Компромат на кардинала - Арсеньева Елена (первая книга .TXT) 📗
Федор велел шоферу свернуть через дворы к Покровке, к книжному магазину «Дирижабль». Магазин был чудовищно дорогой, но купить там можно было все, это точно. Возможно, даже «Волшебник» отыщется. Тоня мысленно пошарила в кошельке, но Федор сказал:
– Сидите здесь.
Что-то шепнул водителю, отчего тот побелел и вытаращил глаза, но притих, когда Федор сунул ему в карман зелененькую бумажку. Федор улыбнулся Тоне:
– Минуту, – и убежал, а шофер вытащил из-под сиденья монтировку и начал озираться с видом бойца, охраняющего особо ценный груз.
Тоня только и могла, что нервно сглатывать и поглядывать в окна, не зная, то ли бояться, то ли пока подождать, а Катька замерла в трепетном ожидании.
Федор вернулся натурально через минуту, таща не одну книжку, а шесть. Огромных, ярких. Это был «Волшебник» со всеми своими продолжениями: «Урфин Джюс», и «Желтый туман», и «Семь подземных королей», и еще что-то, о чем Тоня даже понятия не имела.
Вот тут она и вправду чуточку струхнула…
– Держи, моя радость, – сказал Федор, сунув Катерине тяжеленную стопку. Она взвизгнула от счастья, полезла целоваться, нимало не смущаясь, что этого человека видит второй раз в жизни, потом потребовала, чтобы ей тут же начали читать книжку, но поладили на рассматривании картинок, этим и было занято все время пути от Покровки до магазина «Планета», рядом с которым жила тетя Люся. Ну и там практически весь вечер был посвящен ужину и «Волшебнику», так что Федор лишь бросил тете Люсе два-три слова, от которых она побледнела и стала смотреть на Тоню как на оживший призрак, а им-то с Федором так и не удалось ни о чем поговорить, Тоня так и не получила никаких объяснений, однако разнежилась душой в тепле этого дома и поуспокоилась. И вот теперь Катерина вдруг вспомнила про танцы, и страх вернулся снова.
– Ты знаешь, домой сегодня нельзя, – веско сказал Федор. – У вас отключили отопление – на время, не навсегда. Но там страшно холодно. А здесь тепло.
– Тепло… – счастливо прижмурилась Катерина, которая была ужасная мерзлячка, но тут же вспомнила о своей главной беде на настоящий момент и снова начала сыпать слезами: – Завтра танцы, а если у меня не будет туфелек и юбочки, я не пойду! И дядю Сережу не увижу!
Господи! Еще одна жертва невозможных карих очей! Это что, наследственная дурь?
– Что ж там за дядя Сережа такой? – ревниво прищурился Федор. – Завтра нарочно с тобой схожу на занятия и посмотрю на него. Если понравится, возьмем его в женихи.
– Да ты что? – хихикнула Катерина, кокетливо прикрывшись ладошкой. – Он совсем старый, он маме в женихи подходит, а не мне.
Брови Федора взлетели чуть ли не выше лба. Но ревнивый прищур тотчас вернулся.
– Христос с тобой, Катерина! – Тоня не удержалась от смеха. – Ничего себе, старый, ничего себе, жених! Да Сереженька совсем ребенок, он младше меня аж на девять лет и одиннадцать месяцев!
– Уже то, что ты эти годы и месяцы столь скрупулезно подсчитала, кое о чем говорит… – протянул Федор с тем же выражением. Внимательно посмотрел, как Тоня краснеет, как прижимает ладони к щекам, и усмехнулся – пощадил все-таки.
– А мама знает, где твои вещички танцевальные лежат? – спросил он Катю.
Тоня вскинула брови. Эти его слова кое-что открыли в нем – привычку одинокого человека самому заботиться о себе и не доверять это женщинам. «Мама знает?» Ничего себе! Да ей пришлось перед отъездом оставить Витале список из 121 пункта на тему, где что лежит, когда и что на Катю надевать! Бывшая свекровь как-то проболталась по пьяной лавочке (а потом чуть язык себе не отъела и Тоню еще больше возненавидела!), что любименький сыночек у нее до сих пор иногда спрашивает: «Мамочка, а майка вывернута?» Похоже, Федор рано начал самостоятельную жизнь, а еще похоже, в этой его жизни нет никакой женщины – кроме тети Люси, разумеется, но она в данном конкретном случае не в счет.
Почему-то Тоне это было важно – правда, она еще не могла понять почему. Вернее, понимать понимала – что уж тут понимать-то особенно?! – но делала вид, что это ну просто теорема Ферма, как минимум. Сохраняла, так сказать, лицо перед самой собой.
– Конечно, знает! – встрепенулась Катюха. – Ма, ты домой сбегаешь? Заберешь мои вещи? Тогда я не буду плакать!
