь ответа, она быстро закрыла дверь на ключ и, бодро воскликнув: «Полный порядок», — уселась в свое кресло.
Денисия начала испытывать некоторое беспокойство, которое у нее значительно усилилось бы, узнай она, что Добрынина только что объявила короткий день в своем офисе и приказала референту отпустить всех сотрудников.
Но Денисия об этом не подозревала, а Добрынина так мило себя вела, что вскоре и беспокойство исчезло.
Они долго беседовали. Говорила в основном Добрынина. Она рассказывала о своем детстве, о юности, о том, как мечтала жить для благих дел. Ее любимым литературным героем был горьковский Данко, вырвавший горящее сердце из своей груди, чтобы осветить путь людям.
— Вижу, здесь вы на меня похожи, разумеется, на ту, прежнюю, — сказала она, польстив Денисии. — Теперь я сама удивляюсь, как со мной это все случилось? Это какое-то наваждение, какой-то туман, словно человека незаметно берут в оборот духи тьмы. Эти духи нам ставят капканы, а мы, даже полные благих намерений, попадаем в них и уж потом вынуждены, забыв о боге, подчиняться только силам зла. Как это происходит, поначалу не замечаешь. Перед тобой стоит великая цель, и ты полон решимости к ней идти, не сворачивая. Если понадобится ложь, ты думаешь: «Ложь такая маленькая, а цель такая великая, почему бы и нет?» Но одна маленькая ложь порождает сотню других, уже более крупных. За ложью идут трусость и подлость, а уж они ведут за собой настоящее зло: преступление. И однажды человек вдруг очнется и поймет, что работает он уже только на бесов, и сбросит с плеч духов тьмы, да поздно: глянет на себя, а руки по локоть в крови. И чтобы выжить, надо лить новую. И новую, и новую кровь, — задумчиво сказала Добрынина.
На глаза ее навернулись слезы.
Денисия вдруг осознала, что она ее понимает, очень хорошо понимает. Все ее неприятности начались именно с обмана. Что может быть выше любви?
Денисия решила, что ради любви можно немного схитрить. И схитрила, не подумав, а вышла настоящая подлость. Убили сестру, а она карнавал с переодеваниями затеяла. Сподличала и сразу получила отдачу. Ведь если бы она, увидев убитую Зою, переодеваться не стала, то и сестры сейчас были б живы, и сама она от Карлуши не пряталась бы. Добрынина когда их всех решила убить? Когда узнала, что на даче лежит Денисия, а не Зоя.
Следовательно, выходит, это сама Денисия погубила своих сестер, а ради чего? Жениха у мертвой сестры увести захотела. А сколько нехороших поступков сделала она потом, когда разыскивала Карлушу.
И проникала без разрешения в архив к Пыжику, и за ним шпионила, и, вообще, живет под чужим именем, и, считай, без визы оказалась в Париже. Виза-то открыта на Гюльджагеру, а ее, Денисию, может, и не захотели бы во Францию пускать. А это, пожалуй, уже преступление. И все ради благого дела.
Так может ли она быть судьей этой заблудшей души?
Нет, не может.
«Нужно отдать ее в руки господу, — подумала Денисия. — Как господь распорядится, так и правильно будет».
Нельзя сказать, чтобы она окончательно простила Добрынину. Этого сделать она не могла, слишком свежа была рана, еще и травой не заросли могилы сестер. Но она была благодарна этой злодейке за то, что та научила ее быть честным человеком в начале ее жизненного пути. Она фактически ей сказала: хочешь нести добро людям, будь сильной, будь выше человеческих слабостей. Боишься аскезы такой, не хочешь от человеческих слабостей отказываться, тогда живи, как все, и не высовывайся со своими идеями. Иначе будет от тебя людям сплошное зло.
Осознав это, Денисия, сидя за столом Добрыниной и глядя этой злодейке в глаза, поклялась себе страшной клятвой никогда никому не лгать. Даже если ложь эта будет микроскопической, просто молекулка, даже атомчик, в сравнении с тем, ради чего эта ложь понадобилась.
Добрынина, заметив в Денисии внутреннюю работу и угадав ее, сказала:
— Знала бы ты, девочка, как хочется мне застрелиться, но стреляться надо было тогда, когда я впервые солгала себе и людям.
И после этой фразы Денисия окончательно поверила в ее раскаяние и спросила:
— Так, может, не надо ничего писать? Если вы поняли все, то больше не будете делать плохих дел, Добрынина горько усмехнулась:
— Уже все наоборот: это не я делаю плохие дела, это они меня делают, и остановить этот процесс никак нельзя. Путь к вершине Олимпа — это череда преступлений. И обратной дороги нет. С Олимпа не спускаются, оттуда слетают. А мне теперь путь один: на тот свет.
Денисия почувствовала себя убийцей, ее убийцей, и начала жалеть свою жертву.
Чувствительная Добрынина поняла ее настроение, и разговор приобрел задушевность. Сама не заметив, Денисия ей рассказала, как шла по следу Карлуши, путем каких вычислений дошла до истины и даже как пришло само озарение. Добрынина умела внимательно слушать и вовремя задавать вопросы.
— А что у вас в сумочке? — вдруг спросила она. — Наверное, вы несли мне какие-то документы?
Денисия кивнула:
— Да, здесь кое-какие улики по «Модексу», «Трансконтракту» и дневник чеченской девочки.
— А можно взглянуть? — спросила Добрынина и, вдруг перевесившись через стол, буквально вырвала сумочку из рук оторопевшей Денисии.
Все произошло мгновенно, а сама Добрынина так быстро и неожиданно изменилась, что Денисия остолбенела. Сидела и смотрела, как Добрынина вытряхивает содержимое сумочки на стол.
— А это что? — закричала она, хватая выпавший из сумочки какой-то маленький предмет. — «Жучок»? Ах, сучка! Ты переиграла меня! Наш разговор слышали! Но не радуйся, ты за это поплатишься!