Закон постоянного невезения [Невезуха] - Хмелевская Иоанна (книги онлайн бесплатно .txt) 📗

Вместе с запахом дезодоранта «Вечерняя Москва».

Добираться до благодетеля Михалине было довольно сложно, поэтому она бывала у него всего два раза в неделю, зато оставалась по меньшей мере па сутки, а то и на двое. Благодаря своему упорству она добилась, что её стали привлекать для выполнения различных работ по уборке дома, вроде мытья окон, вытирания пыли на облицовке, стирки и глажения, а также пришивания пуговиц. По собственной инициативе, дипломатично и постепенно расширяя сферу деятельности, она получила также почётное право чистить картошку, привозить изысканные продукты питания, которые бывали встречены по-разному, но по большей части критически, готовить и даже подавать кофе и лёгкие коктейли. А уж вершиной счастья была возможность посмотреть телевизор в одной комнате с ним, независимо от того, что там мелькало на экране.

Более ощутимого счастье ей дано не было, хотя, пользуясь своими ночёвками в предназначенной для неё комнате, она всячески старалась показать себя в соблазнительном неглиже, ещё интенсивней воняя прелестными ароматами. Однако неглиже не производило на благодетеля ни малейшего впечатления, возможно, потому что состояло из шёлкового халата в пол, ядовито-зеленого в крупные розовые, синие и фиолетовые цветы. Учитывая габариты Михалины, оно весьма живо напоминало кое-как обустроенный газон или, скажем, большую клумбу в саду дальтоника, не вызывая при этом особого желания поваляться на травке. К неглиже она носила ядовито-жёлтые сандалии, подошва и каблуки которых были подклеены войлоком, чтобы ходить тихо и не расстраивать благодетеля грохотом шагов, а из сандалий торчали ногти, пурпурные настолько, насколько это возможно. Под халатом у неё обыкновенно бывали розовые ночные рубашки, богато изукрашенные кружевами, но мог оказаться и тиковый рабочий комбинезон или вообще что угодно, ибо обилие складок сего домашнего одеяния полностью исключало возможность узреть, что находится под ним.

Похоже, Михалина не обладала душой талантливой куртизанки.

Вступила она в эти обожаемые покои ближе к вечеру: приехать пораньше не удалось. Двери она нашла запертыми как обычно, открыла их собственным ключом — самым бесценным своим сокровищем, представляющим собою свидетельство безграничного доверия благодетеля, и сразу же заторопилась на кухню, чтобы незаметно распаковать привезённую с собой снедь. Она закупила разнообразные лакомства, и он мог бы запротестовать, а так она быстренько все приготовит, пока он не видит. Ей вовсе не хотелось, чтобы он вернул ей за них деньги, ведь не ради же денег взялась она за эту работу, да она готова была сама за неё доплачивать!

В доме царила тишина, только где-то далеко, видимо, в его кабинете, шелестело радио. Благодетель не держал ни собак, ни кошек, зато кормил диких животных из недалёкого леса — кабанов, серн, белок, иногда даже лисиц, хотя лисиц он не любил, потому как они вроде бы разносчики бешенства.

Входить в сад им не разрешалось, они подходили к сетке, получали своё и затем уходили прочь.

Михалина сделала все, что можно было сделать бесшумно. Она навела блеск в клинически чистой кухне, вытерла и спрятала две чашки, два блюдца и два стакана, которые стояли на сушке для посуды, приготовила ужин, заварила кофе в термосе, вымыла ванную, собрала тряпки, скатёрки и салфетки и сунула их в стиральную машину. Все это она проделала как можно тише, чтобы он её не услышал. Если, не дай боже, он слишком быстро заметит её присутствие, то велит ей возвращаться домой, но вот если уже будет поздно, то она сможет остаться на ночь.

Именно к этому она и стремилась — провести ночь под одной крышей со своим божеством…

Наконец, вся работа закончилась, наступил вечер, поэтому она решилась войти в салон.

Салон был пуст, а двери на террасу распахнуты.

