Темное солнце - Вербинина Валерия (читать книги полные TXT) 📗
— Да, в самом деле, — подхватила Мадленка, — давай поговорим о матери-настоятельнице и о том, почему она умерла. Так кто настоящий отец князя Доминика?
Лицо Анджелики сразу окаменело.
— Что? Ты это о чем?
— Видишь ли, дорогая, — сказала Мадленка, пародируя ее снисходительный тон, — бедная мать-настоятельница была лучшей подругой матери Доминика, но это еще не объясняет ее присутствия у одра умирающей. Более того, к чему было исповедоваться именно ей, когда под рукой был сам епископ Флориан, который как-никак стоит выше, чем мать Евлалия? Вот если бы княгине, такой примерной жене, такой добродетельной и милосердной, надо было покаяться в чем-то таком, о чем никто не должен был знать, она бы вызвала к себе человека, которому могла доверять.
И естественно, что, когда княгиня Эльжбета почувствовала, что пришел ее смертный час, она послала за дорогой Евлалией, чтобы признаться в некоторых прегрешениях, которые нельзя было открыть обычному исповеднику. Вот только похоже, что после этого благочестивая мать-настоятельница захотела злоупотребить ее доверием и предала ее. И что же это была за тайна такая, если из-за нее не жаль было убить столько человек? Такая женская, такая примитивная тайна, которую все подозревали, даже крестоносцы из Торна, но никто не мог доказать? Княгиня Гизела, родившаяся от первого брака старого князя, была много старше своего сводного брата, и многих смущало, что отцу Доминика было уже под шестьдесят, когда родился этот долгожданный сын. Так кто его настоящий отец?
— Бедняжка, — участливо сказала панна Анджелика. — Ты и в самом деле веришь в то, что говоришь? — Я еще верю и своим глазам, — сказала Мадленка. — Видишь эту книжечку? Это библия матери Евлалии. Там на полях есть любопытная заметочка о том, что некоторые простолюдины подымают дерзкие взоры на жен своих господ, а жены господ им в этом не противятся, а дальше так написано: «Кн. Э. и П. из П.», и я почему-то думаю, что кн. Э. — это княгиня Эльжбета, а П. из П. — это Петр из Познани. Кстати, ведь князь Доминик очень на него похож. Волосы, фигура, разворот плеч, например… То-то сразу же после рождения князя пошли всякие слухи, и некоторые шляхтичи, и в их числе мой отец, отказались признавать его законным сыном и присягнули на верность королю Владиславу.
Анджелика не сводила взгляда с лица Мадленки, пока та говорила.
— Библия? — прохрипела она.
— Да. Я сохранила ее на память.
— Отдай ее мне! — крикнула панна Анджелика, сбрасывая маску. — Сейчас же!
— А не то что? — язвительно спросила Мадленка. Ты и сама не знаешь, — прохрипела Анджелика. — Ты, жалкое, ничтожное создание! Отдай мне библию, и я дам тебе уйти по-хорошему. — Она подняла руку и показала кинжал, который держала наготове. — Иначе — берегись!
— Экий знатный ножик-то! — весело сказала Мадленка. — Почему бы тебе не порезать им себе одно место на кусочки, а? Глядишь, и полегчает!
Анджелика испустила дикий вопль и, бросившись к постели, стала тыкать в раненого ножом.
— Вот тебе, вот тебе! — кричала она, обезумев. -Смотри, как он подыхает, твой милый, смотри, смотри! Что это?.. — спросила она другим тоном. — Где он? Что это значит?
Ибо то, что она принимала за фигуру лежащего, оказалось на самом деле искусно составленными подушками, прикрытыми одеялом.
— А это значит, что по тебе костер плачет! — крикнула Мадленка в ответ и что было силы швырнула в нее лампой.
Светильник разбился, масло вытекло, и огонь охватил литвинку. Анджелика заметалась по комнате с воплями, которые Мадленка отнюдь не собиралась слушать. Прошмыгнув мимо пылающей ведьмы к двери, она сняла засов и выбежала наружу.
— Гори, мое солнышко! — крикнула она на прощание и бросилась бежать, но у лестницы ей дорогу преградили двое. Мадленка метнулась обратно — и сам Петр из Познани шагнул ей навстречу.
— Ну что, милая, добегалась, — сказал он задушевно, хватая ее за локоть. — Так я и знал. Надо было тебя, как братца твоего, да жаль, что ты нам не попалась тогда. Ну да все к лучшему, голубка. Дядя Петр тебя не обидит.
Глава девятнадцатая,
в которой те, кто нарываются на неприятности, получают их
Мадленку препроводили в небольшой мрачный зал, где, несмотря на раннюю осень, топился камин и потрескивали в огне поленья. Князь Доминик стоял перед очагом, заложив руки за спину, и даже не обернулся, когда Петр ввел Мадленку. В уголочке примостилась диковинного вида старуха с лицом, внушающим страх, в которой Мадленка признала кормилицу Анджелики. Когда Мадленка вошла, старуха мелко захихикала и сказала, указывая на нее:
— Живой, принявший имя мертвого! А где мертвец, что притворяется живым?
