Беби из Голливуда - Дар Фредерик (первая книга .TXT) 📗
— Ну ладно, спасибо тебе, — говорю я, освобождая его от дальнейших расспросов.
Он отвешивает нам по очереди три короткие улыбки и стартует в стиле заправского трековика: локти раздвинуты, голова опущена над рулем двухколесного тигра.
— Вы видели?! — вдруг вскрикивает проснувшийся Берю.
— Что видели?
— В корзине у парня?
— Ну и что?
— Да у него фантастические ромштексы! Вам что, жрать не хочется?
— Потерпишь, — решаю я. — А сейчас перед нами стоят задачи поважнее.
— Нет ничего важнее хорошей жратвы! — уверяет изголодавшийся Толстяк. Он поднимает вверх палец, привлекая наше внимание. — Вот послушайте, что говорит мой живот!
Урчание, похожее на звук выходящего из тоннеля метро поезда, сотрясает машину.
— Ромштекс, — мечтательно произносит Берю, — я бы его сожрал с кровью…
Меня чуть не тошнит, и я выбираюсь из тачки.
— Берта, будьте внимательны и не показывайтесь. Я пойду сориентируюсь на местности. Если мне выйдут открывать, ложитесь на сиденье! И опустите стекла — пусть проветрится!
Отдав распоряжения, я иду к воротам и тяну за ржавую цепочку. Приглушенный звук колокольчика раздается где-то в глубине дома.
Берта, распахивая дверцу, орет мне вслед:
— Комиссар, все! Это здесь, здесь! Я вспомнила! Звук колокольчика! Я слышала его из своей комнаты… Это ведь был колокольчик, правда?
— Ложитесь, черт возьми! — кричу я шепотом, завидев среди деревьев приближающийся силуэт.
Толстуха сползает на пол машины. Нежный и заботливый муж быстро накидывает на нее плед. Эта вещь очень полезна в качестве подстилки, когда путешествуешь в лесу с дамой.
Ведь сосновые иголки, впивающиеся пониже спины, могут причинить серьезный вред.
Я рассматриваю приближающуюся фигуру. Это женщина. Да еще какая! У нее есть все, чтобы сразу понять, что на свет ты появился не зря.
Красотке лет двадцать пять максимум, фасад просто великолепный, с лепными украшениями, но без излишеств, мягкая грациозная походка, длинные ноги, глаза как незабудки, светлые пепельные волосы, коротко остриженные и рот сделан, чтобы сосать эскимо… Да, из-за такой хочется заказать столик в варьете «Лидо» и номер в отеле «Эксельсиор».
Черный кожаный пояс с золотыми заклепками плотно стягивает в талии короткое бежевое платье, а на ногах высокие бежево-черные башмачки. Мое восхищение настолько сильно, что я забываю, зачем пришел, и плотоядно сглатываю, вперив в нее взгляд.
— Кто вам нужен? — спрашивает мелодичный голос, в котором угадывается легкий иностранный акцент. Когда я говорю об иностранном акценте, это значит, что трудно определить с ходу, о каком именно идет речь. Он может быть и английским, и немецким, и американским или, скажем, скандинавским…
— Я из агентства «Вамдам-Жилье»… Мадемуазель прищуривает свои красивые глаза, что придает ей вид (как написал бы писатель-академик из престижного района Парижа) миниатюры кисти японского мастера.
— Агентство недвижимости рядом с церковью, — рапортую я, чтобы снять завесу недопонимания.
Она кивает головой.
— А! Да…
Но чудо природы, похоже, удивлено.
— Я думала, что все улажено? — возражает она.
Сан-Антонио Прекрасный напяливает на лицо самую искреннюю маску в стиле Казаковы. Глубокий проникающий взгляд, располагающая улыбка, ряд ослепительных зубов — любая девушка начинает ощущать, будто села в муравейник в разгар переезда его обитателей на новое место жительства.
Но в данном случае сеанс чарующих взглядов несвоевременен. Здесь нужен четкий и веский довод, помноженный на вежливость.
