Непогребенный - Паллисер Чарльз (книги хорошего качества txt) 📗
Но зачем ему понадобилось надевать одежду Бергойна? И зачем он снял с тела ключи, которые Бергойн позаимствовал у Клаггетта и должен был ему вернуть? Должен был вернуть! Внезапно меня осенило. Старый служитель лежал при смерти, а ранее тем вечером Бергойну отдала ключи его молоденькая служанка, «слишком робкая, чтобы взглянуть джентльмену в лицо». Гамбрилл облачился в одежду Бергойна, намереваясь выдать себя за него и в таком виде вернуть ключи. Если бы «Бергойн» в ранний утренний час вернул ключи и лишь затем исчез, а Гамбрилл находился бы с этого момента в присутствии свидетелей, его алиби было бы обеспечено. Я понял все детали убийственного замысла. Да и мне ли было их не понять?
Изобретательно. Но неужели он действительно совершил дурацкую ошибку и обрушил на себя леса? В это трудно было поверить. Произошло следующее: плиту на вороте уравновешивал груз; когда плита была установлена, его следовало опустить на пол при помощи храпового механизма на вороте. Гамбрилл этого не сделал, веревка под напряжением лопнула, противовес всей тяжестью повис на вороте, и вся конструкция обрушилась на Гамбрилла в самый миг его торжества.
Миг его торжества! Конечно же. Тогда виновный будет разорван на куски вслед за невиновным, погубленный их собственной машиной в самый миг своего торжества. Лимбрик потихоньку вошел через незапертую дверь и узрел человека, убившего, как он думал, его отца. Всю жизнь он лелеял замысел отомстить, и теперь такая возможность сама шла ему в руки. Стоит перерезать веревку – и Гамбрилл погибнет так же, как убитый им Роберт Лимбрик. Итак, слово машина в надписи можно было понимать во всех трех смыслах: интеллектуальном (Гамбрилла погубила его собственная изобретательность), политическом (он пал жертвой своих же интриг) и физическом (на него обрушилась его собственная машина).
Я принял еще одно решение. Я буду претендовать на профессорскую должность вне зависимости от того, будет ли со мной соперничать Скаттард и достанется ли ему право публикации манускрипта. Я сделаю попытку не потому, что рассчитываю на удачу; моя цель – доказать другим, что я считаю себя достойным кандидатом, и себе – что не боюсь проиграть. Теперь я мог, не чувствуя вины, признаться себе в том, что желаю этого поста, со всем почетом, властью и – почему бы и нет? – материальными преимуществами, которые к нему прилагались.
До гостиницы я добрался в половине второго, и мне пришлось колотить в дверь, чтобы достучаться до ночного портье, задремавшего у камина в холле. Я оставил ему распоряжение разбудить меня в шесть, чтобы я успел на почтовый поезд. В ту ночь я спал очень мало. На следующее утро, когда я в одиночестве завтракал в столовой, мне принесли послание. Как я и ожидал, в пакете лежали мои ключи с запиской от доктора Локарда: «Надеюсь, мое послание застанет вас до отъезда. Будьте так добры, когда придете этим утром в библиотеку, захватите с собой ключи, взятые по ошибке. Я, как уже говорил раньше, буду работать с манускриптом и жду возможности вновь обменяться с вами мнениями».
Я отослал ему ключи с извинениями за свою оплошность, приложив краткую записку, где благодарил его и его супругу за гостеприимство. Я писал, что вынужден отказать себе в удовольствии вновь побеседовать с ним о манускрипте, поскольку решил отправиться с первым же поездом, дабы не опоздать к месту назначения. Кроме того, я должен его разочаровать: после долгих размышлений я пришел к выводу, что не могу вспомнить ничего, заслуживающего быть зафиксированным в виде письменных показаний под присягой. К посланию я присовокупил чек для миссис Локард – вклад в ее подписку в пользу семьи несчастного Перкинса.