— Молчи, старая, — велел князь Доминик. — Где Анджелика? Она мне нужна.
Спустя некоторое время Анджелика действительно появилась и, высоко подняв голову, прошествовала мимо Мадленки. К огорчению последней, проклятая литвинка даже не обгорела, пострадал только ее плащ, который она сбросила наземь, а люди Петра, подбежавшие на подмогу, вовремя затоптали огонь.
— Она знает! — резко бросила Анджелика жениху, кивая на Мадленку. — Эта старая карга оставила запись на полях библии, будь она неладна!
— Ничего, — сказал князь Доминик и, подойдя к Мадленке, протянул раскрытую ладонь. — Дай библию, Магдалена, — ласково сказал он.
Мадленка, почему-то оробевшая от его ласковости больше, чем если бы ей угрожали, молча отдала пухлый том. Князь Доминик кивнул Петру из Познани, и тот наотмашь ударил Мадленку по лицу так сильно, что она не удержалась на ногах и упала. Анджелика села рядом со старухой, раскладывавшей на столике возле себя какие-то диковинные камни и кости. Доминик, взяв библию, вернулся к камину. Слезы выступили у Мадленки на глазах. Она поднялась и попятилась к стене.
— Здесь ничего нет, — сказал Доминик после недолгого молчания.
— Есть, — вмешалась Анджелика. — «Кн. Э. и П. из П.». Так она сказала.
— Она тебе солгала, — сказал Доминик, захлопывая библию. — Так ведь? А ты, ничтожная литовская дура, поверила ей.
Старуха невпопад хихикнула.
— Но откуда она знает? — крикнула Анджелика. Щеки ее пылали, глаза горели злостью. — Кто ей тогда сказал?
— Какая разница, — промолвил Доминик, небрежным движением швыряя библию в огонь. — Сама она, во всяком случае, больше никому ничего не скажет. Где крестоносец?
Петр из Познани развел руками. Доминик подошел к Мадленке.
— Ну? Говори, где он.
— Далеко, — отозвалась Мадленка.
— Говори! — Доминик нагнулся к ней. — Ты хоть знаешь, что мой Петр — заплечных дел мастер? Уверен, тебе не понравится, когда он за тебя примется.
— А твоя мамаша знала, с кем путаться, — ответила на это Мадленка. — Что, никого лучше не могла найти?
От второй оплеухи Мадленка успела увернуться, но третья снова повалила ее на пол.
— Самозванец, ублюдок, шлюхин сын! — были первые ее слова, когда она поднялась на ноги.
— Она врет! — неожиданно подала голос поганая старуха. — Он не далеко, он близко.
— Еще не покинул замок? Так. — Доминик оглянулся на Петра. — Раненый, да еще потерял много крови. Конечно, далеко ему не уползти. Петр, доставь его мне!
Петр кивнул и вышел, звеня шпорами.
— Тебе его не найти, — вмешалась Анджелика. — Я его знаю. Никто его не найдет, если он сам этого не захочет.
— Молчи, потаскуха, — коротко бросил князь. Анджелика вспыхнула и поджала губы. Взгляд ее обжигал ненавистью.
— Никуда ему не деться от меня, — сказал князь Доминик более спокойно. — Так откуда тебе известно обо мне? — обратился он к Мадленке.
— Ниоткуда. — Мадленка сплюнула кровью. — Я сама догадалась.
— Ах уж эта мать Евлалия, — вздохнул князь и широко перекрестился, — упокой господи ее душу. И зачем только моя мать ей призналась на смертном одре, что я сын Петра? Тянули ее за язык, старую дуру. — Мадленка ошеломленно смотрела на него. — Ну, а той, ясное дело, крестник Август ближе всего. У Августа ни гроша за душой, зато он мой наследник. Вот она и задумала нарушить тайну исповеди, доложить обо всем королю, меня — в монастырь услать, а все имущество — Августу. Ведь настоятельница — родственница покойной королевы Ядвиги, и к ее словам бы прислушались. И стала она мне угрожать: не уйдешь добром в монахи, так заставим, да еще мать твою опозорим на весь свет. — Доминик сложил руки на груди и улыбнулся. — Я сказал: так, мол, и так, не губите, память матери для меня святое, дайте мне отсрочку хотя бы в три месяца. Поломалась да согласилась, а я думал-думал да и решил: не будет, как она хочет. Не откажусь ни от имущества, ни от имени своего, и бог мне судья. Ядом ее извести было трудно — при ней всю еду проверяли. А тут как раз соседи ваши упомянули невзначай, что она скоро обратно в монастырь тронется. Послал я Петра, тот подстерег ее в засаде, и дело с концом. Но убить пришлось всех, потому что они видели, кто на них напал.
