Аз Бога Ведаю! - Алексеев Сергей Трофимович (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Княгиня склонилась над головами бояр, несмелой рукой закрыла им очи. Они судили сына... Но жаль смысленных бояр! К добру или худу казнил Свенальд судных? Иным неповадно будет руку поднимать на княжеское семя, возмущать народ... А у кого совета спросить в трудный час? На кого опереться, когда земля уходит из-под ног?.. Три головы – жертва за сына... Но сколько Святослав потребует жертв? Сколько прольет крови, порушит древнейших родов, прядущих свою нить из глубины веков? Сын – продолжение рода, правая рука – десница... А ежели она отсохла, очужела и стала неразумной? И след ли отдавать за нее под Свенальдов меч мужей боярых, из коих состоит живая плоть народа и разум отчины?
– Бояр не отдам! – сказала княгиня. – Довольно и трех... Претича же встретишь – не смей и волоса коснуться! Уразумел, воевода?
Свенальд взлохматил брови, промолчал. Княгиня встала.
– Ты спас мне сына, когда уж никто не мог спасти... Но впредь самовольства твоего не потерплю! Служи покорно мне!
– Я не тебе служу, – вдруг мрачно сказал старый наемник. – И не себе, а Руси и молодому князю.
Глянув на воеводу, княгиня отступила: сквозь мрачность голоса почудилось ей, будто этот древний витязь, искушенный службой и притомившийся от нее, в сей час, словно отрок, пылает усердием и любовью.
– Скажи мне, Свенальд... Отчего прыть твоя? Ведь прежде ты иной был, не служил, а время коротал. Ужели возлюбил князя? Того, кто посмеялся над тобой?
– Верно, он смеялся... Но я возлюбил его, – сказал воевода и поднял взгляд – явил прежде незримые глаза свои. – Князь Святослав – великий муж. Из всех князей, коим служил, этот молодой князь достоин, чтоб не за мзду служить ему, а за веру.
– Чудно мне это слышать... Ты же варяг наемный, и Русь – не твоя отчина, чтобы служить за веру. И князь – не родич тебе.
– Ты хоть и княгиня, но жена, – не смутясь ответил Свенальд. – Тебе мужского чувства не изведать... Я стар телом, но дух мой всегда жаждал обрести не золото, а воеводской славы... Князь покуда молод, но придет срок, он станет править миром! Какой бы витязь не утешился радостью послужить такому князю? Я поклялся себе: умру за Святослава. Этого князя мне уже не пережить. Не я, а он смеялся надо мной!
Приблизившись к Свенальду, княгиня взяла его за бороду, запрокинула голову седую – шлем свалился и, ударившись о землю, скатился к мертвым головам...
– Что замыслил, воевода?.. Князь изрочен, слаб разумением. Но ты – мудрый муж! Или у тебя от старости рассудок помутился, коль вторишь за детиной: «Он миром станет править?»
– Он миром станет править, а я – служить ему, – проговорил наемник. – Ибо поверил в Святослава! Я, старый мздоимец, утверждаю: этому князю достойно служить за веру!
Сказав это, он не моргнул и глазом. Княгиня отпустила воеводу, смущенная душа не утешилась его словом.
– Коль вознамерился служить за веру – служи... Да только помни мой наказ: не потакай детине! Не восхваляй, не славь его действий, покуда разум слаб! Покуда лежит на нем печать изрока!
– Исполню твой наказ... – скрипя костями, вымолвил Свенальд. – Но вижу я: твой сын велик и в веках прославится. Ужели ты не дозволишь мне потакать сыновней чести и славе?.. Годи, княгиня, придет час – ты возгордишься Святославом! Не ведал бы этого – не спасал бы ему жизнь. Не чинил бы с тобой сговора супротив судных бояр.
Поправ ногой мертвые головы, он вышел за ворота: сам себе князь и сам себе владыка...
А за воротами возликовала наемная дружина, ожидающая своего воеводу. В тот же миг над Русью взошло солнце и лучи пронизали пространство над Киевом, исполненное уже шумом молвы.
Возмущенный Киев ждал утра, чтобы позреть, как поведут разбойного князя к лобному месту; изготовились горожане встретить его на позорном пути тухлыми яйцами да гневным словом. Но встало солнце, а не ведут Святослава! Бросились к срубу на берег Лыбеди. Там же лишь тела бояр, изрубленные и обезглавленные...
