Непогребенный - Паллисер Чарльз (книги хорошего качества txt) 📗

Я поздоровался и без околичностей спросил:

– Помните, как я приходил сюда поздним вечером в среду, а вы с рабочими пытались распознать, откуда идет запах? – Он кивнул.– Той ночью в собор приходил кто-нибудь еще? Много позже, я имею в виду часа в два?

Он нахмурился.

– Да. Этот самый мистер Слэттери. Как-то прознал о случившемся и пришел спросить, как оно отразится на органе.

Мастер сказал ему, что органом нельзя будет пользоваться несколько недель. Вид у него сделался самый кислый.

Я поблагодарил Газзарда. Он подтвердил мои собственные догадки: я рассказал Фиклингу о неприятности в соборе, тот передал новость Слэттери, и последний отправился узнать, сможет ли он играть на органе днем в пятницу (первоначальная дата чаепития), дабы обеспечить себе алиби. После разговора с мастером заговорщики сошлись ночью в доме на Орчард-стрит и решили перенести задуманное на завтра.

Когда старый служитель отвернулся, я схватил один из фонарей, стоявших на гробнице, и направился к двери башни. У меня была теория о том, что там можно обнаружить, и я хотел ее проверить. Я попробовал один из ключей, которые взял у доктора Локарда как бы по ошибке, вместо своих собственных. Мне пришло в голову, что я с успехом осваиваю воровское ремесло: фотографии, ключи и вот теперь фонарь. Второй ключ повернулся в замке. Я не удивился, поскольку предполагал, что за последние два века ни разу не возникло повода поменять замок на новый.

В ту трижды роковую ночь сюда явился Бергойн, по-прежнему прикрываясь одеянием святости, и использовал эти самые ключи, чтобы войти в эту самую дверь. (Услышав объяснения доктора Локарда, как каноники друг друга заменяют, я понял, что в связке ключей от колледжа, позаимствованной Бергойном, имелись и ключи от башни, поскольку обязанности больного ризничего были доверены регенту.)

Я начал подниматься по узкой лестнице. Справа виднелась запертая дверца, которая, как я знал, вела на органную галерею; я догадался, что Слэттери воспользовался ею утром в четверг, поскольку обычный путь был закрыт, и таким образом выбрался из собора незаметно для меня. Я принял его за привидение. Осталось только посмеяться над собственным легковерием.

Я снова принялся описывать круги по винтовой лестнице. В воображении я воссоздавал чувства Бергойна, взбиравшегося той ночью на башню. Снаружи бушует буря: трещит черепица, гремит гром, ветер завывает, как обезумевший фагот. Бергойн в смятении. Только что он пересек черту, которая полностью отделила его от прошлого, от других людей, от всего, что было ему привычно. Убив мальчика, он добился не спасения, а проклятия, и это сделалось ему понятно сразу вслед за убийством. Он знает, что проклят – проклят в буквальном смысле. Признаки того же понимания я наблюдал в последние дни на лице другого человека, и мне было ясно, что это значило для того, кто принимает вечное спасение и проклятие как абсолютную реальность.

Я добрался до верха лестницы и находился под самым шпилем башни. Завершив последний круг, я увидел то, чего и ожидал: огромное деревянное колесо в два человеческих роста, а вернее, его остов, от которого сохранилась лишь часть стоек и спиц. Оно простояло здесь так долго, что все забыли о его назначении. Но я знал: это было ножное колесо-лебедка, с храповым механизмом и двумя ободами. Внутрь входил человек и, вращая колесо, сообщал валу силу, достаточную, чтобы поднять почти две тонны груза.

Оно было устроено еще во времена возведения собора и служило для подъема строительных материалов. Гамбрилл использовал его, чтобы тайком отремонтировать шпиль, используя средства, в хищении которых его впоследствии обвинили. После смерти мастера у Лимбрика нашлись свои причины желать, чтобы Гамбрилла подозревали в хищении. А точнее, с горечью поправил я себя, в присвоении.

