Компромат на кардинала - Арсеньева Елена (первая книга .TXT) 📗

– Ну, ты силен, молодой. Таково хорошо, что не в глаз вдарил, не то ослепнуть бы мне в одночасье! Однако же помни: когда правой бьешь, левой не позабывай прикрываться. Было, было, так и подмывало меня влепить тебе в зубы, пока ты размахивался, да пожалел я тебя: ну кому ты щербатым нужен будешь, а, Федор Ильич?

Что скрывать: уроки великодушного Пахома были мною в ту ночь позабыты. Не о защите думал я, когда вломился в драку с напором медведя, поднятого среди зимы из берлоги и проворно стряхивающих со своих боков наглых выжлецов 29!

Римляне оказались на диво мелки доблестью. Правда сказать, они и не были готовы к столь яростному и единодушному отпору. Не стану скрывать: Серджио, вырвавшись из рук супротивника и уложив его мастерским тычком под горло, отчего тот захрипел и смирно прилег под оградою, и потом держался геройски. Он даже выхватил стилет, который, правда, был тут же вышиблен из его рук и со звоном отлетел куда-то в сторону, и продолжал драться врукопашную. Он не наносил ударов зубодробительных, зато причинял разбойникам чувствительную боль.

Я уложил одного и другого из тех, кто, не разобрав, откуда ветер дует, ринулся на меня в горячке боя, а потом повернулся к своему невольному сподвижнику. И вовремя, не то ему туго пришлось бы. Тот самый злодей, коего Серджио послал отдохнуть под оградою, успел очухаться, подняться на ноги и изготовиться к броску. В лунном свете сверкнуло лезвие, чудилось, выпрыгнувшее из его рукава, но тут я вступил в схватку.

Надобно сказать, потомки удалых гладиаторов не перевелись еще в Риме. Кинжал либо стилет перелетел в левую руку этого задиры, а правой он принялся бить меня по чем ни попадя. Дважды кулаки наши встретились в воздухе, и диво, что мы не раздробили друг другу костяшки пальцев. Мои, во всяком случае, все раскровавлены и ноют весьма чувствительно до сих пор. От души надеюсь, что и ему была причинена боль не меньшая, а то и большая!

В конце концов мне надоело махаться с ним, всякую минуту ожидая, что искушение быстро разделаться с врагом возобладает над благородством и кинжал будет пущен в ход, нанеся мне коварную рану. Я врезал ему в живот… он согнулся вдвое, однако не упал, а резво кинулся в глубину проулка, хриплым, сдавленным голосом выкрикивая проклятия, которые мне ни малого вреда не причинили, однако оказали оживляющее воздействие на его поверженных противников, словно команда к отступлению. Побитые кое-как поднялись и кинулись наутек. Мы с Серджио порывались их преследовать, но не могли прежде не взглянуть на Антонеллу, которая уже пришла в себя и взывала нежным голоском о помощи к Святой Мадонне, поскольку в такую глухую пору некого было больше молить о наказании злодеев.

Увидев, что Серджио невредим (разорванная одежда и всклокоченные волосы в счет не идут), она едва не обезумела от радости и принялась на все лады изъявлять свою любовь к нему. Серджио не отставал от нее в своей пылкости. Глядя на этих двух детей, цепляющихся друг за друга, я едва не облился слезами – умиления и зависти враз. Но тут мои влюбленные оторвались друг от друга и обратили на меня равно восторженные взоры и восклицания.

Матушка Пресвятая Богородица! Чего мне только не привелось выслушать! Особенно усердствовал Серджио, который с одного взгляда распознал во мне умелого драчуна. Впрочем, и я называл его бойцом доблестным и стойким. Спросил, кто могли быть негодяи, которых мы только что разогнали, но не получил ответа. При этом дивные очи Антонеллы, кои были устремлены на меня с таким выражением, что я ощущал себя не просто человеком хорошим, но отличным, самым лучшим, первейшим в мире героем – небось даже почище Александра Македонского и Ганнибала! – померкли. Она явно хотела что-то сказать, но удержалась лишь в последний миг. Впрочем, Серджио (да и я, немало слышавший из их беседы) понял, что имела в виду красавица.

– Ты не права! – пылко возопил Серджио. – Отец Филиппо не мог иметь отношения к этой предательской заварушке. Ведь banditti 30 стремились причинить вред прежде всего мне, а он никогда не смог бы этого сделать, поскольку любит меня как родного сына!

Антонелла на миг потупилась, признавая свое поражение, но затем вновь воздела взор и принялась благодарить меня с той непосредственной нежностию, коя в устах женщины любой другой национальности казалась бы почти бесстыдной, однако у римлянки воспринимается как самое естественное проявление чувств.

– Знайте же, – сказала она мне с мрачной решимостью, – что ежели бы мой возлюбленный погиб, я бы немедленно наложила на себя руки, и адский пламень не напугал бы меня!

Я пробормотал какие-то общие фразы, думая при этом только об одном: ах, кабы мне такую любовь! Кабы ради меня было сие сказано! Да я заложил бы душу врагу рода человеческого за то, чтобы оказаться на месте Серджио!

Однако немота сковала уста мои. Казалось, сражаясь плечом к плечу с молодым римлянином против его недругов, я принял на себя некие моральные обязательства, побуждающие меня накрепко запереть сердце и уста. Они оба, и Антонелла, и Серджио, видели во мне токмо благородного защитника, поборовшего разбойников. Ну как я мог явиться пред ними в образе ином, открыть чувства свои, которые этим прекраснодушным детям показались бы гнусными и даже кощунственными?!

Словом, я молчал как рыба, как пень, как мертвец, лишь изредка делая на устах улыбку, и не удивлюсь, если б красавица моя (увы, я даже мысленно не имею никакого права называть ее так!) в конце концов сочла бы меня за придурковатого, а выражаясь на италианском наречии, за полного stupido 31. Успеть окончательно разувериться в моих умственных способностях помешал, однако, истошный вопль, раздавшийся из приотворенного окна того дома, возле коего происходило описываемое действие:

– Антонелла! Антонелла! Где ты?!

– О мадонна! Проснулась Теодолинда! – в ужасе выдохнула Антонелла и, на миг припав с прощальным поцелуем к Серджио, который, конечно же, очутился тут как тут близ решетки, исчезла в полной таинственных теней глубине садика.

Чтобы удержаться и не ринуться вслед за нею (она ведь унесла с собой мое сердце, ну мыслимо ли телу без сердца жить?!), я стал озираться и нашел-таки, что искал: тот самый нож, который разбойники выбили из рук Серджио. Подобрал, вручил ему. Это был длинный и узкий стилет, которым, как мне кажется, довольно трудно нанести рану болезненную, однако при известной ловкости можно столь удачно чиркнуть по горлу, что противник даже и не поймет, как настигла его гибель. Я обратил внимание на его причудливую рукоять с завитком по низу, который при надобности мог защитить стиснувшие его пальцы от брызг вражеской крови да и вообще позволял стиснуть рукоять как можно крепче.

Серджио молча принял стилет, молча спрятал его. И мы с моим соперником-другом остались стоять лицом к лицу, совершенно не представляя, что делать с нашим знакомством дальше.