Нефритовые четки - Акунин Борис (бесплатные полные книги .TXT) 📗
– Этот от главного входа, этот от бокового со стороны оврага, этот от веранды, маленький от первого этажа башни, а этот от служебной двери…
Фандорин-доно попросил отдать ему связку и внимательно рассмотрел ее, запоминая, какой ключ от чего.
– Ну теперь я могу идти? – Боско нервно переминался с ноги на ногу.
– Да, только проверьте, что с телефоном, – велел ему Шерлок Холмс (тут уж мне перевел господин). – И покажите, где наши комнаты.
С минуту повозившись у аппарата, управляющий радостно воскликнул:
– Все в порядке! Если что – я буду на своей квартире. Вызвать меня очень просто: один поворот ручки. Два поворота – соединение со станцией.
Это мы знали и без него.
В комнаты он нас провожать не стал. Ограничился объяснением:
– Вы найдете сами, это очень просто. Выходите направо в коридор, там в конце биллиардная. Из нее выйдете налево, на боковую лестницу. Подниметесь на второй этаж. Там стеклянная дверь, за ней площадка. С одной стороны комната для господ из Лондона, с другой для господ из Парижа. Решайте сами, кому какая.
Поклонился и припустил из столовой бегом. Несколько мгновений спустя громко хлопнула входная дверь. Ни один японский слуга не позволил бы себе так потерять лицо!
Мы пошли в указанном направлении и, действительно, безо всяких затруднений нашли стеклянную дверь. После небольшого состязания в учтивости – кто первым выберет себе пристанище – мы с господином разместились в светлой комнате, выходившей окнами на лужайку.
Я достал из чемодана рабочий пиджак господина и его туфли на бесшумной каучуковой подошве, сам тоже переоделся в старое (вдруг придется падать или ползать на животе), посетил уборную, а больше мне заняться было нечем. До трех часов еще оставалось время. Господин сидел в кресле и сосредоточенно пощелкивал своими нефритовыми четками, разглядывая странный шифр, который он переписал себе в книжку. Я догадывался, что Фандорин-доно разрабатывает план действий, хоть и понятия не имел, какой именно. То есть теперь-то, когда я пишу эти строки, я, конечно, знаю, но сенсей предупредил меня: сразу все рассказывать нельзя, иначе читателям будет неинтересно, поэтому пока про план господина писать не стану. Лучше постараюсь вспомнить, о чем я тогда думал.
Ах да, про юную госпожу Дэзу. Я размышлял, что ее, конечно, очень жалко, но мужа она себе все равно найдет, даже если останется парализованной. Зря ее отец так переживает. Она хороша собой и обладает приятными манерами, а это самое главное. Многие даже найдут своеобразную прелесть в ее неподвижности. Парализованная красавица подобна прекрасной статуе. У многих мужчин это вызовет и сердечную жалость, и чувственное волнение – отличная рассада, из которой нетрудно произрасти пышному цветку любви. Полагаю, некоторые предпочли бы, чтобы девушка еще и лишилась дара речи. Тогда она вообще была бы идеальной для обожания: Когда мы с господином спасем ее от взрыва и поймаем знаменитого злодея, о госпоже Дэзу напишут все газеты, и она станет знаменитой. Слава – очень сильное приворотное зелье. В старой Японии из такого великолепного сюжета обязательно сочинили бы пьесу для театра кукол.
Вот о чем я думал, пока господин перебирал нефритовые четки. Я сидел очень тихо, чтобы не помешать ему медитировать. Без одной минуты три я нарушил тишину, сказав, что нам пора идти в столовую.
Мы спустились, и Дэзу-сан повел нас осматривать дом, чтобы мы нашли, где хитроумный Люпен спрятал свою ужасную бомбу.
Осмотр дома более всего напоминал экскурсию по кунст-камере. Впереди шел мсье дез Эссар, ни на минуту не умолкая, поминутно оборачиваясь и отчаянно жестикулируя, отчего он постоянно спотыкался и раза два чуть не сверзся с лестницы. За ним Фандорин со своим японцем, потом я, а замыкал процессию Холмс, иногда застревавший где-нибудь в укромном уголке, так что нам приходилось его ждать.
Должно быть, во времена дез Эссара-старшего замок изобиловал всякими диковинами, но и сейчас тут было что показать и о чем рассказать.
Еще накануне, проходя через биллиардную, я заметил, что все стены там увешаны экзотическими орудиями смертоубийства, привезенными из отдаленных уголков земли. Там были бумеранги, деревянная дубинка с акульими зубами, индейский нож для снятия скальпов, костяной эскимосский гарпун.
В следующей комнате мое внимание привлекла необычная люстра в виде воздушного шара с плетеной гондолой. Хозяин сказал, что его матушка никогда не разрешала ее зажигать, так как боялась пожара, но теперь, когда есть электричество, опасаться нечего – и с гордостью продемонстрировал нам, как замечательно безопасны стеклянные лампочки.
Беря пример с Холмса, я не столько слушал объяснения, сколько смотрел по сторонам. Простукивал стены и полы, ощупывал малейшие выступы и неровности.
На втором этаже мы миновали малый салон, где хранилась коллекция сушеных скорпионов («папа говорил, что они красивые»); главную спальню со скрупулезно воспроизведенной на потолке картой звездного неба («папа знал все созвездия»); зимний сад с карликовыми деревьями и очень большим, но сломанным макетом железной дороги («мы с папой проводили здесь долгие часы»); кабинет, где на одной из стен были нарисованы полки с книгами («папу это забавляло»). Во втором этаже круглой башни у «папы» располагался Храм Солнца, а теперь хранились юридические и финансовые документы.
Третий этаж почти целиком занимали покои мадемуазель дез Эссар: ее девичий будуар, очаровательный кабинетик с детскими фотографиями на стенах, комната для рукоделия, каморка горничной. Некогда здесь располагались апартаменты «матушки», поэтому никаких фокусов на третьем этаже не было, за исключением уже известного нам щелевидного входа в башню, куда дез Эссар-pere некогда ретировался от гнева своей супруги. Зато в цокольном этаже, куда мы спустились по узкой, крутой лестнице, дух незабвенного «папы» витал буквально повсюду.
Здесь было темновато, зимний свет едва просачивался в крохотные, забранные решетками оконца, и хозяин включил электричество. Известно, что у этого во всех отношениях замечательного способа освещения имеется один недостаток, который инженеры будущего несомненно сумеют преодолеть – вследствие перепадов напряжения электричество то и дело мигает. Несколько раз лампы вообще гасли, тогда дез Эссар начинал суетиться, щелкать переключателями, и снова становилось светло. Впрочем и у Холмса, и у Фандорина при себе были фонарики, так что сыщики не прекращали поиска даже во время этих вынужденных задержек.
Попробую описать помещения полуподвала по порядку, что не так просто, ибо там было полным-полно поворотов и закоулков.
Сначала мы попали в небольшую нарядную комнату, сплошь отделанную дубом – дез Эссар назвал ее «органной». В одну из стен действительно был встроен маленький орган.
– Прекрасный образец салонного позитива, – с видом знатока сказал Холмс, сначала любовно проведя рукой по лакированной крышке, а затем открыв ее и пробежав пальцами по клавишам. Звук был дребезжащий, расстроенный, но акустика великолепная – только теперь я заметил, что в комнате совсем нет окон.
– Я не умею музицировать, зато папа был настоящий меломан, – объяснил дез Эссар. – Бывало, запрется здесь и играет, играет. Тут полная звуковая изоляция, потому что матушка страдала мигренями. А что, вы полагаете, тайник может находиться здесь?
Он задавал этот вопрос всякий раз, когда кто-нибудь из нас где-то задерживался.
Я попробовал сдвинуть инструмент с места. Он был встроен в стену намертво.
На стене в золотой раме висела гравюра: Мефистофель с глумливой ухмылкой на лице. Я заглянул под картинку, потрогал крюк, на котором она висела.
Остальные уже проследовали дальше, лишь мистер Сибата малевал какие-то каракули на рулоне рисовой бумаги.
– Боюсь сьто-нибучь забычь, – пояснил он мне.
За «органной» располагался винный погреб – какой же французский дом без него?
– Там тоже вино? – показал Фандорин на огромные дубовые бочки, выложенные у дальней стены.
