Заговор Ван Гога - Дэвис Дж. Мэдисон (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .txt) 📗
– Пит Дейк? И что с ним случилось потом?
– Берген-Бельзен.
– Он был евреем? – спросила Эсфирь.
– Да нет же, католик. Но прятал у себя одну еврейку. Мне кажется, он был в нее влюблен. По крайней мере, мне так отец говорил. Да, кстати, мы вот не очень-то жаловали хранителя, а ведь с ним приключилось то же самое…
– Постойте… Разве Геррит Биллем Турн не был хранителем?
– Был. Только потом. Я же говорю, сначала хранителем был Хуген. А его невестка оказалась коммунисткой.
– Получается, нацисты его арестовали, и тогда Турн занял эту должность?
– Ja, он был очень молод, но кроме него больше никого не осталось. Он же был секретарем Хугена. Говорят, именно он занимался делопроизводством и перепиской, потому что у Хугена это получалось не очень складно. Да, и еще говорят, что Хуген хотел кое-что раздать из коллекции.
Эсфирь с Мартином переглянулись.
– Раздать? – переспросил Мартин.
– Ходили слухи, что он отправил несколько вещей фельдмаршалу Герингу, и вот почему немцы заинтересовались этой коллекцией. В конце концов, Бекберг далеко не Роттердам.
– Вы хотите сказать, он таким способом пытался их задобрить?
– Скорее, выкупить жизнь дочери. А может, хотел получить более высокий пост, – ответил Худелик. – Я не знаю. Возможно. Но ничего не вышло. Жену они расстреляли прямо на улице, а Хуген вместе с сыном пропали в Берген-Бельзене.
– Похоже, вам повезло.
– О, так я ведь не еврей, – сказал Худелик. – Я себя вел как истинный ариец. Только они не знали, что у меня в сердце. – Он замолчал и невидяще уставился перед собой, словно заново переживал события прошлого. – Меня все время подталкивали вступить в партию голландских национал-социалистов. Отец уговорил. У него был радиопередатчик. И когда я слышал какие-то интересные вещи, он их передавал англичанам. А королева Вильгемина наградила его медалью. Сама королева, представляете? – Он показал пальцем на один из шкафчиков. – Мы были отличными шпионами, нет?
Действительно, за пыльным стеклом угадывались какие-то военные реликвии.
– Это очень смелый поступок.
– Я не герой. Впрочем, было трудно понять, что делать. Иногда мне казалось, что я делаю вовсе не то, что надо. – Он словно читал мысли Эсфири. – Я понимаю, сейчас это звучит странно, но тогда были совсем другие времена.
– Вы упомянули, что Турн писал письма за Хугена. И письма к Герингу тоже?
Хенсон что-то пометил у себя в блокноте. Может статься, эта ниточка куда-то приведет. Как ни крути, а корреспонденция Геринга по большей части пережила войну.
– О, конечно. Геррит очень даже с большим удовольствием был членом партии.
– Нацистской партии?!
– Ja, ja. Именно поэтому он до конца оставался хранителем музея.
– А почему вы сказали, что с удовольствием?
Худелик усмехнулся.
– Вышагивал как индюк, гордый такой. Затянется в форму и челюсть вперед, будто Муссолини.
– А он участвовал в расправах над евреями? – спросила Эсфирь.
– Так, немного.
– Что значит «немного»?
– Ну, науськивал разных хулиганов. Выступал с речами. А когда, скажем, человека повалят на землю, он пару раз мог пихнуть его ногой. Однако это все показное. Он был трус и слабак.
– И что, он потом не понес никакого наказания? – удивился Хенсон.
– О, мои юные друзья… Вы прекрасны и сильны. Или, по крайней мере, так про себя думаете. Но вы и понятия не имеете, что тогда творилось. Кто-то был напуган, а кто-то струсил до такой степени, что… Власти не могут наказывать за слабость характера. Не то пришлось бы расстреливать половину голландцев, переживших войну. Впрочем, потом им внятно объяснили, что к чему. Расстрелов было в достатке, не переживайте.
– И все же… ваш друг Турн отделался только легким испугом?
– Юная леди, я ведь не обязан отвечать на ваши вопросы, не так ли? К тому же я старый и больной человек.
Он сел обратно в кресло. Хенсон потянул Эсфирь за локоть, и девушка отступила на шаг, мрачно разглядывая пол.
