Лунный камень - Коллинз Уильям Уилки (мир бесплатных книг .txt) 📗
Такой ответ мог обескуражить многих. Но когда я вступаю на душеспасительную стезю, ничто не обескураживает меня.
Мы нашли тетушку Эбльуайт и мистера Бреффа за завтраком. Когда Рэчель, сославшись на головную боль, отказалась от завтрака, хитрый стряпчий тотчас этим воспользовался.
— Для головной боли есть только одно лекарство, — сказал этот противный старик. — Прогулка, мисс Рэчель, вылечит вас. Я к вашим услугам; сделаете ли вы мне честь принять мою руку?
— С величайшим удовольствием; я сама очень хочу прогуляться.
— Уже третий час, — кротко заметила я, — а вечерня, Рэчель, начинается в три.
— Как можете вы думать, что я снова пойду в церковь, — сказала она вспыльчиво, — с такой головной болью!
Мистер Брефф раболепно распахнул перед нею дверь, и через мгновение оба вышли из дома. Не знаю, чувствовала ли я когда-нибудь сильнее священную обязанность вмешаться, нежели в эту минуту. Но что было делать? Ничего, как только вмешаться при первом удобном случае попозднее в тот же день.
Когда я вернулась с вечерни и они возвратились с прогулки, первый же взгляд на стряпчего убедил меня, что он высказал ей все, что собирался сказать. Никогда раньше не видела я Рэчель такой молчаливой и задумчивой.
Никогда раньше не видела, чтобы мистер Брефф выказывал ей такую преданность, такое внимание и смотрел на нее с таким явным уважением. Он объявил (может быть, выдумав это), что приглашен к обеду, и рано простился с нами, намереваясь вернуться в Лондон первым же утренним поездом.
— Вы тверды в принятом вами решении? — спросил он Рэчель в дверях.
— Совершенно тверда, — ответила она; так они и расстались.
Едва он скрылся, как Рэчель ушла к себе. Она не вышла к обеду.
Горничная ее (та самая, что носит чепчики с лентами) пришла вниз сказать, что у барышни опять началась мигрень. Я побежала к ней, предлагая ей через запертую дверь свои сестринские услуги. Но дверь осталась запертой, и Рэчель не открыла ее. Сколько тут предстояло препятствий преодолеть мне? Я почувствовала новый прилив сил и воодушевления при виде этой запертой двери.
Когда на следующее утро ей понесли чашку чая, я вошла к ней вслед за прислугой. Я села возле ее постели и сказала ей несколько серьезных слов.
Она выслушала их с томной вежливостью. Я заметила драгоценные издания моего серьезного друга, сваленные в кучу на углу стола. Не заглянула ли она в них? Да, но они ее не заинтересовали. Позволит ли она прочесть ей вслух несколько мест, чрезвычайно интересных, которые, вероятно, ускользнули от ее внимания. Нет, не сейчас, — она должна подумать о другом. Давая эти ответы, она сосредоточенно перебирала оборки своей ночной кофты. Необходимо было привлечь ее внимание каким-нибудь намеком на мирские интересы, которыми она дорожила.
— Знаете, дружок, — сказала я, — мне пришла вчера в голову странная фантазия насчет мистера Бреффа. Увидя вас с ним после прогулки, я решила, что он сообщил вам какую-нибудь неприятную новость!
Она выпустила оборку своей ночной кофты, и ее свирепые черные глаза сверкнули.
— Совсем нет! Эту новость мне было очень интересно выслушать, и я глубоко благодарна за нее мистеру Бреффу.
— Да? — сказала я тоном кроткого интереса.
Она опять начала перебирать пальцами оборку и угрюмо отвернулась от меня. Сотни раз при выполнении моих добрых дел наталкивалась я на такое обращение. Оно и на этот раз только подстрекнуло меня на новую попытку. В своем ревностном усердии к спасению ее души я решилась на огромный риск и открыто намекнула на ее помолвку.
— Интересная для вас новость? — повторила я. — Вероятно, милая Рэчель, это известие о мистере Годфри Эбльуайте?
Она вскочила с постели и смертельно побледнела. У нее, очевидно, вертелась на языке прежняя необузданная дерзость. Но она сдержала себя; снова опустила голову на подушки, подумала с минуту, а потом произнесла замечательные слова:
— Я никогда не выйду за мистера Годфри Эбльуайта.
Пришла моя очередь вскочить при этих словах.
— Что вы хотите сказать? — воскликнула я. — Этот брак считается всеми нашими родными решенным делом.