– А если не заберу? – поддразнила ее Тоня, и эта малолетняя шантажистка откровенно ляпнула:
– Тогда буду.
– Успокойся, – кивнул Федор, поднимаясь. – Будут тебе и туфельки, и юбочка, и маечка. Мы сейчас вместе с твоей мамой съездим за твоими шмотками, только ты уж, Катерина, тут себя веди хорошо, договорились? Тетю Люсю не огорчай.
Катя посмотрела на него с откровенным изумлением. Какой смысл теперь капризничать, ведь туфельки и все прочее будет ей доставлено? Зачем огорчать тетю Люсю, которая печет такие потрясающие тортики и готова часами напролет читать новые книжки? Пожалуй, за дочку Тоне можно быть спокойной. Или нет?
– Слушай, – она осторожно тронула Федора за рукав, – а можно их одних оставить? Я имею в виду…
– Я понял, – кивнул Федор. – За нами не следили, это точно. Тетя Люся их не интересует – она моя родня с отцовской стороны, а отец тут ни при чем, они выбивают только прямых потомков. Однако, как это ни смешно, у меня такое впечатление создалось, причем уже не первый год, что о моем существовании они даже не подозревают. Хотя я – именно Федор Ромадин. Представляешь? Когда мама замуж выходила, она оставила свою девичью фамилию. Как ты…
Сердце р-раз! – замерло, потом снова: тук-тук. Откуда он это знает?
– И ничего, их это как бы не колышет! – продолжал Федор. – Именно я организовал выставку картины, а им хоть бы хны! Прицепились к… Леонтьеву, к тебе, а меня словно не замечают. Не зря говорят умные люди, что всего темнее под свечой. Наверное, потеряли след еще после маминой смерти, это ведь очень давно было.
У Тони снова пресеклось дыхание, но тотчас спасительное «не-может-этого-быть» промелькнуло в голове, и она даже смогла улыбнуться.
– Не веришь? – понимающе кивнул Федор. – Нормально, что не веришь. Я бы на твоем месте вообще только и знал, что крутил пальцем у виска. Однако повторю для твоего спокойствия: я не псих, а психиатр, хотя в данный конкретный момент это к делу не относится. А что мы стоим? Одевайся в темпе. Все расскажу по дороге, только сначала ответь на один вопрос: чего ты боялась?
– В каком смысле? – напряглась Тоня.
– В аэропорту в Париже я видел, как ты озиралась. Затравленно так. Ты все время чего-то боялась, я видел, я это кожей чувствовал. Когда ты сегодня рассказала про ту историю с… Леонтьевым, я подумал сначала, что ты из-за этого тряслась…
«Про ту историю с Леонтьевым», – отметила Тоня. – Не «с твоим отцом», сказал он, а «с Леонтьевым»!» И это новое свидетельство его деликатности, заботы о ней едва не вышибло слезы из ее усталых глаз. Так давно не было в жизни ничего такого, немудрено прослезиться! Но, как уже было упомянуто, она не умела плакать столь же изысканно, как ее дочь, а потому незаметно проморгалась и продолжала слушать Федора.
Они вышли из квартиры, спустились во двор, но Федор велел Тоне оставаться в подъезде, пока он издалека, с помощью пульта, запустил мотор своей «Ауди».
– Береженого бог бережет, – пояснил, когда она устроилась внутри. – Я уже привык беречься, хотя иногда опасность кажется нереальной. В нее не хочется верить… как и тебе сейчас. Но теперь, когда картина выставлена, она близко. Так вот, о тебе и о… о Леонтьеве. Строго говоря, после такого случая надолго затрясешься, тут все понятно и постижимо. Но это случилось в России, ты ни в чем не виновата, тебя никто не видел. Вряд ли ты могла опасаться, что по твоему следу пустят всех цепных псов Интерпола, да и времени с момента его гибели слишком мало прошло, да и не настолько вы с ним крупные фигуры. Во Франции ты как раз могла ощущать себя в полнейшей безопасности, однако же… Ты беспрестанно оглядывалась, причем такое впечатление, что на какого-то конкретного человека. Подозреваю, это был такой высокий мужик итальянского типа, яркий такой, глазастый. Так? Он все время толкался около столбиков с телефонами-автоматами, хотя если звонил куда-то, то по мобильному. Спрашивается, зачем человеку с мобильником в кармане, вдобавок человеку, по виду очень даже не бедному, топтаться возле телефонов-автоматов? Потом я понял: именно оттуда лучше всего видны будочки паспортного контроля. Даже если бы все рейсы перенесли на другой день и мы бы начали выметаться из аэропорта, он бы точно знал, кто ушел, а кто еще остался. В данном конкретном случае его интересовала именно ты, верно?