— Граф де ля Гнилье, хозяин дома, забыл очки в комоде, — объясняю я, — а это специальные стекла с фокусом против поливалентного заражения. Он очень ими дорожит и просил нас переслать их ему, зайти сюда… извиниться перед вами…
Она опять кивает. Взгляд ее лазурных глаз останавливается на выглядывающей из-за лобового стекла роже Берю. Удивительно, но, похоже, физиономия, больше смахивающая на задницу, внушает ей доверие, поскольку красавица тут же отпирает ворота. — Пожалуйста, входите… Она поворачивается и идет по дорожке к дому. Я даю ей возможность идти чуть впереди, чтобы в свое удовольствие невооруженным глазом наблюдать за кульбитами ее шарнирного тыла. Я видел много попок в своей шальной жизни, плоских, круглых, прямоугольных, яйцевидных, отвислых, грустных, эллипсоидных, крепких, мягких, расплывчатых, мускулистых и всяких других, можете мне поверить на слово, но такой, как эта, завернутая в беж, — никогда. Ее папа, видно, все время думал о Родене, когда на седьмом небе снабжал ее маму.
Первое, что мне бросается в глаза, когда мы выходим через аллею к дому (он действительно в два этажа и на окнах деревянные жалюзи), — это американская машина. Правда, она не желто-голубая с зелеными сиденьями, как нам расписывала Берта, а черная с вишневыми подушками.
Девушка с попкой на шарнирах поднимается по шести ступенькам подъезда и проходит в большую прихожую, пол которой выложен черно-белой плиткой в шахматном порядке. И тут совершенно неожиданно для меня, если принять во внимание ее конституцию и стиль поведения, она берет с дивана белый халатик няни, надевает его и, абсолютно потеряв интерес к моей персоне, будто я первые в ее жизни порвавшиеся от носки трусики, подходит к великолепной детской коляске, где на всех парах спит круглолицый малыш.
Я стою и смотрю на все, будто во сне. У меня, наверное, очень глупый вид, поскольку мадемуазель поворачивает ко мне лицо и улыбается обезоруживающей улыбкой.
— Вы не хотите найти очки? — спрашивает она тихим голосом, чтобы не разбудить ребенка.
Я спохватываюсь.
— А, да, конечно… Но… Может быть, лучше, если вы пойдете со мной?
— О нет! Джимми сейчас проснется, и тогда начнется большой скандал.
Чудо небрежно садится рядом с коляской и закидывает ногу на ногу настолько высоко, что у меня мгновенно развивается сердечно-сосудистая недостаточность. При этом она опять забывает о моем присутствии. Чтобы не получить тромбоз, решаю ретироваться… Я в некотором роде чувствую себя смущенным, прежде всего из-за того, что нахожусь в доме совершенно нелегально. Плюнув на смущение, иду по комнатам. В большинстве из них даже чехлы с мебели не сняты. Гостиная и еще три комнаты выглядят жилыми, но остальные помещения под толстым слоем пыли похожи на серые заброшенные могилы. В гостиной же, наоборот, жизнь бьет ключом, полно бутылок виски и содовой, везде валяются американские газеты и журналы с фотографиями людей, которые мне абсолютно неизвестны и останутся таковыми. За исключением шикарной няни, в доме графа больше ни души.
Я выдвигаю несколько ящиков комода, заглядываю в шкафы, чтобы придать правдоподобия своей миссии, затем спускаюсь в прихожую, где обнаруживаю сексуальную няню за чтением последнего номера комиксов « Микки — Мауса».
— Вам удалось найти очки? — спрашивает меня обалденное существо.
— Нет. Старый граф начинает терять нить жизни и, очевидно, ошибся, решив, что оставил их здесь.
— Вы очень быстро вернулись; наверное, плохо искали, — иронизирует она.
Я отвечаю скороговоркой, словно автомат, смазанный по всем правилам:
— Если бы вы пошли со мной, то я бы, естественно, растянул удовольствие.
Она ухватывает мысль и даже немного краснеет. Целомудрие — всегда хорошо. Мужчинам это нравится. Если мужчины изрекают глупость в присутствии особи женского пола и эта особь опускает глаза, они, как правило, представляют себе, что наткнулись на этакую малышку-сестру Терезу, и их тайной мечтой становится овладеть малышкой-сестрой Терезой.
— Вы здесь одна? — удивляюсь я.
— Нет.
— А, ну да! Я забыл.
— Со мной Джимми, — говорит она, указывая на коляску.
— Но это пока еще не совсем компания.
— Приходите, когда он проснется, вы наверняка измените мнение.
Эта няня нравится мне все больше и больше. В особенности ее ноги. Если собрать вместе несколько дюжин отличных ног, то со стороны остальных обладательниц наверняка начнутся охи да вздохи.