Это означало, что он был в саду. И чего ради она так старалась ни стукнуть, ни брякнуть чем-либо! Но, может, оно и к лучшему, теперь она сможет убраться в салоне, и ей останется только спальня. Святая святых…

В салоне, на небольшом столике у двери на террасу, обнаружилось нечто необыкновенное. Блестящая лакированная столешница оказалась грязной, на ней явно виднелись два кружка, словно следы от мокрой посуды. Кружки уже высохли, и их почти не было видно, но глаз у Михалины был соколий, в этом она достигла совершенства, иначе бы ни за что в жизни не смогла она удовлетворять все его желания.

Сверху, если смотреть прямо, эти колечки не были заметны, а вот против света, все ещё слабо проникающего снаружи, они привлекли к себе её внимание.

Она слегка удивилась. Два кружочка? Это от стаканов, тех, что для виски, для коктейлей… Минуточку, на кухне она вытирала два стакана и две чашки…

Он пил с кем-то кофе и ещё какой-то напиток, ведь не стал бы он один пользоваться двумя чашками.

Кто же это мог быть, если он потом даже стол не вытер, а уж он заботился о его блеске, как о собственном ребёнке. Посуду вынес и сполоснул, как обычно, а стол оставил?

Ревность царапнула когтями её сердце, так как на самом деле никаких таких гостей у благодетеля почти и не бывало. Нет, конечно, время от времени кто-то приходил, некоторых она даже узнавала в лицо и знала, кто это; поговорят в библиотеке о делах и до свиданья. Он мог с ними и выпить что-нибудь, в библиотеке был бар-холодильник, но — никаких особых угощений, вроде там чая или кофе. Так кто же сидел с ним здесь, за столиком в салоне, настолько важный и серьёзный гость, что он потом и о столе забыл?

Случайно уж не эта ли сучка?..

Или та, вторая?..

Да нет, вторая была уже не страшна — так, барахло поганое. Участвовать в подобной сцене могла только одна — та, которую Михалина смертельно боялась.

Когда-то она сумела её выжить, в муках и трудах оторвать от него, но кто знает, навсегда ли? Сучка, правда, палец о палец не ударяла, ну а вдруг бы постаралась? Вдруг она пришла бы сюда, и он каким-то образом узнал обо всех интригах и враньё Михалины?..

У неё даже что-то сжалось внизу и перехватило дыхание, но она была не из слабаков: сразу же решила, что она этого так не оставит. Не сдастся, не уйдёт, скорее горло этой сучке перегрызёт и глаза повыцарапает… А то ведь он уже привык, что все ему под нос готовенькое подсовывают, все идёт, как часы, весь обслуженный, обстиранный, обшитый, сам же говаривал, что пришивать пуговицы и жарить печёнку так, как Михалина, никто на свете не умеет, хвалил её, даже в руку поцеловал, где-то возле локтя, а у неё сердце вдруг застучало, и ноги ослабли. Хотела было не мыть это место до конца своей жизни, но стирала вручную его ангорский свитер, и не получилось. К хорошему-то человек быстро привыкает, так что не сможет он прогнать от себя Михалину, потому как эта сучка скорее летать научится, чем так ему прислуживать!

Несколько утешившись, она старательно вычистила столешницу, после чего встала в дверях террасы и оглядела сад. И куда он мог запропаститься? Уже темнеет, теперь-то она точно на ночь останется…

Она бы вышла поискать его, но не решалась. Сад был большой, занимал что-то около двух моргов [3], весь зарос кустарником и деревьями, а благодетелю нередко приходили в голову самые дикие идеи. Например, он мог по полдня сидеть в засаде, поджидая какое-нибудь животное или наблюдая за какой-то птичкой. И злился, когда ему мешали, не ругался, нет, но тихим таким голосом рубил, словно топором, а на челюстях у него желваки вспухали. Может, он и сейчас затаился, раз двери открыты…

Она пошла наверх, в его спальню, и любовно застелила на ночь тахту. Потом посидела в своей комнате, оставив остальную работу на завтра, — а вдруг она не успеет все сделать и задержится здесь ещё дольше?

В любом случае ждать его она будет в салоне, под тем предлогом, что двери открыты…

Очнулась она в кресле, когда в окна уже заглядывало солнце. Какое-то время она приходила в себя, потом сообразила, где она, и огляделась.

Абсолютно ничто не изменилось. Приоткрытая дверь на террасу оставалась в том же положении.