Компромат на кардинала - Арсеньева Елена (первая книга .TXT) 📗
– А все-таки, как ты догадался, что именно его я боюсь? – глядя в окно, спросила Тоня. Мелькнула мысль, что она до сих пор еще не сказала Федору, где живет, а они как бы едут куда-то. Может, ее новый загадочный знакомый уже каким-нибудь образом умудрился узнать ее адрес? Скажем, просто догадался бы о нем, как и обо всем прочем? Тоня ничуть не удивилась бы!
– Того мужика я вычислил сразу прежде всего потому, что он итальянец. Повторяю, на местах они используют местных наемников, однако Италия и Франция практически рядом, тут можно и собственноручно сработать. Ну так что тебе пытался сделать этот потомок древних римлян? Говорю «пытался», потому что если бы он это сделал, мы бы с тобой вряд ли ехали вместе к тебе домой. Кстати, скажи свой адрес, а то мы крутимся тут, крутимся…
– Не очень далеко, на площади Горького. Тот дом, где магазин «Нижегородские товары», знаешь?
– Господи, – с ужасом покосился на нее Федор. – Как же вы там живете, в этом аду? Шум, чад. По-моему, это почти самое жуткое место в городе.
– А у нас окна во двор, так что ничего страшного.
– Все равно. – Он сокрушенно покачал головой. – Давай так: сегодня заберем оттуда вещи по максимуму, а больше туда ночевать ты не вернешься. Договорились?
– То есть как? – изумилась Тоня. – А где же я буду ночевать?
– То есть как? – изумился Федор. – У меня, конечно.
– В смысле, у тети Люси? – уточнила Тоня, чувствуя, что краснеет. – Да ты что, всерьез?
– Не-ет, – пренебрежительно качнул головой Федор, и сердце Тони от унижения стиснулось в комок и ухнуло в самые пятки. «Не-ет», главное! А она-то что успела себе навоображать!.. – Зачем нам ехать к тете Люсе? У меня дом в Подновье. Огромный домина, заблудиться можно. Потрясающий вид на Волгу. Всякая природа рядом и классный сад. Даже сейчас там поразительная красота, даже зимой. Ну, а весной и летом – сказка!
– Жаль, что сейчас не весна и не лето, – пробормотала Тоня (ну надо же было что-нибудь говорить!!!).
– Весна, – мотнул головой Федор, сворачивая во двор ее несчастного дома. – Какой подъезд?
– Второй, – машинально ответила она. – А почему весна-то?
– Потому что пора любви. – Он заглушил мотор, повернулся к Тоне и близко, упрямо посмотрел ей в глаза. – Потому что я никак не мог понять, отчего у меня вдруг при виде тебя сердце вскачь понеслось. Неужели не видела, как оно скакало по аэропорту Шарль де Голль? А я думал, это всем было заметно. Но не мог понять, почему. А когда услышал про… Леонтьева, понял. Потому что мы с тобой друг другу предназначены. Точно так же были друг другу предназначены Федор и Антонелла, но он ее упустил, так уж сложилось, к несчастью, а я тебя упускать не намерен. Не могу. Мы с тобой одной крови – ты и я… Понимаешь?
– Что ли, мы родственники? – спросила она с таким детским ужасом, что Федор, как ни был он напряжен и серьезен, не мог не улыбнуться:
– Постольку же, поскольку родственники все прочие люди. Думаю, наши прапрапра… и так далее были братьями. Или братом и сестрой. Лет примерно двести назад. Но это не считается. Да какая разница? Даже если бы мы были двоюродными, я бы все равно в тебя влюбился и женился бы на тебе. Это рок, я тут даже и ни при чем. И ты ни при чем. Судьба. Ты понимаешь хоть что-нибудь из того, о чем я говорю?
Она смотрела на него расширенными глазами – и слабо кивала. И ничегошеньки не могла понять. Вообще все слова его были как шум в морской раковине, приложенной к уху: шум таинственный, неразличимый и манящий. Только одно слово было понятным – Антонелла. Откуда он знает, что ее так называл Козимо Делла-Бьянка?
– Квартира у тебя какая? – спросил Федор, тряхнув головой и прогнав с лица и из глаз тот странный туман, которым была окутана и Тоня. – Четвертый этаж? Посиди, пока я подъезд проверю. Дай ключи. Если… если вдруг как-то что-то, тебе потом тетя Люся все расскажет.