Исполнив этот долг, я упаковал вещи, заплатил по счету и с огромным облегчением погрузился в ждавший меня кеб.
Все время после приезда к племяннице я писал этот рассказ. Я понимаю, как далеко ушел от темы убийства, однако нити так тесно переплелись, что их невозможно распутать. Наверное, я был очень скучным гостем, потому что постоянно раздумывал над вопросом, о котором не мог поведать окружающим: следует ли сообщить властям о своих подозрениях? Как их обосновать? Поскольку коронер отверг мою теорию о загадочном сводном брате – ошибочную, но содержавшую в себе зерна истины, – едва ли есть надежда, что кто-нибудь примет еще более удивительную гипотезу, пусть даже она удовлетворительно объясняет самые разительные противоречия. Это тот случай, когда нельзя ограничиваться очевидным; без помощи воображения истину раскрыть не удастся.
Поскольку несчастный Перкинс мертв, я не вижу смысла выдвигать обвинения против лиц, которые все равно не будут осуждены. Но мне хотелось бы все же, чтобы истина была сохранена на бумаге, раз уж не видно иного способа донести до детей Перкинса, что юстиция оплошала и доброе имя их отца запятнано зря. Единственное его преступление заключалось в том, что он лгал полиции, – поступок глупый и предосудительный, однако понятный, если учесть всю тяжесть обвинений, которые, как он сразу догадался, могли пасть на его голову.
Что я собираюсь делать с этим документом? Я еще не решил. Само собой, в настоящее время его публиковать нельзя, поскольку еще живы виновные в убийстве. Таким образом, я располагаю неограниченным временем, чтобы решить, как им распорядиться.
Эдуард Куртин, Эксетер и Кембридж, январь 1882 г.
ЗАКОЛДОВАННАЯ ПРИНЦЕССА
Давным-давно в далеком королевстве жил юный прекрасный принц; он был не только красив, но вдобавок умен и добр, и все, кто его знал, души в нем не чаяли. Его отец и мать – король и королева той страны – любили принца без памяти, но из трех братьев он был младшим, а значит, трон унаследовать не мог, и приходилось искать себе какое-нибудь другое занятие. Так что однажды он должен был покинуть королевство и пуститься на поиски приключений, и он не мог дождаться этого дня, но притом и грустил, ведь расставаться с теми, кого любишь, несладко. Помня об этом, принц не упускал случая послушать рассказы странников, прибывших недавно из чужеземных краев. А до поры до времени он прилежно учился и во всем вел себя так, как подобает юному принцу. Вместе с наставниками он читал старинные книги, а у старых воинов из свиты отца учился обращаться с мечом, щитом и копьем, как в пешем бою, так и в конном. Но всего чаще он седлал своего жеребца, брал сокола и собаку и отправлялся, заодно со своими братьями и молодыми придворными, в окрестные густые леса на охоту. Жеребца, сокола и собаку подарил принцу его отец, и ничем другим он так не гордился, как этой красивой троицей.
И вот как-то странник, пришедший из-за морей, гор и рек, рассказал принцу историю. За тридевять земель от его королевства находилась страна, король которой обитал в высоком мрачном замке, окруженном нехожеными лесами, без конца и краю. Замок высился на берегу широкой реки, и добраться туда можно было только на лодке, потому что леса, полные опасностей, ни один путник пересекать не решался. У короля было единственное дитя, красавица дочь, и ей предстояло после его смерти сделаться королевой той страны. Мужа у принцессы не было, ибо некая волшебница наложила на нее заклятие: взять принцессу в жены мог только тот, кто придет в замок через лес. Король издал указ, что этот смельчак после его смерти унаследует королевский титул. Королевство было богатое и могущественное, и немало принцев отважилось попытать счастья, но все они погибли в пути через лес, ибо опасностям там не было числа. Страшнее же всего было чудище, которое подстерегало путников, убивало их и поедало.
