Воробей под святой кровлей - Питерс Эллис (читаем книги онлайн бесплатно TXT) 📗
— Если ты намерен забрать ее с собой, — говорил Кадфаэль, твердой рукой направляя немного упирающегося Лиливина через мост в сторону аббатства, — вам лучше всего тут и обвенчаться, потому что в здешних краях найдется немало людей, которым сейчас стыдно перед тобой за свое прошлое поведение и которые горят желанием загладить свою вину маленькими подарками. Тебе нечего стыдиться благодеяний, которые идут от чистого сердца. Приняв их, ты только утешишь дарителей, которым нужно чем-нибудь успокоить свою совесть. А покуда идут приготовления к свадьбе, ты уж как-нибудь потерпи у нас еще с недельку. Ты ведь и сам понимаешь, что не можешь поселить невесту у себя в притворе церкви. — «Или за стеной алтаря», — добавил он мысленно, не договаривая вслух. — У госпожи Берингар ей будет хорошо и спокойно, и скоро она, ко всеобщему удовольствию, станет твоей женой.
Кадфаэль оказался прав. В отношении Лиливина у населения Шрусбери была нечиста совесть, и она мучила их укорами с тех пор, как молва собрала на рынке и в лавках, а затем разнесла по всему городу невероятную правду. Все, кто раньше опрометчиво присоединились к его гонителям, теперь бросились заглаживать свою вину маленькими подарками. Провост, который не участвовал в погоне, обратил внимание на плачевный вид его башмаков и подал добрый пример, заказав для него новую пару, чтобы Лиливину было в чем пуститься в дорогу. Другие члены купеческой гильдии подхватили его почин. Портные справили в складчину хорошую одежду. Похоже было на то, что Лиливин будет одет с ног до головы, и притом так хорошо, как еще никогда не бывало в его жизни.
Но самый лучший подарок преподнес ему брат Ансельм.
— Ну, раз уж ты не хочешь у нас оставаться и дать обет безбрачия, — весело сказал регент, — вот тебе твоя скрипка и хорошая кожаная сумка в придачу. Я доволен своей работой, получилось даже лучше, чем я ожидал. Сам увидишь, как она хорошо звучит, несмотря на все ее злоключения.
Лиливин схватил свое вновь обретенное сокровище и прижал его к груди с такой радостью, словно оно было ему дороже золота и серебра. А брат Ансельм строго напутствовал его:
— И помни — береги свои знания! Ты научился читать и записывать музыку, так не забывай это искусство. Смотри, чтобы мне не пришлось краснеть за своего ученика, если судьба когда-нибудь снова забросит тебя в наши края и ты нас навестишь!
Лиливин рассыпался в горячей благодарности и надавал обещаний, которые вряд ли смог бы сдержать, хотя давал их искренне, от чистого сердца.
Лиливин и Раннильт обвенчались перед тем же алтарем, к которому Лиливин не так давно прибежал, спасаясь от преследователей; их обвенчал священник форгейтского прихода, отец Адам, на церемонии присутствовали Хью и Элин Берингар, брат Кадфаэль, брат Освин, брат Ансельм и еще несколько монахов, сочувственно провожавших своего недавнего гостя. Сам аббат Радульфус благословил молодых.
Затем, сложив в узелок свои свадебные наряды и переодевшись для странствия в каждодневное домотканое платье, они отправились к Хью Берингару, который беседовал с братом Кадфаэлем в приемной странноприимного дома.
— Скоро мы уходим, — начал Лиливин, который, как муж, говорил от имени обоих супругов. — Нам пора, чтобы засветло добраться до Личфилда. Но перед тем как уйти, мы хотели у вас спросить… Его ведь будут судить через несколько недель, и мы, наверное, уже не узнаем, чем кончится суд. Не правда ли, его ведь не повесят?
Эти двое, такие бедные, несмотря на все дары, какие они получили впервые в жизни, были щедры на сострадание.
— Так вам, значит, не хочется, чтобы его повесили? — спросил Хью. — Он ведь хотел убить тебя, Раннильт. Или теперь, когда все осталось позади, ты уже не веришь, что он мог это сделать?