Он выскочил из машины, а Тоня осталась сидеть, прижав руки к сердцу. Оно билось так, что, видимо, начисто вышибло все мысли из головы – ну ничегошеньки она не думала, не соображала. И только потом, когда Федор вернулся, открыл перед ней дверцу, махнул весело: выходи, мол, все спокойно! – догадалась спросить:
– А что ты имел в виду?
– Когда? – спросил он, нагнувшись и глядя на нее с такой улыбкой, что дыхание замирало.
– Когда сказал…
– О чем?
Она забыла, о чем хотела спросить. Вообще обо всем на свете забыла. О какой-то опасности, о которой он предупреждал, о гибели отца, о пережитом страхе, о недавнем нападении в сквере, о карте с изображением папессы Иоанны… даже о Кате. Федор встал коленом на край сиденья и быстро-быстро несколько раз поцеловал Тоню в приоткрытые губы.
– Пойдем уже, – сказал он почти умоляюще. – Если нас сейчас разлучит какая-то злая сила, я этого не переживу, честное слово. Пойдем, а?
И, схватив Тоню за руку, вытащил ее из машины, почти втолкнул в подъезд. И тут же прижал к стене, закрывая собой, сунул руку под борт куртки, настороженно вглядываясь в какую-то фигуру, которая образовалась на площадке первого этажа:
– Черт, только же никого тут не было!..
– Эт-то кто там прется?! – послышался пьяный голос, и фигура шарахнулась было к ним, но заплелась ногами и повисла на перилах.
Тоня вгляделась, ахнула – и успела поймать руку Федора, которая уже дернулась было наружу, угрожающе стиснув что-то, в чем она решила не признавать пистолет – хотя бы потому, что отродясь его так близко не видела, а только в кино.
– Погоди, это мой сосед! Гена, Гена, я это, я.
Фигура всматривалась с мрачным, недоверчивым видом, мерно качая головой, как бы желая показать, что ее не проведешь.
– То-ня? – спросил сосед наконец с явным облегчением. – И-ха! Тебя мне бог послал!
– Мне тоже, – ворчливо выдохнул Федор, придерживая Тонину руку, а она тоже вцепилась в него, тянула наверх, жалея, что не могут они взлететь прямиком на четвертый этаж сквозь лестничный пролет, потому что, как мимо Сциллы и Харибды не удавалось спокойно пройти ни одному корабельщику, так мимо Гены Мартынова не удавалось спокойно пройти еще ни одному соседу, без осложнений, без скандала. Сейчас как ляпнет что-нибудь вроде: «Тонь, да у тебя никак новый мужик?!» И тогда останется его только убить, ибо все, что происходит, нет, начинает происходить между нею и Федором, напоминает сейчас тонкий ледок, едва-едва затянувший полынью, и если на него со всего маху ухнет такой танк, как пьяный Гена Мартынов, ледок мгновенно превратится в крошево. А этого не хочется так, что аж сердце болит. «Господи, помилуй!» – подумала она, представив себе темные, непроницаемые очи Спаса, которому молилась в маленькой часовне Святой Варвары-великомученицы на Варварке, и господь тут же смилостивился, обратив пакостные словеса, которые уж вызревали небось в соседской луженой глотке, в сакраментальную фразу:
– Тонь, дай полтинник до завтра, а? Завтра у нас получка – тебе первой отдам!
«Тебе первой» означало, что должен он как минимум десятку добросердечных, мягкотелых соседок и соседей, среди которых попадались даже натуральные тряпки. Вроде Тони, которой Гена задолжал так давно и столько, что ни он, ни она этого уже толком не помнили. Пожалуй, одной его получки вряд ли хватило бы вернуть долги только ей! Гена, к слову, работал завхозом в том самом Дворце культуры, куда Тоня водила в школу бальных танцев Катю и куда сама бегала – потешить бесов. Поскольку про эту школу и про очаровательную Майю ей рассказал сам Гена, он теперь считал себя как бы личным ее благодетелем и не уставал требовать платы за эти самые благодеяния. Кроме того, что Гена являлся Сциллой и Харибдой, он также был натуральной сиреной, потому что мог заморочить голову кому угодно, и даже самые отъявленные скупердяи частенько отходили от него с облегченным кошельком, а потом понять не могли, как, каким гипнотическим образом удалось Гене заставить их облегчить этот самый кошелек?!
Но сейчас Тоня готова была на все, даже отдать очередной полтинник, хотя сумма была крутая – обычно Гена начинал с десятки. Она уже сунулась было в сумочку, однако Федор отодвинул плечом Мартынова и быстро сказал ему:
