Мальтийский жезл [Александрийская гемма] - Парнов Еремей Иудович (читаем книги онлайн без регистрации TXT) 📗

Война, таким образом, была объявлена не на живот, а на смерть. «Серая лошадка» обернулась свирепым алчущим волком.

Собравшись в Ананьи, обескураженные кардиналы объявили избрание Урбана не имеющим силы, навязанным извне, но тут же, опровергая собственное заявление, постановили направить в Рим делегацию с беспрецедентным посланием.

«Мы согласны, чтобы ты продолжал управлять церковью, — предлагалось в нем узурпатору святейшего престола. — Но мы решили назначить опекуна, дабы он помогал тебе в отправлении должности, которую ты не способен занимать в силу самой природы своего естества, равно как и грубости».

Папа встретил делегатов уже знакомым им простонародным жестом.

Это и послужило формальным поводом к началу военных действий.

В Англии, Наваррском королевстве и пограничной с ним Гаскони стали спешно формироваться отряды наемников, а во всех провинциях и городах Апеннинского полуострова вспыхнула резня.

Предвосхищая грядущее избиение реформатов, одни паписты безжалостно истребляли других. Повторялись жуткие сцены Альбигойских войн, когда озверевшая солдатня уничтожала целые селения, загоняя мечущихся людей в охваченные пожаром дома.

Одна сторона стоила другой.

Кардиналы, объявившие преданного анафеме Урбана самозванцем, избрали новым наместником божьим Роберта Женевского, законченного бандита, вырезавшего в бытность легатом всю Чезену. Теперь он мог повторить опыт во вселенских масштабах.

По наущению Урбана римские погромщики принялись убивать всех иностранцев, которых считали сторонниками кардиналов-бунтарей. Методы борьбы и, соответственно, зверства по отношению к мирному населению были очень схожи. И там, и тут резали, грабили и жгли во имя святейшего отца христианства.

За Урбана горой стояли в большинстве государств Италии и Германии, его поддерживали Англия, Венгрия и Польша. На стороне Роберта, ставшего Климентом Седьмым [126], были Франция, Шотландия, Испания, Савойя и Неаполитанское королевство.

Данное обстоятельство тоже оказало определяющее влияние на звезды Мельхиора фон Блаузее, чья безумная страсть к красавице аббатисе могла быть сравнима разве что с ничтожной пылинкой, которую подхватил смерч.

Но Мельхиор не примкнул ни к одной из партий.

В булле Урбана от 1378 года содержится следующее признание: «Жестокий и губительный недуг переживает церковь, потому что ее собственные сыны разрывают ей грудь змеиными зубами».

Правильнее было бы сказать, что змеиные зубы вгрызались в тела и души людей, отравляя смертельным ядом. Добившись временного перевеса, каждая из противоборствующих сторон принималась рьяно искоренять крамолу. Казням не было конца. Вся Папская область, включая графство Анкону и Рим, превратилась в заваленное трупами поле брани. Наемники обоих понтификов, обливающих друг друга помоями, громили аббатства и приходы «противника», не оставляя после себя камня на камне.

В эту разорительную внутрицерковную битву были вовлечены не только закованные в сталь рейтары, но — без преувеличения — вся клерикальная Европа, включая подвижников веры, еще при жизни причисленных к лику святых.

Интересы Урбана, например, самоотверженно отстаивала весьма энергичная Екатерина Сиенская. Назвав кардиналов, избравших Климента, дьяволами во плоти, она вызвала глубокую смуту в народе.

Не остались без небесного патронажа и пропагандистские службы Авиньонского двора, заручившегося поддержкой блаженного Петра Люксембургского, святого Викентия и столь же святой Колетты. Каждый из них трубил на свой лад, возглашая крестовый поход против папы-антихриста.

У простого народа созревала крамольная мысль, что у антихриста две ипостаси.

Во всяком случае, оба папских двора достигли крайнего предела разложения. Свидетельства всеобщего распада были настолько очевидны, что не составляли тайны ни для вождей, ни для их кровавых сатрапов. Все наиболее гнусные и жуткие формы террора, все самое недостойное и отвратительное, что только таится в смрадных пучинах взбаламученного моря житейского, было поднято на поверхность и пущено в дело. В Риме и в Авиньоне отъявленные подонки поднимались на верхние этажи власти и тут же принимались творить всевозможные гнусности.

Урбан первым понял, какого типа подручный требуется ему в такой войне, и обратился к предводителю пиратов Балдазаре Косса. Сей молодец был в самом прямом смысле слова ladrone [127], без всяких фигуральных вывертов. Ему ничего не стоило пырнуть ножом первого встречного, что он и делал, ничтоже сумняшеся, в годы бесшабашной юности, пока не занялся более серьезным делом — морским грабежом.

Четыре года его трехмачтовые корабли с косыми, на разбойничий манер, парусами свирепствовали в средиземноморских водах. Косса грабил всех без разбора: мусульман и христиан, включая соотечественниковитальянцев и осевших на Родосе последних госпитальеров. Только суда, плававшие под флагом Прованса, могли беспрепятственно действовать в изрезанной укромными бухтами берберийской акватории, где большей частью охотился удалой Балдазаре. Причина была достаточно уважительная: на службе прованского герцога состоял единоутробный братец Гаспар, такой же пират.

Братья частенько работали совместно. Причем не только на море, но и на суше, совершая дерзкие набеги на города и селения. Разграбленные дворцы, дома богатых купцов, монастырские владения они отдавали во власть огня. Пленных на первых порах не брали, разве что молоденьких женщин, которых продавали потом на невольничьих рынках. Но постепенно, войдя во вкус, начали все чаще приторговывать «двуногим скотом». Зачем резать, если можно продать?

Имя Балдазаре гремело от Александрии до Геркулесовых столпов. Никто не мог быть спокоен за свою жизнь. Вчера пираты ворвались в испанскую крепость, сегодня их видели в Сардинии или на Мальте, завтра они могли атаковать Неаполь или высадиться на мавританском побережье, где прятали награбленное добро корсарымагометане.

Даже Равелло и Позитано, расположенные по соседству с родовым островом графов Косса, изведали ужасы морского десанта. Такое вообще было не в диковинку в ту эпоху. Кто только не кормился лихим набегом: суровые викинги, изнеженные левантийцы, турки, испанцы. О работорговле и говорить не приходится. Операции с живым товаром составляли едва ли не главную статью в бюджете Венецианской республики и Арагонского королевства. Прикованные к веслам гребцы несли по морям генуэзские флаги. Неаполитанский король и прованский герцог оспаривали друг у друга преимущественное право поставки невольниц в гаремы аравийских шейхов, получая взамен «черное дерево» — отборный африканский товар. Тут, как и в междоусобице пап, ни одна -сторона не заслуживала участия.

После каждого похода Косса исправно возвращался домой к доброй морщинистой маме, тучной, но подвижной и экспансивной, как все итальянки.

— Это тебе, — скупо ронял он, вручая какую-нибудь заморскую диковину, и почтительно целовал руку.

Последняя операция была особенно удачной. Захватив две боевые галеры «родосских братьев», как стали с недавнего времени именоваться госпитальеры, Косса привез к себе на Искию несметные сокровища: тяжеловесные золотые сервизы, украшенные драгоценностями одежды, редкостное оружие и, конечно, мешки со звонкой монетой. Дукаты, динары, цехины, реалы, торнези, Константина™… Все перемешалось при пересыпке: короны, языки, века.

Выточенную из цельного смарагда чашу, оправленную в золото, он преподнес мамочке.

— Куда же столько? — всплеснула она руками, втайне любуясь рослым красавцем сыном, который не знал поражений и привык первенствовать во всем. — В нашем палаццо уже не осталось свободного места. Скоро ты весь остров завалишь золотом. Зачем так много? А эти толпы несчастных пленных? Они измучены и еле держатся на ногах, бедные люди, но мне даже негде их разместить. Неужели тебе не жаль их? Или нельзя было распродать по дороге? Про женщин я уж и не говорю, Балдазаре. Но ведь должен же быть предел! Пора, давно пора остановиться на какой-то одной. Опомнись, сыночек. Твои безумства не кончатся добром. Ты должен остепениться и начать совершенно новую жизнь. Если ни одна из юных красоток, которых я устала кормить, не смогла надолго удержать тебя, то самое время вспомнить о боге. Из нашего рода вышло столько знаменитых служителей церкви! Почему бы тебе не стать одним из них? Тогда бы я могла умереть спокойно.