Кто мог сотворить это? Она, мать-княгиня! Кто же отважится рубить судных бояр? Бросилась толпа к терему, обступила заплот, застучали в ворота, требуя выдать сына: коли в рощенье сказали ему: «Смерть!» – правый суд свершиться должен! А думные бояре, взвалив на телегу судных, подвезли к воротам и требовали, чтобы княгиня вышла либо их впустила в терем: след было учинить спрос за безвинно погубленных.
Тем часом княгиня стояла перед крестом – Христом распятым – и, взирая на мертвеца, думала о жизни. В изнывшем материнском сердце, словно трава под камнем, прорастала надежда. Не волею ли Христа спасен был сын? Не молитвами ли старца-чернеца? Ведь как сказал он, так и вышло! С чего бы вдруг старый наемник Свенальд о благородных делах начал мыслить, о службе за веру? Кто подтолкнул его к поиску не золота, но чести?.. И если этот бог Христос, слыша молитву, вступился за Святослава, знать, мертвый бог сильнее богов живых...
Не потому ли именуют его – Спаситель?
А коли так, то этот мертвый Христос достоин быть с живыми, и след приобщить его к сонмищу богов народов Ара. Ему ведь одиноко висеть в покоях, не с кем и словом перемолвиться... Сняв со стены распятие, княгиня отнесла его в гридницу и утвердила среди кумиров – между громогласным Перуном и тихим Волосом.
Занятая этими мыслями и делами, она не слышала ни шума людского, ни стука в ворота, и лишь когда разъяренная толпа, сминая стражу, ворвалась на княжеский двор, княгиня словно пробудилась от сна. Бояре несли на руках убиенных Свенальдом и требовали правды; их скорбные родичи грозили местью, а народ требовал выдать Святослава.
И не у кого было спросить совета...
Княгиня затаилась у окна, призвав тиуна, велела ему выйти во двор и сказать киевлянам, кто сотворил злодейство и кто выхватил из сруба приговоренного князя. Бледный молодой тиун оставил оружие и вышел на красное крыльцо. На какой-то миг за стенами терема стало тихо, однако ор и крик взметнулся с новой силой и задрожала в окнах мутная слюда.
– Возьмем Свенальда! – кричали в толпе, и над головами уж заблистали мечи. – Где Свенальд?! Айда к его хоромам!
– И княгиню возьмем! – продолжали настаивать бояре. – Она напустила варяжскую дружину! Будет в наших руках мать – возьмем и сына ее и воеводу-злодея!
– Княгиня оправдалась, выдав Свенальда! – протестовали им. – След взять Свенальда и поднять на встряску!
– На дыбу! На дыбу его!.. Не виновна княгиня! Сама отдала сына суду!
– Пусть выйдет княгиня! Хотим ее послушать!
– Ара-ра-ра-ра!..
Единодушие толпы раскололось: одни тянули к хоромам воеводы, другие намеревались идти на приступ терема и уж таран готовили, чтобы выломать окованные двери. Княгиня решилась выйти на гульбище и предстать перед киевлянами, но шум вдруг оборвался. Обманчивая тишь повисла над двором, переполненным народом: зазвенело в ушах! Она, словно напуганная птица, ударяясь о стены галерей, взлетела на гульбище...
И тут позрела, как во двор вступает тот, о ком забыли уж в Киеве, – Лют Свенальдич! Кольчуга поржавела, шлем мечами поскопан, вместо левого глаза – черный провал...
В сопровождении подручных дружинников он шествовал к красному крыльцу, и оцепеневший народ расступался перед ним, словно перед навьей. Уж и забыли о княгине, воззрившись на Люта. Да недолгим было ошеломление, и Свенальдич одолел княжий двор лишь до середины. Над скуфьями бояр прозвенел медью суровый, гневный голос:
– Свенальдов отпрыск! Ату его! Возьмем волчонка – волк прибежит на зов!
И дюжие молодцы, сыны боярские, в единый дух скрутили Люта и подручных его, поставили на колени. Лют же не противился, ибо увидел княгиню на гульбище.
– Княгиня-матушка! Я вернулся!..
Рой тяжких кулаков взметнулся и доскепал шлем, Свенальдич взбугнул, ровно бык, и, обмякнув, расстелился по земле. Молодцы же лихие, забывши правду боя, взялись молотить лежащего и, верно, забили бы насмерть, но тут затворились ворота и над заплотом округ терема встали ратники с обнаженными мечами – дружина Лютова – застучали о щиты, грозя свалиться на головы толпе.