— Мистера Годфри Эбльуайта ожидают сюда завтра, — сказала она угрюмо. — Подождите, пока он приедет, и вы увидите.
— Но, милая Рэчель…
Она позвонила в колокольчик, висевший у ее изголовья. Персона в чепчике с лентами появилась в комнате.
— Пенелопа, ванну!
Отдадим ей должную справедливость. При тогдашнем состоянии чувств моих она отыскала единственный возможный способ принудить меня уйти из комнаты!
Ее ванна, сознаюсь, была выше моих сил.
Она спустилась к завтраку, но ничего не ела и почти все время молчала.
После завтрака она бесцельно бродила из комнаты в комнату, потом вдруг опомнилась и открыла фортепиано. Музыка, которую она выбрала для своей игры, была непристойного и нечестивого рода и напоминала те представления на сцене, о которых нельзя подумать без того, чтобы кровь не застыла в жилах. Я тайком разузнала, в котором часу ожидают мистера Годфри Эбльуайта, а потом спаслась от этой музыки, ускользнув из дому.
Очутившись одна, я воспользовалась этим случаем, чтобы навестить двух моих местных друзей. Это было неописуемое наслаждение, снова чувствовать себя занятой серьезным разговором с серьезными людьми! Бесконечно подбодренная и освеженная, обратила я стопы мои назад, чтобы поспеть как раз к тому времени, когда ожидался гость. Я вошла в столовую, всегда в это время пустую, — и очутилась лицом к лицу с мистером Годфри Эбльуайтом!
Он не сделал никакой попытки убежать. Напротив, он подошел ко мне чрезвычайно поспешно.
— Дорогая мисс Клак, вас-то я и ждал! Я случайно освободился раньше, чем предполагал, от моих лондонских дел и приехал сюда до назначенного времени.
В его объяснении не чувствовалось ни малейшего замешательства, хотя это была первая наша встреча после сцены на Монтегю-сквер.
— Видели вы Рэчель? — спросила я.
Он коротко вздохнул и взял меня за руку. Конечно, я вырвала бы свою руку, если бы тон его ответа не поразил меня.
— Я видел Рэчель, — сказал он совершенно спокойно, — вам известно, дорогой друг, что она была помолвлена со мной? Но она вдруг решилась взять назад свое слово. Размышления убедили ее, что для нашего обоюдного блага будет лучше, если она возьмет назад опрометчивое обещание и предоставит мне свободу сделать другой, более счастливый выбор. Это единственная причина, на которую она ссылается, и единственный ответ, который она мне дает.
— А что вы сделали с своей стороны? — спросила я. — Покорились?
— Да, — ответил он с самым невозмутимым спокойствием, — я покорился.
Его поведение при подобных обстоятельствах было настолько непостижимо, что я стояла вне себя от изумления, в то время как рука моя лежала в его руке. Смотреть вытаращив глаза на кого бы то ни было — грубо, а на джентльмена — неделикатно. Я совершила оба эти неприличных поступка. И я произнесла, как во сне:
— Что это значит?
— Позвольте все рассказать вам, — ответил он, — и давайте лучше сядем.
Он подвел меня к креслу. Я смутно припоминаю, что он был очень внимателен. Кажется, он обнял меня рукою, чтобы поддержать меня, — хотя не знаю этого наверно. Я была совершенно беспомощна, а его обращение с дамами всегда такое сердечное. Во всяком случае, мы сели. За это я могу поручиться, если не могу поручиться ни за что другое.
Глава VII
— Я лишился прелестной невесты, превосходного общественного положения и богатого дохода, — начал мистер Годфри, — и покорился этому без борьбы.
Что может быть причиною такого необыкновенного поведения? Мой драгоценный друг, причины нет.
— Причины нет? — повторила я.
— Позвольте мне, дорогая мисс Клак, привести вам для сравнения в пример ребенка, — продолжал он. — Ребенок избирает какую-нибудь линию в своих поступках всегда непосредственно. Вы удивлены этим и пытаетесь узнать причину. Бедняжка неспособен объяснить вам эту причину. Вы можете точно так же спросить траву, почему она растет, и птиц, почему они поют. Так вот, в данном случае я похож на милого ребенка, на траву, на птиц. Я не знаю, почему я сделал предложение мисс Вериндер. Я не знаю, почему я постыдно пренебрег моими милыми дамами. Я по знаю, как мог я отречься от комитета материнского попечительства. Вы говорите ребенку: почему ты капризничаешь? А этот ангелочек засунет палец в рот и сам не знает.