— Да нет, я верю, — ответила она просто. — Думаю, что он так и сделал бы. Я знаю, что это так. Но я не хочу его смерти. И ей смерти не желала. Так как же будет? Его не повесят?
— Нет, не повесят, если прислушаются к моему слову. В чем бы он ни был виноват, он все-таки никого не убил, а все украденное возвращено владельцу. Все, что он сделал, он сделал по ее желанию. По-моему, вы можете уйти со спокойной душой, — ласково сказал Хью. — Он останется жить. Он был моложе ее, так что, наверно, еще найдет себе жену и утешится с нею, хотя уже никогда так не полюбит, как ее, первую.
Действительно, в чем бы ни упрекали этих двух грешников, но в одном, чему Раннильт была живой свидетельницей нельзя было усомниться — в их беззаветной и безнадежной любви.
— В конце концов из него еще, наверно, получится честный ремесленник, когда-нибудь он женится и заведет детей, — заметил Хью. — Детей, которые спокойно родятся на свет, а не погибнут в материнском чреве, как дитя Сюзанны. Как определил врач, она была на четвертом месяце. Так что, не ухватись она за первую возможность, которая предоставилась во время братниной свадьбы, ей все равно пришлось бы очень скоро решиться на бегство.
— Он готов был жизнь отдать за нее, — серьезно сказал Лиливин, — а она — за него. Она так и умерла, спасая его. Я сам видел. Мы оба видели. Она сделала это по своей воле. Может быть, ей это зачтется?
Как знать — может быть! И, уж наверно, зачтутся молитвы и сострадание двух молодых созданий, с которыми так скверно обошлись и которые так великодушно простили своим обидчикам. Чьи молитвы, как не этих двоих, будут услышаны?
— Ну, пойдем, — сказал брат Кадфаэль. — Мы проводим вас до ворот и помашем вам на прощание. И да хранит вас в пути Господь!
И вот они пошли по дороге, счастливые и полные надежд, и Лиливин гордо нес через плечо новую кожаную сумку со скрипкой. Они шли навстречу жизни, которая вечно будет полна невзгод и лишений: ведь он — бродячий музыкант и жонглер, развлекающий народ по ярмаркам и в мелких поместьях, а она будет ему помогать, потому что с таким чистым, нежным голоском она скоро научится петь и будет, наверно, плясать под скрипку своего мужа. И так в любую погоду, во все времена года, и хорошо, если на зиму им повезет найти приют у доброго покровителя в доме, где можно погреться возле теплого очага. Но как бы худо им ни пришлось, главное — они вместе.
— Ты и вправду веришь, — спросил Кадфаэль, когда две маленькие фигурки скрылись за поворотом дороги, — что Йестин когда-нибудь тоже устроит свою жизнь?
— Наверно, если захочет и постарается. Никто не будет настаивать на смертном приговоре. И он вернется к жизни не потому, что ему так хочется, а потому, что он просто иначе не сможет. В нем много жизненной силы, и он не сумеет жить одним прошлым. Это будет не сильная любовь, но он женится и обзаведется потомством.
— И забудет ее?
— Разве я так сказал?
— У Сюзанны были задатки, которые могли развиться во что-то очень хорошее, если бы ей не искалечили душу. На ее долю выпало много несправедливостей, — рассудительно сказал Кадфаэль.
— Добрый мой друг! — тепло возразил Хью, с сожалением покачивая головой. — Сомневаюсь, чтобы Сюзанну можно было отнести к агнцам. Она сама выбрала дорогу, которая завела ее далеко за пределы человеческого милосердия. Ее счастье, что она не дожила до суда! А теперь, я полагаю, — прибавил он, глядя на задумчивое лицо своего друга, на котором не заметно было следов уныния, — теперь ты мне скажешь, что Божье милосердие простирается дальше человеческого.
— А как же иначе! — истово подтвердил брат Кадфаэль. — Без него мы все обречены на погибель.
