Перст указующий - Пирс Йен (книги онлайн полные .txt) 📗
– Твой отец знал латынь? – удивленно спросил я. Я знал, что он человек бывалый, но не догадывался, что приобретенные им познания простирались так далеко.
– Нет, – ответила она. – Он считал, что это мертвый язык и от него никому нет пользы, кроме глупцов и собирателей древностей. Прошу прощения, – со слабой улыбкой добавила она. – Он хотел создать новый мир, а не оживить старый. А еще он однажды сказал мне, что, на его взгляд, нам нечему учиться у рабовладельцев-язычников.
Это я пропустил мимо ушей и ничем не выказал своего неодобрения.
– Откуда взялись все эти книги?
Она пожала плечами:
– Я вообще не вспоминала о них, разве что думала, как их раздать. Я спросила у книготорговца, но он предложил мне очень мало. Я собиралась отдать их вам в дар за вашу доброту, если их вы примете.
– Ты меня достаточно знаешь, чтобы понимать, что я никогда не откажусь от такого подарка, – сказал я. – Но я все равно бы отказался. Ты не в том положении, чтобы так вольно распоряжаться своим имуществом. Я настоял бы на том, чтобы заплатить тебе.
– А я бы отказалась от денег.
– И мы еще долгое время ссорились бы из-за этого. А есть дела более важные. К примеру: ты не можешь подарить, а я не могу купить то, чем, по-видимому, распоряжается сейчас мистер Кола. Думаю, прежде всего надо посмотреть, не могу ли я вернуть эту книгу.
Для начала я проделал весь путь до Крайст-Черч и удостоверился что Лоуэр и Кола действительно уехали в то утро в объезд.
Затем я пошел к миссис Булструд, домохозяйке Кола в Сен-Жиль.
Эту даму я зная с тех пор, как мне было всего пять лет, я играл, пока не перерос детские забавы, с ее сыном, который был моего возраста и который в настоящее время стал торговцем зерном в Уитни. Сколько раз она давала мне яблоки из своего сада или ложку ароматного меда из ульев, какие держала на крохотном участке земли, который она с большой помпой всегда именовала своей усадьбой! Невзирая на непоколебимую суровость в вопросах веры, она была женщиной больших притязаний и любила выставлять себя знатной дамой. Те, кто разгадал ее обман, безжалостно над ней потешались. Те же, кто знал ее лучше, видели в ней щедрость души и прощали недостаток, который, пусть и серьезный, никогда не препятствовал ей одарить милостыней или добрым словом нуждающегося.
Меня провели в кухню – я был давним другом семьи и потому постучался в заднюю дверь – и встретили с большой теплотой. Сперва мне пришлось ответить на вопросы о здравии матушки и сестры, выслушать рассказ о домашних миссис Булструд, поэтому прошло около получаса, прежде чем я сумел подвести разговор к цели моего прихода. Я назвался близким знакомым мистера Кола.
– Рада это слышать, Антони, – важно сказала миссис Булструд – Если он ваш знакомый, то не может быть дурным человеком.
– Почему вы так говорите? Он повел себя дурно?
– Вовсе нет, – смилостивилась она. – Он держится весьма учтиво. Но он же папист, и раньше у меня в доме таких людей не бывало. И больше я таких у себя не желаю. Впрочем, надеюсь, мы еще обратим его в нашу веру. Вам известно, что прошлой ночью он с нами молился? А в прошлое воскресенье ходил с мистером Лоуэром в церковь и сказал, что находит все очень возвышенным.
– Отрадно слышать. Я же со своей стороны могу поручиться за его доброту, ведь он за умеренную плату лечит мать нашей служанки. Думаю, по ночам вы можете спать спокойно. Однако я хотел бы спросить у вас о небольшом одолжении. Можно мне подняться к нему в комнату? Он одолжил у меня книгу, которая мне срочно нужна для работы, а я слышал, он на неделю уехал.
Стоило мне попросить, и я получил согласие. А так как я знал, где расположена комната итальянца, мне предоставили одному подняться на два пролета лестницы в небольшую мансарду, которую занял Кола. Внутри все было безупречно чисто, как и следовало ожидать от комнаты под попечительством миссис Булструд, которая почитала пыль дьяволовым семенем и никогда не складывала оружия в войне за ее изгнание. Пожиток у Кола было немного, и по большей части они хранились в объемистом дорожном сундуке. Но этот сундук, к несчастью, был надежно заперт.
Зайдя так далеко, я был преисполнен решимости не уходить с пустыми руками и внимательно осмотрел замок, уповая, что он внезапно отомкнётся от моего взгляда. Но тот был сработан на славу, чтобы не только служить защитой от воров, но и отвращать людей любознательных, таких, как миссис Булструд, которая, несомненно, уже тщательно его осмотрела, ибо ее тяге ко всему неизведанному позавидовал бы самый ярый экспериментатор. Открыть сундук можно было только с помощью ключа или взлома, но я не мог прибегнуть ни к тому, ни к другому.
Как бы долго и пристально я ни рассматривал замок, он не поддавался. Наконец я убедил себя, что никакие пылкие упования тоже не возымеют желаемого действия. С величайшей неохотой и немалой долей обиды я поднялся с корточек и разочарованно, с силой, пнул сундук ногой.
Тут он с глухим щелчком открылся – язычок замка крепился на потайной пружине, такой механизм мне никогда до тех пор не встречался. Моему удивлению и растерянности не было предела: как можно быть столь безрассудным, чтобы оставить свое имущество совсем беззащитным! Только из рукописи Кола я узнал, что тяжкое падение, перенесенное по пути из Лондона, так попортило замок, что на него уже нельзя было положиться.
Не следует пренебрегать даром Божьим. Он соизволил подарить мне исполнение желания, и я уверен, на то была веская причина. С благодарственной молитвой на устах я преклонил колени перед сундуком, словно это был алтарь, и начал обыскивать его так же тщательно, как сам Кола обыскивал лачугу Бланди.
Не стану перечислять и описывать имущество итальянца, останавливаться на качестве одежды или весе денежных мешков, которые обращали в ложь все его заверения в бедности. Ведь в его распоряжении было почти сто фунтов золотом, ничто не вынуждало Кола искать для пропитания пациентов, напротив, у него имелось достаточно средств, чтобы более года жить, как подобает человеку благородного звания. Нет, я упомяну лишь о том, что почти на самом дне сундука вскоре обнаружил три книги, завернутые в камизу, будто они были самыми драгоценными предметами на земле. К ним же был приложен листок бумаги с названием постоялого двора в Чипсайде, «Колокола», и еще несколькими небрежными записями, которые также показались мне адресами.
Первая книга была особо роскошной, отделанной золотом и с чеканной золотой застежкой, протравленной замысловатым узором. Только моя страсть библиофила заставила меня помедлить и осмотреть ее внимательнее, потому что это был образчик лучшей венецианской работы, так пышно украшенный, что подобный ему редко встретишь в нашей стране. Увидев ее, я испытал укол величайшей зависти, и, клянусь, будь я хоть на крупицу менее честен, я взял бы и ее тоже. Спору нет, прекрасно, что многие книги выходят теперь из-под печатного пресса и цена их постоянно уменьшается, хотя они созданы лучшими умами. Я почитаю себя счастливым, что живу в стране, где книги можно купить за умеренную плату (хотя все же большую, нежели в Нидерландах, будь у меня тяга к путешествиям, я отправился бы туда, ведь там можно купить многие книги и тем самым оправдать дорожные траты). Но временами меня гнетет мысль о том, что в подобных счастливых обстоятельствах есть свои недостатки.
Да, важны знания. Да, на первом месте должен стоять уровень образования, и даже лучше, что мудрость достигает возможно большего числа людей, потому что sine doctnna, vita est quasi mortis imago, как говорит Дионисий Като, без учености жизнь подобна смерти. И разумеется, в иных обстоятельствах книг у меня было бы много меньше. Но иногда я сожалею о тех днях, когда люди по достоинству ценили книги и щедро платили за них. Временами, в Бодлеянской библиотеке, когда сосредоточенность меня оставляет и мой дух колеблется, я прошу принести мне одну из чудесных старинных рукописей, какие нашли себе дорогу в это собрание. Или иду в колледж и листаю Часослов, любуясь тщанием и мастерством, потраченными на создание столь славных творений. Я воображаю себе людей, которые работали над ними, писцов и бумагоделов, художников и переплетчиков, и сравниваю их фолианты с печальными созданьицами, какие стоят на моих собственных полках. Это сродни различию между молельней квакеров и католическим храмом. Первые посвящены слову и ничему более, думаю, в этом есть своя добродетель. Но Господь – больше, нежели просто слово, хотя Он вначале и был таковым. Речь человека сама по себе тускла и пуста, когда пытается славить Его, и скудность протестантских сооружений – оскорбление Его имени. Мы живем теперь во времена, когда дворцы вельмож роскошнее домов Божьих. Сколь красноречиво свидетельствует это об упадке наших нравов!