Опираясь на надпись и бумаги капитула, я воспроизвел предположительный ход событий: как-то, много лет назад, Гамбрилл использовал при работе это колесо и в результате остался без глаза. В колесе находился старший Лимбрик, а Гамбрилл опускался вместе с тяжелым грузом, по мере того как постепенно разматывалась веревка. (Как было сказано в надписи: Все вещи крутятся, и человек, рожденный для трудов, крутится вместе с ними.) Футов за пятнадцать до земли веревка лопнула, груз упал, вал начал с бешеной скоростью вращаться в обратном направлении, а вместе с ним и ножное колесо, и человек, в нем находившийся, погиб. Он, говоря словами надписи, былразорван в куски. Гамбрилл тоже упал и получил серьезные ранения – более серьезные, чем рассчитывал, ибо, я убежден, он сам и перерезал веревку.

Доктор Локард ошибался. Надпись поместили на стену не каноники, желавшие обвинить семейство Бергойна в убийстве своего настоятеля, а младший Лимбрик – чтобы указать на Гамбрилла как на погубителя своего отца, поплатившегося за это преступление.

В точности как в ту ночь Бергойн, я поглядел в просвет между балками на вершину свода. Тогда в кирпичной кладке имелись проломы, через которые можно было поднять или опустить строительный груз. Или человеческое тело. В прошедшее воскресенье Бергойн объявил, что через неделю явит народу грешника на этом самом месте. Его тело рухнет в дыру свода и будет найдено на сто двадцать футов ниже, у подножия алтарных ступеней. В точности по его предсказанию: но порочность его еще предстанет всем взорам. Воистину, и в темных углах не спрятать ему свои грехи.

Я обернулся, оперся на край слухового окошка и выглянул наружу. Надо мной маячили гигантские колокола. Ночь стояла тихая, внизу мирно спал город, его хаотически разбросанные остроконечные крыши напоминали темные волны застывшего моря. У подножия собора виднелся лабиринт узких улочек, далее поблескивала в лунном свете река, высился холм, где я, охваченный ужасом, бродил позапрошлой ночью. Я улыбнулся, вспомнив о своем тогдашнем суеверном страхе. Во Вселенной не существует злых сил. Зло творят люди, потому что, как сказала миссис Локард, собственные несчастья побуждают их искать горького удовольствия в страданиях ближних.

В письме адвокатам жены я скажу, что сделаю все возможное, дабы ускорить развод. Фиклинг был прав. Я сам напрашивался на то, чтобы меня предали. В ту минуту я понял намеки миссис Локард. На мне лежит часть вины за случившееся. Однако слово «вина» тут не совсем подходило: я не чувствовал себя виновным. Скорее, я теперь сумел взять на себя ответственность за то, что сделал и чего не сделал.

Я принял и еще одно решение, давшееся мне гораздо легче. Меня соблазняла сделка, предложенная доктором Локардом. Благодаря этому предложению я, во всяком случае, осознал, что мое равнодушие к житейскому успеху было до некоторой степени притворным.

Почти двести сорок лет назад, также ночью, на том же месте стоял Бергойн, собираясь с духом, чтобы броситься вниз, а сзади по лестнице тихонько поднимался Гамбрилл. Что между ними произошло? Признался ли Бергойн, что убил мальчика, племянника Гамбрилла? Понял ли, что тот собирается с ним расправиться? А если понял, приветствовал ли такую смерть как замену самоубийства?

Как бы то ни было, Гамбрилл придушил его. А затем забрался в ножное колесо и спустил тело – как он думал, безжизненное – на пол.

Я вернулся к подножию башни, запер дверь и направился к мемориалу Бергойна. На полу собора Гамбрилл по какой-то причине стянул с каноника верхнюю одежду. А потом затолкал своего заклятого врага в выемку высоко в стене, предназначавшуюся для плиты.

Установить на место гигантскую плиту из резного мрамора он сумел без помощи свыше или содействия Томаса Лимбри-ка. Он использовал ворот на лесах в сочетании с ножным колесом, принявшим на себя большую часть веса. Ему пришлось раз десять подниматься и спускаться по лестнице; в каждом случае он проворачивал ножное колесо еще на несколько шагов и стопорил его при помощи храпового механизма, а затем спускался, карабкался на леса и придавал плите нужное положение. На эту работу у него ушло, наверное, часа два. Потом он закрепил плиту известковым раствором.