– Нам могут помочь даже самые незначительные детали, – сказал Хенсон.
– Ну, во-первых, – смягчился Худелик, – никакой он мне не друг. Против Геррита я сам давал показания.
– Стало быть, его судили?
– Но оправдали. Он утверждал, что только прикидывался нацистом. Что у него не было иного выбора после того, что случилось с Хугеном и Дейком. И еще он сказал о подготовке нескольких подделок, которые продал немцам за очень большие деньги.
– Подделки? – Эсфирь вскинула голову и переглянулась с Хенсоном.
– Да, он показал некие квитанции. Якобы из Берлина. Оплата за картины и кое-какие бронзовые вещички, которые еще оставались в коллекции.
– А откуда взялись эти подделки? – спросил Хенсон. – Он что, их сам сделал?
– До того как стать секретарем Хугена, он учился в Роттердаме на художника. Кроме того, преподавал в нашей школе живопись. – Старик прищурился. – Да-да. Точно. Он сказал, что сам рисовал подделки, а подлинники спрятал.
– Я думаю, именно это он считал своим патриотическим долгом перед королевой Вильгеминой, – заметила Эсфирь.
– Турн заявил судьям, что это наглядно демонстрировало тупость немцев и к тому же истощало их ресурсы.
– Перекачивая их прямиком в его собственный карман, – добавил Хенсон.
Худелик скривил губы, словно попробовал какую-то кислятину.
– Ну, деньги-то он вернул… Если уж на то пошло, именно поэтому его и оправдали. Откупился, значит. Но вот почему рейх заплатил за вещи, которые мог запросто отобрать – это так и осталось под вопросом.
– Надеюсь, свобода обошлась Турну в кругленькую сумму, – сказала Эсфирь.
– Положим, – Худелик махнул рукой, – деньги-то были вдовьи. Он во время оккупации щеголял в униформе и обхаживал вдову Де Грут. А вот почему она решила-таки выйти за него… – Старик пожал плечами.
– Наверное, боялась нацистов.
– Да уж, – ответил Худелик. – Любой хоть сколько-нибудь достойный человек их боялся.
Хенсон скосил глаза на Эсфирь.
– Mijnheer Худелик, а вы не помните такого человека – Стефан Мейербер?
– Французский поэт?
– Нет-нет, – сказала Эсфирь. – Во время войны. Худелик отрицательно покачал головой.
– Возможно, он в конце войны бежал на север. Из вишистской Франции.
– Царил хаос. Штурм Арнема и так далее. Беженцы по всем дорогам. Не помню никого по имени Мейербер.
Хенсон сунул руку в карман пиджака и извлек увеличенную копию водительского удостоверения Сэмюеля Мейера:
– Конечно, тогда он был моложе.
Старик прищурился, затем снова покачал головой.
– А как насчет этого человека? – Хенсон показал набросок «Манфреда Штока», сделанный художником.
Худелик почесал подбородок, но и это лицо ему было незнакомо.
– Послушайте… Есть один рисунок… – сказал он вдруг. – Что-то такое… Юная леди, не сочтите за труд, вот на том стеллаже. Вторая полка сверху. Красная обложка.
Материя обложки настолько выцвела, что Эсфирь на всякий случай переспросила:
– Вот эта?
– Соседняя.
Девушка привстала на цыпочки и с трудом принялась вытаскивать запыленный том. Худелик тем временем, кажется, с интересом рассматривал ее стройную фигурку.
Книга оказалась в довольно бедственном состоянии. Переплет сильно обветшал, и, когда Эсфирь наконец-то извлекла искомое, пара страничек выпала.
– Это памятное издание. Про нашу школу и музей.
Эсфирь подняла с пола упавшие страницы. На одной изображена групповая фотография двух-трех десятков учениц, сидевших между плотными, круглощекими монашками. На втором листе находился тщательно выполненный рисунок какого-то древнего огнестрельного оружия, то ли аркебузы, то ли мушкета с фитильным замком. Эсфирь бережно передала книгу Хенсону. Бумага от времени стала такой хрупкой, что некоторые страницы буквально потрескались, а некогда загнутые уголки просто отвалились.
– Когда ее напечатали? – спросил Хенсон.
– Не знаю. Во всяком случае, до войны.
